Мирное небо над нашими головами

Август выдался жарким, особенно если сидеть в окопе во время обстрела немцами. Небо посерело от дыма гранат, а в ушах стучало от шума пулеметных очередей, которые безостановочно резали воздух надо головой. Трое солдат сидели в укрытии, ожидая указов командования, но пока что дождались только одного – не высовываться. Хотя и с выполнением такого были некоторые проблемы. – Ёлки-иголки, прям возле уха просвистела, – ошарашенно фыркнул Санька, нырнув обратно в окоп. Он был самым непоседливым еще с начальных классов, и даже сейчас, на войне, ребята не могли заставить его сидеть смирно – паренек то и дело выпрыгивал глянуть «не устали ли эти полудурки заморские». Его нельзя было уговорить даже на то, что заморскими их называть было неправильно, ведь Германия от Союза морем отделена не была, что уж говорить о пустых уверениях в том, что скакать с места на место небезопасно. Наверняка, фрицам уже и самим надоела эта белобрысая мальчишечья физиономия, заковыристо матерящая их на великом и могучем. – Вот ободранцы гитлеровские, когда у них там уже перерыв на абендессен* начнется? *имеется в виду слово Abendessen, переводящееся с немецкого как «обед» – Александр, тебе же было сказано смирно сидеть, – устало отозвался Кириллыч. Тому было двадцать пять, что аж на восемь лет больше, чем ребятам-одноклассникам, заседавшим с ним в окопе, поэтому они уважительно обращались к нему по-отчеству. Это смешило «Кириллыча», но он виду не подавал, только строил серьезную мину. – Ну а как тут смирно усидишь, когда жрать охота?! – возмутился Санька, тряхнув головой. – Я сам видел, как на кухне для ужина открывали ящики с консервами с тыла, а тут эти падлюки нарисовались, будь они неладны! – Тебе лишь бы пожрать, Анисимов, – встрял в эту тираду его одноклассник Федя. – А как же долг Родине отдать перед ужином-то? – Война войной, а обед, знаете ли, по расписанию. Сейчас бы мамкиных щей… В окопе воцарилось молчание, прерывающееся только звуками пулеметных очередей да короткими перекрикиваниями солдат обеих сторон. Мысли о доме и оставшихся там родных нахлынули с новой силой, резанув по живому. Каждый из ребят стал вспоминать, через что прошел за эти несколько месяцев войны, как еще совсем недавно самой большой проблемой было уговорить Светку из 10-А пойти вечером на танцы, а засыпая не приходилось гадать, удастся ли проснуться утром. Они были совсем мальчишками, не готовыми отдавать свою непрожитую юность захватчикам, не готовыми прощаться с друзьями и родными, не готовыми видеть смерть день за днем. Совсем еще безбашенные, они не до конца понимали, что такое война и сколько она продлится, сколько жизней унесет за собой, и уж точно не могли поверить, что далеко не все, сидящие рядом в окопе, доживут до ее конца. Относительную тишину прервал все тот же Санька: – Ну может хоть сигаретка у кого осталась, а? – жалобно протянул он, вызвав общий вздох. – А тебя не вывернет от сигаретки, малец? На пустой-то желудок? – прищурившись, поинтересовался Кириллыч на правах старшего товарища. – Зажал ребенку табаку, так и скажи, – обиженно буркнул в ответ Санька и обратился к ребятам, сидящим в соседнем укрытии: – Эй, народ, сигаретой не угостите? В ответ на его крик солдаты закивали, начав рыться по карманам, и паренек, приободрившись, привстал, коротко сказав: – Ща вернусь, даже соскучиться не успеете. Поправив не очень-то и густую шевелюру, он бодренько побежал к более доброжелательным соседям. Федя испуганно глядел ему вслед, пока одноклассник благополучно не добрался до укрытия и не помахал ему добытой папиросой, широко улыбаясь. – И как его не подстрелили еще? Кириллыч только вздохнул: – Дуракам везет.

***

– Ты, малый, либо храбрый, либо сумасшедший, – изрек солдат, обеспечивший Саньку табаком. Тот улыбнулся и, затянувшись, ответил: – Предпочитаю «везучий», раз меня до сих пор не пришибли. – Если продолжишь скакать по окопам и мозолить фрицам глаза, то не долго будет длиться твое «до сих пор». – Да на кой так жить, если эти фашистские твари ни пожрать, ни покурить не дают? Вдруг позади прогремел взрыв, от которого Санька аж выронил изо рта папиросу. Оглянувшись, он увидел лишь дым, шедший прямиком из укрытия, где тридцать секунд назад он сидел со своими товарищами. Не веря своим глазам, он сполз на колени, бормоча что-то под нос. Нет больше Кириллыча, который учил их жизни и гонял за ребячества. Нет больше Федьки, с которым они просидели за одной партой десять лет. И его, Саньки, могло тоже больше не быть, если бы не одна несчастная папироса. Зарывшись рукой в копну светлых волос, другой он поднял с земли тлеющий сверток и ошалело уставился на него, даже не обратив внимания на руку солдата, опустившуюся на его плечо. – И правда везучий. Санька только коротко глянул на него и заплакал. К черту везение, когда рядом погибают друзья.