***
Крыша, озаряемая последними лучами солнца. Спускается тьма, на западе закат красит Город в кровавые тона. За рекой, в Буде, поднимаются жирные клубы дыма — там сегодня бомбардировали предполагаемое логово. Старый Пешт лежит вокруг нас тихо, словно затаясь. Город медленно утопает в ночи. До сюда почти не доносится канонада с окраин. На глухой стене противоположного дома на три этажа растянулся огромный плакат — схематическое лицо, разделённое на две половины: остроухая зубастая — волка и вытянутая, с клыками — кровососа. «Ők az Ön közelében» — гласит надпись. Ниже, по-английски — «THEY ARE NEXT TO YOU». — «Крокодилы» будут поддерживать вас ещё час, — прозвучало в ушной рации. — Потом уйдут на дозаправку, на смену им машин нет, пришлём сразу, как сможем. — Принял, — сказал я, надевая шлем, и скомандовал: — Свет! На нас, одни за другими, поморгав, зажглись «ёлки» — тонкие гибкие трубки УФ-ламп, проложенные по разгрузкам и броне. Мы теперь выглядим, как футуристические воины — или большие игрушечные солдатики. Зато вампир не сможет на нас смотреть, ему будет резать глаза, а вблизи — обожжёт. — Боевую задачу все помнят? Отлично. Один «утёс» — на восточный угол, второй — на центр! Входим в двух точках — первое отделение на правом крыле, второе — на левом, движемся по этажам навстречу друг другу, всех гражданских, если будут — на крышу. Наблюдатели, пулемётчики — не спать! На вас — все подходы к зданию, огонь открывать на поражение!***
Лестничная площадка пятого этажа. Пусто. Длинные коридоры направо и налево. Никаких признаков жизни. Тьма уже кромешная — солнце опустилось. Наствольный фонарь высветил плакат — огромный чистильщик в одном лишь кителе обеими голыми руками душит, приподняв над землёй, брызжущего слюной волка, одновременно втаптывая в грязь тщедушного бледного старикана во фраке и драном чёрном плаще. Видим лестничный пролёт до первого этажа. На перилах второго — кровавые следы. Кого-то тащили, не раньше прошлой ночи. Кого-то из сотен гражданских, которые должны быть здесь. От них остались многочисленные следы кое-как налаженного быта — они жили здесь несколько месяцев. Если хоть кто-то ещё жив, они прячутся. Найдём, не впервой. — Командир, здесь выжившая! — тут же звучит по рации. На том конце слышен горячечный шёпот — найденная, естественно, от пережитого шока не в себе, сопротивляется, думает что мы — из тех. — Внимательнее её осмотрите. Заражённые не нужны. И не задерживаем движение.***
— Достигли первого этажа, — тихо наговариваю я на диктофон, для отчета на базе, или для того, кто найдёт мой труп. — На пятом найдено двенадцать гражданских, на четвертом — четверо… Начиная с четвертого, начинается бойня. Множество трупов, сволоченных в несколько палат. Настоящая гекатомба. Бесформенные кучи тел, кое-где шевелящиеся и стонущие. Если бы каждый из нас не видел таких картин ранее, взвод уже утратил бы боеспособность. Важная деталь — есть тела как разорванные оборотнями, так и сравнительно аккуратно высосанные упырями. Значит, здесь побывала смешанная стая. Значит, среди них нет старой, довоенной нелюди — те между собой не дружат категорически. Хорошо. У новичков нет векового опыта выживаемости и борьбы. Но при этом они более непредсказуемые, безбашенные и отчаянные. Что будет делать вчерашний человек, обретший вдруг невиданную силу? Кто-то затаится, будет пытаться жить по старому — и ничего у него не выйдет, жажда всё равно возьмёт своё. Кто-то сдастся сам, в надежде на лекарство, которого нет, или из боязни причинить вред окружающим — и это правильно. Они почти добровольно ложатся на операционный стол, чтобы ученые вскрыли их в поисках путей борьбы с болезнью. Но многие, хоть и сохранившие рассудок, идут более заманчивым путём. Чувствуют себя сверхлюдьми, которым позволено всё. Они действуют в одиночку или сбиваются в стаи, чтобы охотиться и жить «на полную катушку», простые люди для них скот, бурдюки с питательной жидкостью и даже хуже. С них очень быстро сползает корка цивилизации. Убивают они не из-за голода, а из прихоти, играючи. Тех, кто много лет спустя, не видя войны, будут писать о «геноциде целых биологических видов», следовало бы ткнуть в пирамиду из детских голов, старательно возведённую сворой упырей в песочнице школы №17 в Загребе. Итак, людей стаскивали в палаты и там ими пировали. Теперь эти палаты от пола до потолка окрашены в красный цвет, на несколько метров от дверей коридор залит запёкшейся кровью, на которой множество следов — обуви, босых человеческих, звериных. Внутри — десятки тел, хаотично разбросанных, или скиданных, как мешки, в углах. На виски давит — в таких местах тяжелый фон, здесь пахнет смертью, она ощущается физически. Не все мертвы. До нас доносятся стоны, стенания и мольбы, некоторые части тел двигаются и бьются в агонии. Здесь роддом, и когда всё началось, к тем, кто здесь был, присоединилось еще много посторонних лиц. Эвакуации не проводилось. Теперь все те, кто здесь был, лежат в этих кучах, и надо приниматься за зачистку. Я не могу подписать на это ни одного из своих солдат. Процент самоубийств после таких акций слишком высок. Там, за городом, медики колют расстрельным командам какую-то дрянь, от которой глаза становятся стеклянными, а движения заторможенными — чтобы те могли продолжать. Но здесь кроме нас — двадцати семи солдат и шестнадцати еле живых незаражённых гражданских, никого нет. Я выдержу. Я обязан. — Нимрод, отдай обоймы от пистолета. — Он понимающе кивает, в его глазах смертная тоска. Я прикручиваю к «стечкину» глушитель. — Иди, отведи всех подальше. Нечего боевой дух подрывать. И он ушел. Я бы присел, прежде чем начать, но здесь даже прислониться не к чему, чтобы не запачкаться. Ладно. Тянуть не надо.***
Кто-то суёт мне в рот сигарету. Я выплёвываю её и растерянно оглядываюсь. Где я? Вокруг сгрудились бойцы. Вместо сигареты у рта появляется фляжка. Машинально делаю несколько глотков, по венам проходит огненная волна, в голове проясняется. Гляжу на свои руки — чудится, что в них до сих пор зажат пистолет, но его там нет. И под ногами чистый кафель, а не хрустящая кровавая каша. До меня доносятся голоса: — …вход в подвал заблокирован изнутри. — Сколько до рассвета? — Сейчас 3.45, еще далеко. — В подвал не лезть. — Я поднялся, покачнулся, опёрся на чьё-то плечо и выпрямился. — Ставьте на дверь и вокруг растяжки, и УФы, и осколочно-серебряные. Все — на крышу, поднимаемся и улетаем. Ноги ватные, в голове шумит. Хочется лечь и заснуть, только без снов, сны сейчас все одинаковые, об одном и том же. Мы были между четвертым и пятым, когда внизу рвануло цепочкой глухих хлопков, там, где подвальная дверь. — Гранаты вниз! Несколько бойцов швырнули в широкий лестничный пролет гранаты, с расчётом на детонацию на разной высоте — на случай, если за нами погонятся сразу, нюх у нечисти отменный, а скорость передвижения огромна. Снова хлопки, лестницу осветили вспышки. Снизу — крики и рычание. Их много, но мы уже поднимаемся на крышу. Напротив выхода уже установлен «утёс». Второй, у края крыши, выплюнул короткую очередь куда-то вдоль по улице. Через пару секунд ударил и первый — по вздрогнувшей от удара двери. Крупный калибр прошил тонкое дерево, верхний левый край отломился, образовав брешь. Я шваркнул в неё из подствольника, и граната, срикошетив от косяка, упала внутрь. Взрыв, дверь изнутри сечётся облаком посеребренных осколков. Мы втроём разряжаем по ней магазины, затем длинную очередь, пока мы перезаряжаем, выпускает пулемёт. — Гранаты туда. — Шепчу я в наступившей тишине, пятясь и включая рацию. — У нас контакт с превосходящими силами противника, на «ёлках» садятся батареи. Нас сорок три, когда будет транспорт? Передайте «крокодилам», надо причесать этажи под нами. — Держитесь, вертушки уже в пути. «Утёс» опять дал очередь по улице. И снова, и снова. Подбегаю к краю крыши. Снизу мелькнула тень, за ней ещё одна. Очень быстрые. Упыри собираются на кормёжку. Внизу загрохотало. Крыша ощутимо дрогнула под ногами. Тут же — чуть в стороне. Они там что, стенки лбами пробивают? Грохот нарастал, из отдельных ударов сливаясь в сплошной гул. — Несущие опоры ломают! — раздался в рации голос одного из наших. Рядом с нами вдруг осел добрый десяток квадратных метров крыши. Продержась так несколько секунд, он со скрипом обрушился вниз. Я разрядил подствольник в зияющий чёрный квадрат, уже чувствуя, что пол уходит из-под ног. Я провалился в темноту. Летел недалеко, приземлился не больно, но сверху ударило по шлему какой-то балкой, вокруг — пыль столбом, сквозь прибор ночного видения ничего не разобрать. Вдруг — яростный утробный крик, переходящий в шипение, слева. Вскинуть автомат нет времени. «Продолжительность жизни пехотинца в ближнем бою в ограниченном пространстве с нелюдью — несколько секунд» — всплыло в голове. Я рванул с разгрузки нож, но чьи-то руки уже схватили меня и швырнули с освещённого звездным небом пролома в сторону, где я налетел боком на стену. Дыхание перехватило. Краем глаза всё же заметил, что противник — вампирка, лет двадцати, легко, не по сезону одетая, рыжая. Дура. Превратилась недавно, иначе я был бы уже мёртв. Еще не научи… Она мгновенно оказалась рядом, вскрикнув от ожога, рванула трубку «ёлки» на броне — та, мигнув, отключилась, и кровососка впилась в мою шею. Должна была впиться, но её клыки хрустнули об шейную бронепластину. Челюсти оборотня согнули бы и её, и я бы задохнулся. Мне везёт. Я двумя руками, рявкнув, вонзил в вампирку нож — прямо в левую грудь, туда, где сердце — и наискось вырвал его, стараясь, чтобы зазубренное лезвие разорвало плоть как можно шире и болезненнее, и тут же резанул наискось, целясь в горло, но не попал. Кровососка с воплем отскочила и исчезла в темноте, словно испарилась. Я сорвал с пояса УФ-гранату и, выждав секунду, бросил. На миг яркая вспышка осветила всё вокруг. Двухметровые потолки, кирпичные стены, деревянные балки, всё это местами уже обрушившееся. Пыль, труха в воздухе, обломки и мусор под ногами. Силуэты людей, антропоморфных волков, бьющих стены, рвущих на части моих бойцов и гражданских, подобно мне, свалившихся вниз. Только сейчас я позволил себе слышать окружающую какофонию. Грохот, вой, крики, стрельба. Снова темнота, разрываемая только вспышками выстрелов. В дальнем конце ухнула граната. Наугад выпускаю очередь в сторону, где только что вспышка осветила оборотня. Наверняка его там уже нет, но всё же. В магазине УФ и серебряные патроны чередуются, световые работают как трассеры — хоть что-то угадывается вокруг. «Ёлка» погасла, от ПНВ нет толку, гранат только две серебряных. С момента, как исчезла кровососка, прошло секунд десять. Но я всё ещё жив — даже слишком долго для такой ситуации. — Командир! КОМАНДИИИИИР!!! — Вопит рация в ухе. — Командир! Уже подлетаем. Я поморгал. Сижу в кресле стрелка, в «аллигаторе» — боевом ударном вертолёте Ка-52. Глубоко же в свои мысли погрузился. Не спал, просто задумался, уставившись в одну точку, ничего вокруг не замечая. — Посмотрите, командир. На одиннадцать часов. Я повернулся налево и увидел там, внизу, в нескольких километрах впереди, деревушку, окружённую полями и лесополосами. Самая обычная — за исключением того, что она, окружённая двумя кольцами чёрных точек бронетехники, горела с двух сторон.