Tourbillon

      Толл отволок брата наверх, в выделенную ему комнату, и очень нелюбезно бросил в смежной с комнатой ванной. - Не утонешь тут? – больше из приличия, чем потому что переживал, спросил он. Ютака, держась за стену, мотнул головой: - Неа. Толл ушёл. Ютака медленно разделся и шагнул в душевую кабинку, больно ударившись плечом о дверцу. Алкогольный туман потихоньку рассеивался, оставляя после себя отвратительное чувство ненависти к окружающему миру. Вот какого чёрта этот Хидэ такой, а? И не красавец вроде – не сравнишь с тем же Ачаном, – но глаз отвести невозможно. Такой высокий, такой мужественный, такой спокойный… Ютака выкрутил кран с холодной водой на максимум – чёрт бы побрал этого Хошино, но не думать о нём не получалось. Вышел из душа Ютака уже значительно посвежевшим, хотя и не протрезвел окончательно. Лёгкий хмель ещё кружил голову, и хотелось курить. Хигучи вытащил из кармана валяющихся на полу джинсов сигареты и направился к балкону. Оглянулся в поисках пепельницы, но в пределах видимости не было ничего похожего. Странно, ведь Ниикура курит, как паровоз, и вряд ли будет спускаться вниз, чтобы покурить – значит, пепельница где-то должна быть неподалёку. Балкон тянулся вдоль всего этажа, и Ютака целенаправленно побрёл на поиски столь необходимого ему предмета. Дойдя до соседней комнаты, он узрел пепельницу и даже потянулся, чтобы забрать её, но замер, услышав чей-то весьма откровенный стон. Сначала басист решил, что ему показалось, но когда стон повторился, он осторожно заглянул в чужую комнату – балконная дверь была распахнута настежь, а лёгкие шторы из органзы почти не мешали обзору. В мистическом свете лава-ламп, стоящих на тумбочках по обе стороны большой двуспальной кровати, сплетались в жарких объятиях двое. - Рюичииии… – стонал Иноран, пытаясь оттолкнуть от себя вокалиста. – Пожааалуйста… Я не могу больше ждать… - Тише, Ино, тише, – Кавамура успокаивающе гладил обнажённые плечи гитариста, скользил губами по груди. – Не торопись. У нас вся ночь впереди. - Если ты… не поторопишься… – Иноран задыхался от ласк вокалиста. – Я не доживу… до утра… - Да неужели? – тихо рассмеялся Кавамура, покрывая поцелуями живот любовника. Тот взвыл, вцепился пальцами в волосы вокалиста и потянул его вверх. – Решил снять с меня скальп? - Рюичииии… - Я слушаю тебя, Ино-чан. Иноран рывком перевернул Кавамуру и оказался сверху, победно глядя на любовника. - Я соскучился, Ино, – серьёзно сказал Рюичи, и гитарист со стоном опустился на него. – Я невыносимо по тебе соскучился. Ютака жадно смотрел на них, забыв обо всём на свете: и о том, что подглядывать неприлично, и о том, что хотел курить, и о том, что Толл может вернуться в любой момент и застукать его за таким постыдным занятием. Внизу живота предательски заныло, и Ютака мельком порадовался тому, что на нём банный халат, а не тесные джинсы. Дыхание сбивалось, но сил оторваться от разворачивающегося за тонкой преградой органзы действа не было. Взгляд скользил по переплетающимся в любовном танце телам, слух улавливал каждый стон, каждый вздох, и Ютака впитывал в себя чужое счастье, наслаждался им и не желал уходить. - Ино, Ино, Ино… – как мантру, повторял Рюичи имя любовника, и тот отзывался, всхлипывал, отдаваясь без остатка. Ютака зажмурился и помотал головой, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение. Нужно было возвращаться, но как теперь спать, как вообще оставаться спокойным после увиденного, он понятия не имел. Но, с трудом переставляя ставшие ватными ноги, он отошёл от чужой комнаты и без сил опустился на свой порожек. Взгляд зацепился за старую консервную банку, сиротливо стоящую слева. Ютака осторожно поднял её, пытаясь понять, можно ли её использовать как пепельницу. К банке была прилеплена какая-то бумажка, и Хигучи поднёс её к глазам, вчитываясь в написанные двумя разными почерками иероглифы. «Каору, твою мать!» «Не трогай мою мать, это моя банка.» «Тебе пепельниц мало, что ли?» «А я хочу по-пацански!» «Я выкину эту дрянь!» «А я перепрячу твою катану.» «Ладно, пусть воняет.» Ниже было нарисовано сердечко и аккуратно выведены иероглифы «Шин-чан». Ещё ниже, видимо, рукой Терачи, было написано: «Подхалим!» На этом переписка заканчивалась, и Ютака улыбнулся, возвращая банку на место и доставая сигареты. Чиркнула зажигалка, и синий дымок потянулся вверх. Хигучи глубоко затянулся и бездумно уставился в ночное небо. Было тихо и хорошо, но ровно до того момента, когда снизу донёсся грохот, и звенящий от злости голос Толла выдал парочку непечатных выражений. - Да пусти же меня! – истерично взвизгнул Сакураи. Толл опять высказался. Сугихара в голос загоготал. Ютака поднялся и посмотрел вниз. Пьяный Атсуши пытался вскарабкаться на перила крыльца, Толл удерживал его, а маэстро валялся на газоне и икал от смеха. Наконец, устав бороться с Толлом, Атсуши упал на колени и, простирая руки к далёкому, холодному, равнодушному небу, громко и напевно принялся декламировать: - Мои черты замрут осиротело на мху сыром, не знающем о зное. Меркурий ночи, зеркало сквозное, чья пустота от слов не запотела. Ручьём и хмелем было это тело, теперь навек оставленное мною, оно отныне станет тишиною бесслёзной, тишиною без предела. Но даже привкус пламени былого сменив на лепет голубиной стыни и горький дрок, темнеющий сурово, я опрокину прежние святыни, и веткой в небе закачаюсь снова, и разольюсь печалью в георгине.* Ютака тяжело вздохнул и сокрушённо покачал головой. Всё ясно: Атсуши в очередной раз собирался бесславно погибнуть, пронзённый стрелой коварного Амура. - Это что ещё за ёб вашу мать?! – раздался грозный голос господина продюсера, и Атсуши испуганно пополз прятаться в угол. – Кто тут давно катану не искал, а? А заодно и приключений на свою задницу! Я Шинью останавливать не буду, имейте в виду. Где Хидэ? - Спать пошёл, – ответил Толл, как самый адекватный. Ютака высунулся, чтобы получше рассмотреть господина продюсера и узрел его, облачённого в дивные фиолетовые боксёры с надписью готическим шрифтом Japanese Zombie Heroez на причинном месте. - Суги, сволочь, ты какого хрена на газоне валяешься? – сурово вопросил Ниикура. – Совсем совесть потерял? Маэстро сделал попытку подняться, но потерпел фиаско и снова разлёгся в позе морской звезды, жадно разглядывая полуобнажённого господина продюсера. - Ниикура, а ты в курсе, что у тебя попка аппетитная и ноги просто загляденье? - Каору, а где моя катана? – раздался сонный голос Терачи, и Сугихара заткнулся, испуганно таращась на проснувшегося самурая. - В моём кабинете в сейфе, – ответил Ниикура, и Терачи скрылся в доме. Толл сглотнул. - Каору, а что, у него действительно есть катана? - Ага, – как ни в чём не бывало, отозвался господин продюсер. – По наследству Шинье досталась – то ли от деда, то ли от прадеда, я уже и не помню. - Такаши, – заскулил Сакураи из своего угла, – я жить хочу! Пожалуйста, забери меня отсюда! Сугихара неожиданно резво поднялся с газона и принялся усердно расправлять примятую им же траву. - Да стой же ты ровно! – бормотал он. – Не хватало ещё сдохнуть из-за тебя! Ниикура обвёл взглядом притихших коллег и усмехнулся: - Ладно. Я сейчас отвлеку Шин-чана, а вы быстро разбежитесь по своим комнатам. И чтоб до утра в саду никто не появлялся. Ютака ещё никогда в жизни не видел, чтобы пьяные люди передвигались с такой скоростью. Первым исчез Сугихара, за ним поспешил Толл, привычно уже волоча на себе Атсуши, всё ещё всхлипывающего и просящего всех богов смилостивиться над ним и не забирать у него жизнь. Замыкал процессию посмеивающийся Ниикура. Ютака вернулся на порожек и достал из пачки следующую сигарету. Сна не было ни в одном глазу. - Мы тебя разбудили? – раздался совсем рядом хриплый голос Инорана. Хигучи вздрогнул и поднял голову. Гитарист присел на порожек и сунул в рот сигарету. Ютака чиркнул зажигалкой. Иноран подкурил и благодарно кивнул. - Нет, мне просто не спится, – ответил басист и вздохнул. – И эти ещё орали под балконом, еле успокоились. - А я уж думал, что молодецкий гогот Суги-чана мне послышался, – мягко заметил подошедший Кавамура и поставил перед гитаристом пепельницу. - Рюичи, вернись в комнату, ты простудишься, – заволновался Иноран, но вокалист отрицательно покачал головой. - Ванная занята, – объяснил он и привалился к перилам балкона. – И сегодня ночь тёплая. Кстати, у Ниикуры во всём доме звукоизоляция отменная, поэтому разбудить мы никого не могли – разве что кто-нибудь особо любопытный мог заглянуть к нам в комнату. Случайно, разумеется. Ютака мучительно покраснел, надеясь, что этого никто не заметит. Неужели Кавамура его видел? Стыдно-то как… Конечно, о подсмотренном Ютака вовсе не собирался кому-либо рассказывать, но сейчас испытывал желание покаяться перед херувимом во всех грехах и поклясться всеми святыми, что больше никогда не позволит себе такого. Иноран затушил окурок в пепельнице и поднялся. - Спокойной ночи, Ютака-кун, – пожелал он и потянул за собой Кавамуру. Тот задержался на несколько секунд, глядя прямо в глаза басисту, и тот уже открыл рот, чтобы признаться во всём, но херувим улыбнулся, кивнул и ушёл вслед за Инораном. Ютака обхватил голову руками. Сегодня он явно превысил допустимый для себя предел глупости: напился в хлам, откровенно, во всеуслышание, признавался Хидэ в своих желаниях, предлагая себя, потом рыдал на крыльце от накатившей внезапно безысходности, пока на него не наткнулся Цайфер и не приволок обратно в комнату, и Толл выставил его перед Хошино маленьким надоедливым идиотом, то и дело отвешивая подзатыльники, а потом ещё и попался на месте преступления, когда подглядывал за неразлучной парочкой… И как он теперь будет этим людям в глаза смотреть? А что о нём подумает Хидэ? - Ютака, а ты чего тут сидишь? – из комнаты донёсся голос Хошино. – Ты совсем с ума сошёл – после душа на балкон лезть? - Я, может, умереть хочу, – с горечью отозвался Хигучи, не двигаясь с места. Алкоголь ещё бродил внутри, отравляя кровь и подталкивая к рефлексии. – Простудиться и умереть. Шаги Хошино приблизились и затихли прямо за спиной. Хигучи недовольно дёрнул плечом. - Ютака, не говори глупостей, – устало произнёс Хидэ и, обхватив басиста за плечи, поставил на ноги. – Пойдём спать, поздно уже. - А где аники? – спросил Хигучи, вглядываясь в темноту комнаты. - Он с Атсуши ночует, – ответил Хошино, не торопясь отпускать басиста. – А нас с тобой поселили в одну комнату. - Кто поселил? – оживился Ютака, наслаждаясь теплом чужих ладоней на своих плечах. Хидэ вздохнул: - Каору, кажется. Я точно не знаю. Он с Шиньей, Рюичи с Инораном, Толл с Атсуши, мы с тобой, а Сугизо в кладовке постелили. - Почему в кладовке? – удивился Ютака, вознося мысленно хвалу господину продюсеру. - Там окон нет, зато есть чем опохмелиться, – объяснил Хошино. – Идеальные условия. Сугизо пьян в хлам просто. Я даже не представляю, как он будет выглядеть утром и как себя чувствовать. - Интересно, Шинья нашёл свою катану? – задумчиво спросил Хигучи. Хидэ хихикнул. - Вряд ли. Каору вчера код на сейфе сменил, а ему не сказал. Так что завтра будут обиды и семейные разборки. Ютака вспомнил переписку на консервной банке и не сдержал улыбки. Да уж, если работать вместе семнадцать лет бок о бок, то невольно начинаешь воспринимать друг друга как семью. - Давай спать, – Хошино подтолкнул Ютаку к двум кроватям, стоящим параллельно друг другу, и тумбочке между ними. Как в отеле. Впрочем, это явно была гостевая спальня. – Выбирай любую, мне всё равно. Ютака скинул с плеч халат и покорно нырнул в ту, что стояла ближе к двери, жадно глядя на то, как неторопливо укладывается Хошино. Чёртова тумбочка мешала, и это злило неимоверно. Сон приходить отказывался. Близость Хидэ делала своё чёрное дело. Ютака крутился, не в силах успокоиться, и прислушивался к ровному дыханию Хошино. Неимоверно хотелось скользнуть к нему под одеяло, прижаться всем телом, и чтобы он обнял. И, не выдержав, поднялся, сделав судьбоносные пару шагов, чтобы скользнуть под одеяло, прижаться всем телом… - Ютака? – сонный голос Хошино разбил хрупкую мечту вдребезги. – Что ты тут делаешь? Но если уж делать глупости, то до конца. - Обними, – попросил Хигучи и зажмурился от собственной смелости. Или наглости? - Ютака, ты пьян, – ровным голосом ответил Хошино и попытался отодвинуться, но ограниченное пространство кровати не позволило это сделать. - Ты тоже, – Ютака прижался губами к обнажённому плечу Хидэ, пробуя на вкус пахнущую гелем для душа кожу. - Это не оправдание нашим поступкам, – Хошино дёрнулся, но Ютака жарко дышал уже куда-то в шею и совершенно не давал рассуждать логически. - Плевать, – обмирая от собственной смелости, заявил Хигучи и потёрся щекой о плечо Хошино. – Обними. - Ты меня с ума сведёшь, – обречённо выдохнул Хидэ и неуверенно обнял басиста. - Ты меня тоже, – Ютака мимолётно коснулся губ Хошино своими и, счастливый, устроил голову на его груди. – Спокойной ночи. - Какая тонкая издёвка! – заметил господин звукоинженер и добавил, прижимаясь губами к макушке Ютаки: – Надеюсь, Толл меня не убьёт. - Я не дам тебя в обиду, – сонно пробормотал Хигучи и засопел. Хошино долго ещё лежал, думая о чём-то своём и даже не замечая, что гладит Ютаку по спине, пока сон не сморил его.

* * *

      Кавамура только-только успел выйти из душа, как занавеска на балконе колыхнулась, затрепетала, и в комнату ввалился ни капли не протрезвевший Сакураи. Лежащий на кровати Иноран прикрыл ладонью глаза. Они что, совсем не могут обойтись без ЕГО Рюичи? - Сакураи-сан, что случилось? – Кавамура поспешил на помощь запутавшемуся в занавеске поэту. Отвязавшись от на редкость приставучей шторы, Сакураи нетвёрдым шагом приблизился к кровати, бесцеремонно сдёрнул с Инорана покрывало, замотался в него на манер римской тоги и, простирая длань, заговорил замогильным голосом: - Я один. Пустота отлилась в изваянье. Это конь. Грива пепельна. Площадь буграми. Я один. Полый оттиск, каверна, зиянье. Виноградная шкурка в асбестовой рани. Тонет в капле зрачка все земное сиянье. Запевает петух – и запев долговечней гортани. Я один. Забываются, город, твои плотоядные трупы. Глохнет гомон зевак – муравьями кишащие рты. Мёртвый цирк обмерзает, растут ледяные уступы, капители безжизненных щёк. Я озноб пустоты. Я один. С этим полым конём, изваянием ветра. Вестовой моей жизни, бессильной поднять якоря. Я один. Нет ни нового века, ни нового света. Только синий мой конь и заря.** Голос Атсуши сорвался, и он опустился на пол, содрогаясь в рыданиях. Кавамура присел рядом, обнимая несчастного пьяного поэта. - Ино, оденься, пожалуйста, – обратился он к Инорану. Тот послушно накинул халат. – Надо отвести его в комнату. - Я не пойду туда, – сдавленным от слёз голосом сообщил Сакураи и теснее прижался к Кавамуре. – Я не могу быть один. Рюи-чан, пожалуйста, я не могу! Иноран громко вздохнул, выражая своё возмущение подобной бесцеремонностью. - Сакураи-сан, мы побудем с Вами, – успокаивающе заговорил Кавамура, гладя Атсуши по голове. Иноран насупился. Доброта ЕГО Рюичи не знала границ, и все этим бессовестно пользовались. – Успокойтесь, один Вы не останетесь. - Ты такой хороший, Рюи-чан, – всхлипнул Атсуши и уткнулся Кавамуре в шею. Иноран задохнулся от возмущения. Да как он смеет так прикасаться к ЕГО Рюичи? – Жаль только, что занят уже. По лицу Инорана расползлось выражение превосходства над противником. Вот вам всем! - Ино, помоги, – позвал Кавамура, и гитарист отвлёкся от мысленной демонстрации всем среднего пальца. – Он ужасно тяжёлый. Бедный Толл! Вдвоём они подняли уснувшего Атсуши и потащили в выделенную им на двоих с Толлом спальню. Кое-как раздели и уложили невменяемого Сакураи на быстро расстеленный Инораном футон. - Ты побудь с ним, Ино, – переводя дыхание, заговорил Кавамура. – А я поищу Толла. - Отличная ночка, что и говорить, – ядовито заметил Иноран, но херувим быстро заткнул его недовольство поцелуем, после которого гитарист заметно смягчился. Толл нашёлся внизу, в гостиной. Он сидел один, пил оставшееся вино и то и дело тянулся за сигаретой. Кавамура открыл настежь окно, чтобы свежий воздух разогнал сизую завесь дыма, и обернулся к Толлу. - Ягами-сан, что случилось? Почему пьяный Атсуши бродит по чужим комнатам? - Что, к вам забрёл? – абсолютно незаинтересованно отозвался Толл и допил остававшееся в бокале вино. Кавамура решительно забрал у него бутылку и сигареты. - Хватит, – твёрдо сказал он. – Не портите завтрашний день. - Я устал, Рюи-чан, – тихим голосом заговорил Толл, прикрывая глаза. – Понимаешь? Я устал от него. Я тридцать лет у него вместо жилетки и спасательного круга. У меня больше нет сил терпеть всё это. Я хочу пожить для себя, в своё удовольствие, не думая о том, что ночью мне может позвонить Ачан и пьяно рыдать в трубку, а я должен буду сорваться и мчаться к нему. Я любил его, правда, – ещё лет десять назад я был бы счастлив, предложи он мне сойтись, – но сейчас я не чувствую ничего, кроме усталости. Рюи-чан, я прошу тебя, найди ты ему кого-нибудь, чтобы на Хису похож был… - Нет, Ягами-сан, это тупиковый вариант. Ему нужен человек, абсолютно не похожий на Имаи-сана. Его нужно лишить возможности сравнивать. - Делай как знаешь, Рюи-чан, только делай, пожалуйста! Я и так уже из последних сил держусь. - А как же Вы? - А я найду себе, как любит выражаться Ачан, гетеру и буду предаваться похоти и разврату, пока здоровье и деньги позволяют, – усмехнулся Ягами. – А когда деньги закончатся, я уверен, Рюи-чан, что ты не забудешь старика Толла. - Я обещаю, Ягами-сан, – поклонился Кавамура. Толл вздохнул и поднялся. - Пойдём, а то боюсь даже представить, какими словами меня сейчас поминает Иноран. __________________________________________ * – Федерико Гарсиа Лорка «Мои черты замрут осиротело…», пер. Н. Ванханен ** – Федерико Гарсиа Лорка «Ноктюрн пустоты», пер. А. Гелескула.