Имбецил

Антон. Застыв в дверях кухни, я сжал кулаки и чуть ли не зарычал, как псина имбецила. Из былой стильной и дорогой роскоши не осталось ничего. Быстро развернувшись и чуть не наступив на ротвейлера, я, ругнувшись себе под нос и инстинктивно извинившись перед псом, понёсся смотреть квартиру. Я знал, что увижу. Знал - и всё равно не верил. Как он мог? Как?! Ладно, сдавал квартиру, но мебель, вещи, картины? Он всё продал! Всё! Всё что мама создавала своими руками! ВСЁ! Квартиру-студию, где мама работала и рисовала, теперь было не узнать: аляповатая, неуместная, дешёвая, местами поюзанная мебель как уродливое бельмо на глазу смотрелась на светлом, спокойном, молочно-песочном фоне стен. Мне даже не стоило труда узнать, кто купил такое. Наша квартира превратилась в такую же безвкусицу. Шлюха папаши постаралась. Единственное, что осталось из бывшего интерьера, - ламинат, цвета выбеленного дуба, светлого, а местами оттенка топлёного молока стены и сложный, многоуровневый, сделанный по маминому проекту потолок, создававший ранее иллюзию огромного пространства и воздушности, а теперь превратившись в какую-то неуместную конструкцию. Трясущейся от переизбытка эмоций рукой я достал мобильный и набрал номер этой гниды, называвшей меня некогда сыном. Гудки, длинные, нудные, бесили ещё больше, но я с упорством осла продолжал нажимать повтор вызова. В комнату зашёл рот и, будто рассматривая интерьер, начал крутить башкой, усевшись почти посередине комнаты. - Бери трубку, сука! - тихо ругнулся я, но меня никто не услышал, кроме пса. Дверь квартиры хлопнула. Наверное, имбецил принёс вещи, – отметил я автоматически, подходя к окну и рассматривая небольшой кованый балкон. Взгляд зацепился за белое полотно, валяющееся на балконе, но злость на папашу сбивала и не давала сосредоточиться, пока чуть поднявшийся ветер не задрал край полотна. Открыв балкон, я бросился поднимать полотно. Холст – мамина последняя работа, оставшаяся недописанной из-за того, что рак прогрессировал и разрастался по всему организму намного быстрее, чем предрекали врачи. Опухоль в желудке удалили, но метастазы уже были везде, поедая и убивая организм. Врачи разводили руками. Боли были ужасные. За пару месяцев из красивой женщины она превратилась в живой гниющий изнутри труп с такими адскими болями, что даже уже морфий не помогал. Папаша тогда, урод, дома почти не появлялся, проводя время со своей шлюхой и отбрехиваясь работой. Бабушка ухаживала за мамой, хоть папаша и настаивал на больнице, но бабушка была непреклонна, и ему ничего не оставалось делать, как молчать, скрипя зубами. Я тоже старался появляться дома редко, да и мама в бреду часто кричала чтобы я убирался и не видел того, что с ней происходит. В квартире тогда было невыносимо. Приторный, сладковато-гнилостный запах смерти и лекарств был удушающим и тяжёлым, как каменные глыбы. Я на тот момент учился в школе, и как сейчас помню тот день, когда мне позвонила рыдающая бабушка и сказала, что мамы больше с нами нет. Папаша после её смерти чуть ли не светился от радости, прикрываясь хилой ширмой скорби вдовца, а вскорости, через пару месяцев, привёл свою блядь к нам в дом. Мразь. Разложив на полу недописанный, смятый, облупленный, покорёженный холст, который использовали в роли ковра на балконе, я рассматривал еле проступающие, но чёткие линии городского пейзажа Праги, вспоминая, как этот холст был некогда натянут на подрамник и стоял у окна. Зря я решил использовать свой козырь потом. Сейчас. Я отомщу своему папаше, а его шлюху пущу по миру с их типа наследником. Чтобы они вдвоём загнулись! Погрузившись в свои мысли и планы, я не понял, когда ко мне подошёл ротвейлер и лизнул в щёку, горячо дыша и обдавая запахом псины. Я шарахнулся от него в сторону, а сердце от испуга и неожиданности забилось. Рот, виляя задом, облизнулся и сел. Отодвинувшись от него, я достал телефон и снова набрал последний вызов слегка подрагивающей рукой. Наконец сука-папаша снял грёбаный телефон. - Я думал, мы всё решили, - спокойно и мягко раздалось в трубке, настолько, что человек, незнающий моего папашу, не заметил бы ноток недовольства. - Мы? Ты что-то перепутал, папочка! – проговорил деланно спокойно я, выделяя слово «Папочка», хотя в душе всё кипело и бурлило. – Ты, может, и решил, а я вот с тобой нет. Решил отмазаться ключами, и думаешь, мне хватит? Я знаю, что ты сдавал квартиру и позволил своей шлюхе продать мамины картины и мебель, поэтому ты вернёшь мне за это все деньги. В трубке раздался мерзкий, издевательский смешок. - Ты ничего не получишь сопляк, - уже не скрывая злости, ответил папаша. – Так что прикрой рот, щенок, и не смей называть мою жену шлюхой! - Шлюха - она и в Африке шлюха! Перед таким старым кобелём только такая и раздвинет ноги! – меня понесло, и останавливаться я не собирался. – Хотя и ненадолго, ведь старость не радость, а мужиков богатых в твоём окружении полным-полно! - Закрой рот, выблядок! – рявкнули мне в трубку, срывая маску и оголяя настоящую уродливую сущность. - Выблядок родился у тебя совсем недавно, папочка! – довольно пропел я, просто упиваясь своим ядом. – Думаешь, мама не знала, что ты ей изменял с этой потаскухой? Знала, именно поэтому оставила мне завещание на эту квартиру и свои работы, которые ты продал без моего согласия! Удивлён?! Да у меня есть копия завещания... Очередной смешок и вновь мягкий, приторно сладкий, ядовитый голос: - Выблядок как раз-таки ты. Моя покойная супруга нагуляла тебя и призналась мне только перед смертью, в бреду. Я не верил, но анализ ДНК подтвердился. Если интересно приезжай - покажу. Меня словно обухом по голове ударили. Это не может быть правдой. - …Я пообещал ей и твоей бабке не говорить тебе это до твоего поступления в институт, но ты ведь уже взрослый мальчик, всё решил сам, даже поступил. – Прозвучало с сарказмом, но я не обратил внимания. - Ты врёшь! – прошипел я, не выдержав этот бред. – Это неправда! - Правда–правда! Видишь, я даже как благородный человек обеспечивал тебя все эти годы, поэтому пришлось продать картины и сдавать студию. Твои, знаешь ли, поездки за границу, репетиторы, гулянки, и отмазы в ментовках стоили мне немалых денег. – Голос папаши становился всё жестче. - Так что можешь забыть про какие-либо деньги, также, как и про звонки мне, иначе я сделаю так, что ты и эту квартиру не увидишь, неблагодарный нагуляный сученыш! - Только попробуй! Я тебя вместе с твоей блядью… Договорить мне не дали: мобильный с силой вырвал из рук подошедший сзади имбецил и, нажав на отбой, спрятал его себе в карман. - Какого хрена творишь, урод?! – подорвался я, сжимая кулаки и пытаясь кинуться на имбецила, но он пресёк мои прыжки, толкнув меня с силой в грудь. Псина, сидевшая до этого смирно, подорвалась и стала лаять на Тура. Я даже не понял, что произошло, и почему ротвейлер рычит и лает на имбецила. - Место! – хрипло, жёстко осадил пса Тур, но тот даже не думал останавливаться, скалясь ещё больше, рыча и приподнимаясь с задних лап, словно пытаясь броситься. Тур зыркнул на меня, а затем медленно повернулся к псу. - Спайк, к ноге, - спокойно, но добавив в голос стали, приказал Тур, глядя на пса. У Спайка уши только прижались к голове, но рычать и скалиться он не перестал, зато стал двигаться ко мне, причём так, чтобы держать в поле зрения и нападения Тура. Я бы, наверное, так и стоял, пока не понял, что псина пришла ко мне, прислонила свой черный бок к моей ноге, и она в неадеквате! Все мысли из головы выветрились вмиг. Даже разговор с папашей ушёл куда-то на задний план, перекрываясь сложившейся ситуацией. - Спайк, я сказал к ноге… – проговорил медленно имбецил, и я наконец увидел, что он с голым торсом, без бинтов и в капельках воды. Раны, оставленные клыками рота - уродливые, глубокие, словно от ножа маньяка, кривые, воспалённые, ярко-бордовые с чуть желтоватым гноем кое-где, стянутые тёмными швами, украшали руки и предплечья Быкова. Я чувствовал, как по ноге от чёрного бока проходит вибрация от рыка пса. Неадекватного ротвейлера, который стал бросаться на хозяина уже второй раз. И не факт, что Спайк сейчас не развернётся и не набросится на меня. Моё воображение плюс рычание - и вот мой привычный страх лёгкой волной поднялся и прокатился по всему организму, начиная скручиваться в тугой узел внизу живота, и острыми иголками на кончиках пальцев, сбивая дыхание, заставляя увеличить скорость работы сердца. И пока меня не приковало к полу, я сделал самый дебильный поступок – шагнул сначала в сторону, а затем к нахмурившемуся Туру. Рот смотрел на всё это, недоумевая. Я тоже недоумевал, какого хера я делаю. С псиной мы в этом сошлись. - Встань и не дёргайся, - прохрипел мне Быков и одной рукой почти задвинул меня себе за широкую спину, в то время, как рот снова залаял. Лаял, но не бросался, перебирая лапами по полу, будто танцуя или решая, когда стоит напасть. - Хозяин хренов, - тихо, чуть запинаясь, быстро проговорил я в спину этого имбецила, скорее для отвлечения самого себя, пока не получил тычок локтём в живот. - Закройся, а ты к ноге! – почти так же, как и его пёс, рыкнул Тур нам с псом, и как ни странно, я закрылся, а псина заткнулась и наклонила морду к земле, всё ещё огрызаясь и демонстрируя свои огромные клыки. Пару минут ничего не происходило, все замерли, пока пёс не успокоился и нехотя не улёгся на живот, начиная тихо скулить. - И что это было? – спросил я вслух, сглотнув. - Ко мне, мальчик, - уже мягче, но всё ещё властным тоном позвал пса Тур, и псина, покочевряжившись, послушалась и поползла к нему на пузе, виновато ворча. Одеревеневшие мышцы стало отпускать, а колотящее где-то в ушах сердце начало стучать ровнее. - Он оспаривал моё право вожака и моё право на тебя, - погладив пса по голове, произнёс зло Тур, выпрямившись и неуклюже обернувшись ко мне. - Чего? – лениво, всё ещё пребывая от всего в лёгком шоке, возмутился я, отходя от этого имбецила. - Право на тебя как сучки, - добавил с ехидцей имбецил на полном серьёзе, и я заметил, как на его лбу выступили капли пота, а сам он весь слегка побледнел. - Верни телефон, – потребовал я, всё ещё успокаивая дыхание, проигнорировав его «сучку». Под острым как лезвие, тяжёлым, хмурым и потемневшим взглядом хотелось поёжиться, но я не нервная барышня, поэтому скрипнув зубами, приподнял подбородок, смотря прямо в темнеющие своей пустой безэмоциональностью провалы. - Перебинтуешь руки и обработаешь мне раны, - прохрипел мне имбецил и, ссутулившись больше, чем обычно, направился тяжёлым шагом вон из комнаты. - Сам себе обрабатывай! – прошипел я, следуя за ним. – Также, как можешь и валить из моей квартиры, пока я не вызвал ментов. Хватит. Заебал. Резко остановившись, что я чуть не врезался в спину этого урода, Тур схватил меня за горло своей лапой, чуть сдавливая, и прижал к стене. На его лбу выступило ещё больше испарины, а синие вены на шее вздулись, как у быка. - Если ты забыл, благодаря кому я весь заштопанный, то я напомню, - тихо и жутко проговорил Быков мне в лицо, а затем врезал свободной рукой совсем слабо под дых, чтобы я не рыпался, хотя я уже сам пожалел, что сразу не согласился на перебинтовку. За всё время нашего милого знакомства я видел его таким только на живодёрне, и как-то верю, что он сможет что-то сделать. Особенно сейчас. - Я понял, - выдавил я, хватая ртом воздух. Отпустил он меня сразу же, смерив своими черными глазищами. Огрызаться и что-то говорить я перехотел. Наверное, устал, будто из меня враз вытянули все силы. И да, стало страшно, как ни стыдно это признавать. Только теперь я понял, почему эта парочка: угрюмый имбецил и ротвейлер с нарушенной психикой - существуют вместе – они одинаковые, хоть один из них человек, а другой пёс. - Сумка в багажнике, - совсем тихо, делая глубокие вздохи, пересохшими губами проговорил Тур и, достав из кармана ключи, всунул их мне в дрожащую, потную руку. К машине я спускался, как зомби апокалипсиса. Ноги чуть отрывались от земли. В голове сейчас была каша. Имбецил, псина, договор, папаша с мега-новостью, что я не его сын… Опять жутко захотелось курить. Пошарив по карманам косухи и нащупав деньги, я пошёл за сигаретами, иначе сейчас сдохну от этого всего дурдома. Глубокая затяжка мягко обволокла лёгкие, опаляя изнутри, принося нереальное удовольствие, успокоение и горечь во рту. Дым, выпущенный тонкой струйкой, рассеивался и истаивал в воздухе. Руки стали не так заметно трястись, но каша из мыслей и всего произошедшего в голове оставалась. Если папаша и не шутил, что я не его сын, то я всё равно использую на него компромат. Теперь легально. На правах НЕ СЫНА. Его слова усилили мою ненависть к нему и убедили, что я правильно поступаю, только и всего. Да и если раньше я хотел просто выцыганить у него побольше бабла, то теперь кроме бабла я хочу посадить эту мразь. - Только и всего… - проговорил я, криво растянув губы наподобие улыбки. Ещё пара сигарет, так что горло стало драть, а во рту всё пропиталось горечью, и я сплюнул в песочницу с лавочки, стоящей на детской площадке и, кое-как встав, поплёлся к BMW. Я принесу сумку этому имбецилу. С ним ссориться пока не с руки. Почему? Потому что я хочу узнать, с какого хера Григорьев подписал чёртов договор. Моя жопа чует, что с договором что-то не так. И деньги с инфой, что я не его сын, слабо подходят на отмазку. Здесь что-то другое и что - я хочу узнать. Ещё не мешало бы связаться с Генкой, бывшим другом. Его батяня работает какой-то шишкой в прокуратуре, и моего никогда особо не жаловал. Вот и воспользуюсь. Осталось забрать мобильный и решить вопрос по поводу денег... Тур встретил меня у двери, с плотно сжатыми губами и шумным сопением. Вырвав сумку из рук, он прошёл на кухню. На стол вывалился из сумки пакет с лекарствами. Достав из кучи таблеток упаковку каких-то ампул, Тур разорвал упаковку шприца. Мерзко хрустнула ампула. Одна. Вторая. - Я сегодня уезжаю, - громко и резко сказал я, сверля Тура, который набирал в шприц лекарство. На мои слова он даже ухом не повёл. - Вколи. – Приказ - и мне протягивают подрагивающий шприц. Выглядит имбецил хреново. Испарина не только на лбу, но и над губами. На небритых щеках синева, а в глазах муть. - Вали в больницу, пока не сдох от заражения, - презрительно выдаю я, прежде чем подумал. Реакция не замедлила себя ждать: меня хватают за грудки. - Я сказал: коли! Сил в его руках намного меньше, и я понимаю почему: раны воспалились, гноятся, и у него температура. Отодрав от себя его лапы, я от злости цежу слова: - Я не медсестра и ставить уколы не умею. Тебе нужно в больничку. Грудная клетка Тура высоко вздымается. Взгляд бешеный и расфокусированный. Он облизывает пересохшие губы и щурится. - Я. Тебе. Сказал. Коли. Шприц, зажатый в его кулаке, наполовину пуст, поэтому приходится брать новый и заново набирать лекарство. Естественно, у меня это всё с психами и неумением, поэтому я скинул со стола пару упаковок с таблетками и чуть не расквасил оставшиеся ампулы. На кухню притопал пёс с виновато опущенной башкой. Его здесь и не хватало для полного счастья. Но пёс не стал мешаться под ногами, устроившись в углу у холодильника, печально глядя на нас. Стряхнув шприц, как профессиональные медсёстры, и постучав по нему, я повернулся к Туру, который стоял, облокотившись о широкий подоконник, заменяющий барную стойку. - Не думал, что скажу тебе, но сними штаны. Быков не отреагировал. - Блядь! – ругнулся я и сам, одной рукой чуть стянул штаны вниз оголяя зад Тура, иначе этот процесс растянется неизвестно насколько, и не факт, что закончится хорошо для меня. Смазав спиртом участок кожи, я прицелился и дрогнувшей рукой вколол иглу, надавливая на поршень. Проще простого, как оказалось. Да, я не ставил уколы, зато один раз вводил герыч одному корешу, у которого началась ломка. Он не мог попасть в вену. Я тоже не попал с первого раза – был бухой в хлам. Через пару дней того кореша не стало, а с этим на одного нарика стало меньше. Всё-таки кто придумал наркоту, был гением. Он придумал искусственный отбор, в котором выживают сильнейшие, а слабые зависимые сдыхают. Я бы даже ему Нобелевскую дал. После укола Тур зашевелился и обернулся к столу. Найдя там пачку таблеток в синей коробке, он открыл их и закинул себе в рот, сразу штуки три, не запивая. - Возьми всё, что нужно для перевязки, и намочи полотенце, - дал мне тихо указания этот тупой дегенерат, а сам направился комнату-студию. В прихожей, правда, он остановился и позвал Спайка. Рот сразу потрусил к хозяину, зацепив боком угол. Я бы в жизнь не поверил, если бы сам не видел, что этот пёс, который теперь безропотно выполняет все его команды, совсем недавно бросался на него. Неужели он реально говорил тот бред про сучку? Сграбастав со стола бинты и остальное, я пошёл в комнату, где на кровати, стоящей на подиуме, сидел Тур, уперев руки в колени и глядя в одну точку. - Может, за подорожниками сгонять? К гниющей руке самое то! – желчно сказал я, сваливая всё на кровать. - Закрой рот, - хмуро произнёс Тур, повернув медленно голову и подняв на меня мутный взгляд. Стиснув зубы, чтобы не сказать громко всё, что думаю, я пошёл за полотенцем. - Придурок… Руки Быкова выглядели ещё хуже, чем мне показалось сразу. И гноя на воспалённых ранах стало больше. Брезгливо скривившись, я вновь осмотрел рваные красные вспухшие раны. - Отправляйся в больницу, а мне нужно собираться, - вынес я вердикт, вставая предусмотрительно с кровати и отходя подальше. Я не доктор Айболит, а тут только он и поможет. Взгляд Тура стал ощутимым настолько, что казалось, что меня уже раздели, а теперь примеряются ледяной, чернёной пилой, как получше разделать. По коже пробежали мурашки. Он ничего не сделает. Не в том состоянии. Время тянулось медленно, как резина, а он молчал. Взгляд, сжатые, явно причиняющие дискомфорт и боль кулаки, бьющаяся венка на лбу сказали больше, чем слова, но всё же Тур открыл рот и, почти не шевеля губами, произнёс: - Сядь и обработай раны. Прокляв всё на свете, я, закусив удила, пошёл к этому тупому имбецилу. Смысла в том, что я опять упираюсь? Блядь! Хочет – пожалуйста. Нет мозгов - я не помогу. Не знаю, может мне и показалось, но как только я сел на кровать, имбецил рвано, с облегчением выдохнул, но потом, как собака, сделал глубокий вдох, втянув воздух носом, словно принюхиваясь. Фыркнув, я принялся обрабатывать раны, обходя и оставляя на потом самые мерзкие воспалённые и гнойные. - Сдави края ран, - так просто и обыденно дал мне команду Тур, как только я добрался до тех самых оставленных на потом ран. Посмотрев на него снисходительно, я нажал. Не мне же больно будет. Обычно мало что выражающее лицо изменилось: искривилось и исказилось от боли так, что все шрамы на лице и морщинки стали глубже, а незаметные ранее - видны невооружённым глазом. Откуда у него их столько? - Сильнее, - на выдохе произнёс Тур и, сжав челюсть, прикрыл глаза. Я надавил сильнее на края самой кривой, заштопанной раны, наблюдая за лицом Тура, если не с наслаждением, то с брезгливостью точно. - Теперь понюхай гной. Нахмурившись и убрав руки от потёкших ран, я отодвинулся. Он дебил. Я это нюхать не буду точно! Из раны текла кровь вперемешку с сукровицей и гноем. - Если есть инфекция, будет запах, - недовольно объяснил Тур, вновь разделывая меня своим взглядом. Теперь глаза пришлось прикрыть мне, чтобы не стошнило, но промолчать я не смог: - Очень надеюсь, что ты загнёшься от заражения. Ожидаемо ответа не последовало. Запаха я тоже никакого почти не почувствовал: мазь, кровь, лекарства. Видимо, поняв, что я ничего не унюхал, Тур милостиво прохрипел, чтобы я дальше обрабатывал, так что всё остальные действа прошли в тишине. Тупой имбецил! Я его ненавижу! Когда я уже заканчивал накладывать бинт, прямо над ухом раздался приглушённый, спокойный, но в то же время с подковыркой голос Тура: - Что с папашиным наследством? Я сразу понял, про что говорил этот неандерталец, только это не его наследство, а моя квартира! - Он не мой папаша! И это вообще не твоё дело! – завязывая хвостики бинта в узел сильнее чем надо и отодвигаясь, прошипел я. - Ты мне должен денег, - мрачно проговорил Тур, сверля меня расфокусированным, неадекватным взглядом. - Не так уж и много! – фыркнул я. – Или думаешь, можешь трахать меня, как вздумается и задаром? Ноздри Быкова раздулись, а в глазах чуть ли не смерч появился с кровавыми отблесками. Криво ухмыльнувшись, и пока этот тупой имбецил не ляпнул или не сделал чего-нибудь, я добавил: - Через два дня отдам с процентами. Быстро развернувшись, я ушёл в ванную мыть руки. Мало ли чем я могу заболеть или заразиться от этого имбецила.