Имбецил

Антон. Рука с карандашом летала над белым листом, остервенело, с нажимом вырисовывая серо-черные графитные линии, пока на мгновение не замерла. Воспоминания последней недели как ушат ледяной воды окатили меня с ног до головы, вызывая на щеках румянец. От этого я с такой силой стиснул карандаш пальцами, что деревянные грани впились в кожу. Дёрнув головой и отогнав хотя бы на время эти воспоминания , я продолжил рисовать. Следующая линия ушла в сторону, и графит мерзко и раздражающе скрипнул по бумаге. Линия получилась кривая и дёрганая, как у какого-то новичка, впервые взявшего в руки карандаш. Я сморщился и последний раз посмотрел на гипсовую, местами выщербленную голову Венеры, начав ещё быстрее и ещё активней накладывать завершающие штрихи, придавая рисунку объём, фактуру, и реалистичность. Рисунок был закончен намного раньше других, как я и хотел. Поставив размашисто свою подпись и номер группы в нижнем углу листа и отодрав его от мольберта, я сгрёб карандаши и, закинув их небрежно в рюкзак, пошёл сдавать свою проверочную, последнюю годовую работу преподавателю по рисунку. Раньше я бы не летел сдавать раньше всех, а с радостью поизгалялся над потугами своих криворуких одногрупников, которые сидели за мольбертами вокруг меня и с усердием пытались коряво выстроить пропорции гипсовой головы. У половины из них был сбит глазомер, а уж про прорисовки и наложение штрихов и говорить нечего. Но мне сейчас было не до них, единственное - проходя, мимо Валечки Остапенко, я не удержался: - Какие чудесные усы получились у твоей Венеры, Валечка! Она похожа на Зевса! Остапенко заскрежетав зубами и, чуть не скинув мольберт, подорвался и хотел было мне врезать. Окрик преподавателя остудил его пыл, и он нехотя сел на место, прошипев что-то мне в спину, но я уже не расслышал. Мне не до этого придурка. Мне надо домой и чем быстрее, тем лучше, пока Тур опять чего-нибудь не вытворил или ещё хуже - не нашёл алкоголь. Ещё одного его запоя я не выдержу. Сегодня целый день были проверочные годовые работы по рисунку, живописи и композиции. Рисунок я сдал, осталась живопись и композиция после обеда, так что я вполне могу смотаться домой. После обеда вернусь и сдам остальные работы, иначе куратор мне голову снимет. Она и так была в бешенстве, когда я не поехал на районный конкурс из-за того кипиша с ментовкой и заявой. Я вышел в полутёмное фойе, в котором всегда царила прохлада, даже в такую жаркую погоду как сегодня, и меня передёрнуло, а на теле выступила гусиная кожа, приподнимая волоски на всём теле. А ведь почти неделю назад я думал, да что говорить, я был уверен, что меня выпрут из хабзы, как паршивую собаку, но Тур… Бухой, заросший тёмной щетиной, пропахший алкоголем, наутро, после того дня, когда заставил меня встать на колени перед Завьяловым, привычно и бесцеремонно ворвался ко мне в квартиру и разбудил меня. На улице была темень, но он всё равно отправил меня выгуливать Спайка, а потом заставил готовить роту еду и кормить. Но это ещё были не все его издевательства. Как только я наложил еду довольному после часовой выгулки псу, Тур, подняв на меня мутные бычьи глаза, прорычал зло, чтобы я валил в хабзу. Моему удивлению и сарказму тогда не было границ и предела, пока я не оказался прижатым к мощному телу и не отгрёб от пьяного возбуждённого Тура. Быстро одевшись, я пошёл в хабзу, услышав на прощанье, чтобы в обед был дома, иначе он сам приедет за мной. Не знаю, как он решил вопрос с моим отчислением, но это и не важно, хоть я и был рад. Меня не выгнали из хабзы и не погнали даже к директору, который отчислял и за меньшее. С поступлением в кулёк в этом году я однозначно пролетел, и мне некуда идти, да никто и не отпустил бы, так почему бы не порадоваться, что я остался? Это потом до меня дошло, что, наверное, лучше было бы, чтобы выгнали с треском и скандалом. Десять дней. Каких-то сраных десять дней поставили на уши и окончательно перевернули мои жизненные устои с ног на голову, превратив мозг в жидкую недопереваренную кашу. Мне даже кажется, что эти десять дней запоя Тура растянулись и помножились на три – так долго и мучительно они для меня тянулись. В первый день учёбы я не пришёл домой в соответствии с приказом имбецила в обед, а решил остаться и сходить в столовку и «потравиться» той лабудой, что дают студентам. Дома еды не было, кроме каши и мяса Спайка, которые приволок Тур, да и на квартиру, откровенно говоря, не тянуло. Студенты в столовке косились на меня с ненавистью и обвиняюще, перешёптываясь за спиной, из-за скандала с моим участием и внеплановой проверки по всем комнатам и ужесточения правил - комендантского часа (и это-то в конце года, когда все грандиозно отрываются как могут между зачетами и проверочными!). Они все считали именно меня виноватым во всём, но никто не подошёл и не высказал мне всё в лицо. Меня даже одногрупники сторонились теперь как прокажённого и не подходили, что в принципе мне было на руку – видеть и слышать никого не хотелось. Я не желал ни с кем общаться и объясняться, даже с неформалкой, которую я послал без зазрения совести, как только она подошла со своими вопросами и со своей явной любовью и всепрощением в накрашеных чёрных глазах. Мать милосердия, блядь. Кругом двуличные, трусливые ублюдки, собирающие сплетни и теперь жалеющие с какого-то хера одувана, который сидел недалеко от меня в столовке с опущенным, жалким, забитым, бледным лицом (агнец на заклании) над тарелкой супа, рискуя туда упасть. Я пару раз ловил его виноватый и беспокойный (!) взгляд, с желанием подойти, отчего меня перекосило, и он, поняв это (надеюсь что это!), вновь уставился в свою баланду. Вот сплетен про то как меня милостиво простил одуван, мне и не хватало до полного счастья. А уж эти гниды и крысы придумают что-то в таком роде. Обязательно. «Отравиться» спокойно в столовке и сдохнуть мне, естественно, не дали. В столовку забежал какой то первокурсник и, бледнея и заикаясь, подошёл ко мне, сказал, что меня ждут, и унёсся куда-то. Откинув со звоном ложку и оттолкнув тарелку, так что переваренная гречка разлетелась по столу, я встал и вышел под презрительными злыми взглядами, уже догадываясь, кто меня жаждет увидеть. Как я и предполагал, у крыльца стоял Быков со Спайком, а от них отходил тот бледный испуганный пацан, что меня и позвал. Тур как ни странно не был злым или разъярённым, он просто был бухим и с мутным взглядом, поэтому ничего не комментируя и не пытаясь оправдаться (вот ещё!), я пошёл к этому придурку, получив в награду несильный, но позорный, на глазах у всех собравшихся курильщиков, удар под дых. А когда Тур унюхал запах табака, то ещё и осчастливил мою и так синюю тушку ещё одним выдранным клоком волос и бесстрастным рыком, что следующий раз заставит меня сожрать пачку сигарет, а зажигалку затолкает в задницу. Ему было плевать по ходу на окружающих и их мнение, поэтому этот имбецил, схватив меня за шиворот, как щенка, потащил к машине, чтобы отвезти в магазин, затариться продуктами под завязку и отвезти домой и заставить убираться в квартире. Самое удивительное, что все купленные продукты были мне, даже серая футболка с принтом оскалившегося, чёрного питбуля, прилетевшая мне в грудь прямо с вешалкой со словами: «В расчёте». Как же я его ненавидел тогда. Да и сейчас не могу сказать, что в писающем восторге, ведь этот имбецил за следующие дни виртуозно превратил меня в свою личную дрессированную шавку. Да, именно в шавку, и понял я это только вчера, когда зашёл к нему после занятий проверить, не сдох ли он от алкоголя, и увидел открытый сейф с пистолетом и его самого в коматозном состоянии, трясущегося, беззащитного. И я не смог пройти мимо сейфа… Этой ночью, перед проверочными я не спал, вертясь как уж на сковородке. И не из-за проверочных, а из-за Тура. Я даже пришёл к выводу, что я не смог бы убить человека, ранить - да, особенно ненавидимого мной человека (папашу, например), но не убить. Случись это месяц назад, а не сейчас, я бы с радостью воспользовался ситуацией и оружием и попытался бы выторговать себе что-нибудь у Тура. Да хоть договор аренды! Но я не стал этого делать. В голове и мыслей таких не возникло. Когда всё изменилось? Когда я перестал быть расчётливой сукой и эгоистом с Туром? Когда? От этих вопросов так горько и тошно, что и ответов не хочется. Сукой и мудаком жить проще: тебе на всех плевать и точка. А мне не плевать стало. Как это чудовище с его псиной проникло в меня и отравило? Как, блядь? Я не понимаю! Просто! Всё элементарно и просто! Ответ на поверхности, и я знаю его. Боюсь, но знаю… Тур приходил ко мне первые дни ненадолго, давая какие-нибудь указания, типа убрать (квартиру вылизать до блеска в его понимании), приготовить нормальный ужин (а не блевательские пельмени), покормить и выгулять Спайка (чтобы он набегался как следует, а это не меньше часа, полутора), или постирать свои шмотки, которых собралась целая гора в ванной (руками!). Потом его приходы стали чаще и дольше: он сидел, бухал, смотрел молча, как я что-то делаю, или рисую или учу что-то после занятий. Я бесился и, не сдерживаясь, срывался, подрывался уйти на хер, хотя неоднократно давал себе зарок молчать и терпеть, ведь выбора у меня сейчас пока нет, но меня тут же мягко, несильно, но чувствительно возвращали с небес на землю: за волосы, прижимая мордой об пол, стол, стену, колено, грудь и т.д., и я затыкался, замечая, как в его мутных, залитых алкоголем зрачках просыпалась зверская похоть, но благо я вовремя останавливался, так что всё было только показательно и похоть оставалась только в чёрных зрачках. Благодаря Туру моё расписание дня стало выверенным как, мать его, швейцарские часы. Я подрывался ни свет ни заря, чтобы без его «вежливой» побудки выгуливать ротвейлера-монстра, выматывающего меня своими устрашающими и бешеными игрищами, варил ему каши без комочков, как научил (заставил научиться) Тур, и кормил эту черную тушу монстропса чуть ли не с рук. Я начал рваться в хабзу, как умалишённый ботаник, полностью отдаваясь учёбе, на радость всем преподам и мастерам. За неделю я подтянул все хвосты и сдал все работы и зачеты, которые пропустил. Правда, не все радовались моему рьяному обучению, но это казалось такой ерундой, потому что как только заканчивались занятия, я с неохотой и бессильной злостью возвращался в квартиру, чтобы опять попасть под надзор молчаливого, сканирующего до миллиметра моё тело пьяного взгляда, поэтому я опять шёл выводить Спайка на выгул и кормил его. У меня неоднократно проскакивала мысль сходить прошвырнуться в общагу или к неформалке на потрахушки, но Быков, будто почуяв мои мысли, в один из дней молча припёр мне новую сим-карту, посмотрев на меня так, что стало понятно, чем для меня может закончиться поход куда-то. Он не сказал тогда ничего, но я-то понимаю, что он мне обеспечил полный контроль. Так и проходили все эти дни: он меня «припирал» к стенке, а я пытался хоть куда-нибудь свалить или чем-то заняться, чтобы отвлечься от него и его рассматриваний и не выкинуть что-нибудь. Чего мне это всё стоило, не пересказать словами, но я держался. Выбора особого не было, вот я и давил в себе гнев и все порывы свалить куда подальше от Быкова. Ситуация вообще для меня была из серии всемирного экшна-пиздеца. Я никогда не находился под таким контролем. Даже мать с этим придурком недопапашей никогда особо не контролировали меня и дома появлялись редко, поздними вечерами, оставляя меня на попечение самого себя, так что столько внимания меня, мягко говоря, бесило до зубовного скрежета - сначала. Но как говорят: человек такая скотина – ко всему привыкает. И я привык и даже почти не обращал уже на Тура внимания. Хочет сидеть и бухать – пускай сидит, мне насрать. Хочет смотреть, как я рисую очередную домашку по рисунку или живописи – на здоровье. Не пытается трахнуть - и то хлеб, потому как я ожидал именно этого от него. Мой зад же он уже распечатал и опробовал, и ему явно понравилось, а уж сейчас бухому неадеквату воспользоваться ещё раз мной не составило бы труда. Силищи в нём бухом было немерено (проверено) - не мне с ним тягаться. В принципе, это ещё один факт нынешнего моего положения. Я прошляпил самое главное, опасаясь за своё очко. Лучше бы он ебал меня как последнюю блядь, но нет, он прижимал меня частенько к любым поверхностям, когда я его бесил и нарывался (не специально!), сопел мне в ухо или шею, обдавая алкогольными парами и вызывая табуны мурашек, трепал за волосы, рассматривал, но не лез целоваться, не распускал (относительно) руки и не трахал. Он уж если и прикладывал меня, то только номинально, слегка, в целях воспитания, не оставляя синяков. Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. И моё «хорошее» тоже накрылось. Тур увеличил дозу алкоголя (как печень выдержала только столько бухать?) до неходячего, почти невменяемого состояния и просто вырубился у меня в квартире (впервые за время своего запоя), доползя до дивана и развалившись на нём морской звездой, сука. У меня складывается ощущение, что всё произошло не позавчера, а неделю назад, не меньше. Столько всего произошло, столько я переварил и передумал. И как ни странно, та ночь с бухим храпящим Туром стала для меня переломной, окончательно и кардинально изменившей меня. Мне следовало тогда свалить. Бежать, блядь, без оглядки с той хаты и не быть упрямым придурком. И хрен с ним, что мне бы пришлось заново строить свою жизнь или тонуть в дерьме (когда меня нашёл бы Тур)! Всегда же можно попробовать всё начать сначала. А я как идиот цеплялся за дебильное желание доказать, что я всё-таки смогу всех поставить раком. Упрямый осёл и зажравшийся разбалованный придурок! Ну вот что мне стоило тогда не остаться ночевать на полу, а свалить куда-нибудь? Что?! Нихуя не стоило. Баран, и тупой имбецил, возомнивший себя неизвестно кем, вот кто я. Тур проснулся ночью. Я не слышал, как он вставал и как он закрыл на кухне рота, чтобы не мешался, но я прекрасно почувствовал его мощные, сильные руки на своём лице. Он закрыл мне рот, чтобы я не орал, и зашептал хрипло в шею, нежно, как ребёнку: - Тшшш... Не кричи… не кричи, мой хороший… Да если бы мне он сказал такое в другое время, я бы ржал до посинения, но тогда эти слова привели меня в чувство. Я попытался врезать ему, но не стоит и говорить, что это было бесполезно. Если бы я спал не на животе, мне было бы намного удобней сопротивляться, но я сплю на животе, и это усугубило положение. Одеяло отлетело в сторону, и меня прижали сотней кг (если не больше) к полу, не давая возможности повернуться. Он удерживал своей одной лапой мои руки за спиной, а второй, отпустив свою ладонь от рта, стал невесомо, будто боясь наставить синяков или причинить боль, гладить по груди, довольно шустро задрав футболку. Мотор мой работал на износ, гоняя литрами кровь, но я молчал и, сука, расслаблялся, отдаваясь в жесткие руки и подставляясь под полные, нежные блядские губы. Тур знал, что делать и как. Страх ушёл. Я смог немного успокоиться и привести себя в чувство, но ненадолго. Тур резко перевернул меня на спину и, раздвинув своим коленом мне ноги, навалился сверху, пытаясь поцеловать. Я завертел башкой, уходя от его губ, пока ему не надоела эта возня и он, зафиксировав жёстко своей лапой мой подбородок, не начал меня целовать. Мотор мой ухнул, будто проваливаясь куда-то. К лицу прилила кровь, а острые иголочки от адреналина и резкого возбуждения заполнили моё тело, частично уходя в никуда через кончики пальцев, но в основном сконцентрировавшись в яйцах, защемившей груди и на чуть онемевших губах, которые нереально нежно стал терзать Тур. У меня было ощущение, что меня после разгоряченной бани вытолкали на мороз. Сначала холодно, а потом тело становится лёгким, как пёрышко, а в голове звенит от чистого воздуха, пустоты и дозы невозможного, неземного удовольствия. Именно это я испытал от его напора, силы, жёсткости и грёбанной мягкой, невесомой ласки и осторожности. Если бы на моём месте оказалась представительница женского пола, она бы точно потекла, застонала и раздвинула ноги, но я не она, поэтому у меня только член встал от этого сумасшествия. Как бы я ни гнал от себя мысли, что я уже испытал извращённое удовольствие от хрена в заднице, я ничего не мог поделать с собой ни тогда, ни на данный момент. Меня завело с пол-оборота, а в голове всплыло гадкое, запрещённое мной же воспоминание и желание вновь почувствовать чужие жёсткие, мокрые, приносящие дискомфорт пальцы в своём пульсирующем, предвкушающем что-то большее очке, чтобы потом…. - Нет, нет, нет, сука… Отвали! - зажмурившись, зашипел-захныкал я неосознанно вслух, сопротивляясь своим мыслям и желаниям, когда Тур ненадолго дал мне вдохнуть немного воздуха. Не знаю, расслышал ли тогда мои слова пьяный Тур, но он не остановился, а наоборот вернулся к своему начатому делу, утверждая свои права и усиливая свой напор, под которым я сдался, вцепившись с силой в его мощную шею, и отвечая со злостью и с лязганьем зубов о его зубы на поцелуй с непозволительно мягкими губами и со вкусом спирта на чужом языке. Перед глазами у меня всё кружилось, а под веками сверкало белыми пятнами от желания и «хочу», когда я их закрывал. Молодой здоровый организм, уже давно развращённый, как оказалось, приевшимся, пресным сексом с девушками, вырвавшись из-под контроля и преград, брал своё, отвечая на всё с пионерской готовностью, со смаком получая новые неизведанные (почти неизведанные) доселе грани и волны острого удовольствия от происходящего и возбуждения до боли в паху, и подставляясь дальше под ласки здорового мужика, самца. Совесть ушла на покой, и хрен на неё. Физиология и желание были важнее. В яйцах и так всё тянуло, а член, зажатый в трусах и под весом Тура, пульсировал. Всё происходило быстро, сумбурно, по-животному и со стороны, наверное, напоминало борьбу, а не ласки, что было и недалеко от истины. Я еле дождался, когда Тур с нетерпением стянет с меня шорты, в которых я спал, подбадривая его мычанием и укусами. Только вот стянув с меня шорты с трусами, причем не с первого раза, пьяный Тур не стал, как я хотел, бросаться и удовлетворять мои потребности. Он вообще жил своими мыслями и инстинктами, продолжая издеваться надо мной, а конкретно над моим ртом, шеей и волосами. Волосы, как оказалось, для него были своеобразным фетишем. Он пропускал их аккуратно, стараясь не задеть и не вырвать лишних, сквозь свои пальцы по всей длине, наматывал осторожно на кулак, оттягивая голову, чтобы начать целовать мою шею и кадык, отпускал, слегка массировал кожу головы и вновь пропускал запутанные пряди сквозь пальцы. Это стало для меня ещё одним из камушков в чашу весов. В ту ночь, в бреду, от переизбытка эмоций, я пообещал себе срезать нахер свои патлы, которые я растил с похорон матери и которые я возненавидел после встречи с Туром, ведь он всегда мне их драл, до треска и до вырванных клочьев, наматывая на кулак и пользуясь ими как отличным естественным поводком, а сейчас он их нежил, выблядок. Нежил ставшую сверхчувствительной кожу головы. Нежил и меня, так, что я стонал, мычал и чуть не заскулил, как Спайк на кухне. На адреналине я плохо помню, что тогда сказал Туру, но он с нежностью, вдохнув напоследок их запах, отпустил мою гриву, чтобы грубо и жёстко, до хруста, стиснуть мои бока, спуститься своей шершавой ладонью вниз и с трепетной нежностью провести по члену и мошонке. А когда он мне своим коленом ещё шире ноги раздвинул, то я чуть не задохнулся от потока ощущений, цепляясь с остервенением за его жёсткие бока и шипя маты и проклятия в его адрес. Ещё немного помяв и погладив мой член и яйца, Тур вновь зашептав мне на ухо какую-то успокаивающую сопливую ерунду: «сейчас, звеняшка… сейчас, хороший… сейчас…». Грубый, злой ответ сам сорвался с языка: «Да еби уже, блядь, тупой имбецил!». Тур, шумно засопев, сдавил мой член сильнее, будто вымещая зло, а потом, отпустив его, торопливо перевернул меня бесцеремонно на бок, освобождая тем самым одну из рук, которой я и воспользовался, чтобы самому себе подрочить, а то у меня во рту всё пересохло от желания кончить. Не сразу я почувствовал, как Тур тыкнулся мне между ляжек горячим пенисом, а когда уж ощутил, то меня как целку какую выгнуло от одного представления, что меня сейчас натянут на эту елду, как девку. Закончилось всё по-идиотски и просто феерически по-долбоебическому: я кончил через пару минут от своих извращенских мыслей, что меня трахнут, и от мускусного, разлившегося по комнате запаха мужского тела с примесью перегара и бешеной дрочки, а бухой Тур, потыкавшись мне между ног полувялым стволом, остановился, пыхтя как паровоз. Сделав ещё пару попыток, он оставил это гиблое дело, отлип от меня потный и, рыкнув мне, что я тварь, отпихнув меня, свалил, чуть не падая по дороге. Через некоторое время, когда я отдышался и смог утихомирить свой мотор, я услышал шум и подвывание Спайка, поэтому собрав кое–как свои трясущиеся, как желе, конечности в кучу, я потопал смотреть, что там творится. А творился там дурдом: пьяный Тур с бутылкой вискаря в руке долбил кулаком по двери туалета, уже прилично сбив костяшки и замызгав кровью неповинную деревяшку, а на кухне лаял Спайк. Тура понять можно: здоровый мужик захотел потрахаться, а у него не встал из-за переизбытка алкоголя в крови, только нахер дверь ломать и свои и так перештопанные и только начинающие заживать культяпки сбивать? Не знаю, какого хера во мне проснулась мать Тереза, то ли после извращенского оргазма у меня мозг расплылся окончательно и бесповоротно, то ли ещё что, но я, скомандовав роту, чтобы он заткнулся, подошёл к Туру и, выхватив из его руки бутылку, жадно отпил из неё. Тур смотрел на меня из-подо лба, как бык на корриде, возвышаясь надо мной, как скала, и сжимая кулаки. В его глазах не было ни проблеска понимания, узнавания или ещё чего-то, как мне показалось. Это просто были узкие щёлки, тёмные, налитые кровью, с белой, туманной, пьяной пеленой. Я сглотнул спиртовую обжигающую слюну и пожалел, что вообще выполз сюда, но отступать было поздно. Алкоголь придал мне сил, и я, пока не передумал, опустился на колени перед Туром, отставив со стуком бутылку в сторону. Перед моим лицом был мужской член, лежащий на крупных волосатых яйцах. Рассмотрев его хозяйство поближе, я от испуга и предвкушения (дебилизма!) облизнул вмиг пересохшие губы, вдохнул поглубже запах чужого тела и, как в тумане потянув руку, обхватил член и с чувством первооткрывателя потянул его в рот. Мне не было противно, скорее это было ново для меня, будоражаще и взрывовыносяще мой мозг. На вкус чужой член ничего особенного не представлял, да и пробовал я уже один раз в сауне. Не противно, но и не вкусно, особенно после вискаря. Нежная тонкая кожица на вялом члене, чуть влажная, гладкая головка, под языком чувствовались вспухшие венки, да ещё жёсткие лобковые волосы лезли в рот. Глубоко я не брал, не тот размер, да и не горел желанием, но каким-то макаром, волосы всё равно попадали на язык. На голову мне легли широкие ладони, и чужие жёсткие пальцы зарылись в мои растрёпанные волосы. Когда этот изувер стал мне массировать нежно кожу голову, я заурчав, чуть не подавился членом, забыв его сосать, и слюной, которая в изобилие стала выделяться у меня во рту. Тур милостиво подождал, пока я отдышусь и откашляюсь, и как только я опять взял в рот, он с силой притянул мою голову к своему паху, заставляя взять его медленно «растущий» член до конца, пока головка не упёрлась мне в глотку, вызывая тошноту и слёзы. С секунду подержав меня, упирающегося и мычащего, он отпустил, давая возможность дышать и продолжать. Я бы с радостью остановился и свалил после этого, но сдуру поднял голову и посмотрел на этого придурка. Он дышал глубоко, через раз, блядские пухлые губы приоткрыты, в глазах ещё больший туман, полная расфокусировка, и блаженство. Меня аж перетряхнуло. Я забыл, как дышать, и чуть язык не прикусил, увидев его таким. Губы опять пересохли, а собственный член начал крепнуть. Я тогда просто с ума сошёл, как какая-то распоследняя блядища с трассы. Стоял посреди коридора, голый, со вставшим членом, и сосал пьяному, хрипящему от удовольствия Туру, не меньше его получая от этого удовольствие. Запретный плод оказался сладким для меня, хотя я никогда и не страдал от пуританских нравов. В нашем современном обществе каждый решает сам для себя, как получать сексуальное удовлетворение. Время костров и инквизиций закончилось. Общество развратилось донельзя, так что я не испытывал в этом плане проблем со своей совестью, да и попробовать в своей жизни хотелось многого, чтобы потом не сидеть и не жалеть о том, чего не сделал. И я уверен, что то, что я творил сейчас, для меня не предел, учитывая, что я уже сосал член и трахался в зад. И обвинять Тура за то, что он меня трахнул и пользовал, потом я не стану. Я бы сам с радостью оказался на его месте. И постараюсь побывать там сам, где он сейчас. Сверху. С представителем своего пола. Кончил я опять быстрее Тура. Член же Тура поднялся и стоял уже как надо и даже больше. Алкоголь опять сыграл с ним, а заодно и со мной злую шутку – он долго не кончал. Моя челюсть онемела, губы затекли, из глаз ручьём текли слёзы, горло саднило, а слюна вязкой струйкой капала на пол, как у бешеного пса. Тур заметив мою усталость, сам принялся насаживать меня на свой орган, пока хрипы Тура, скулёж Спайка за дверью, массаж головы и ритмичные толчки с хлюпаньем не слились для меня в одну карусель, и пока движения бёдер не стали рваные, дёрганные, а член во рту запульсировал. Я упёрся со всей силы в мощные, с твёрдыми натренерованными мышцами, как у коня, ноги Тура, пытаясь отстраниться, но эта сволочь не дала мне этого сделать, ещё сильнее и глубже засаживая и вызывая ещё больший поток слёз и приступ рвоты. В самый последний миг, уже изливаясь горячей спермой мне в горло, он достал свой член, забрызгивая моё лицо последними, горячими, вязкими, приторными, солоноватыми на вкус белыми каплями. Моя рука съехала с его ноги и я, наклонившись к полу, закашлялся, глотая часть спермы со слюной и наконец-то закрывая онемевший рот. - Сука ублюдочная, - просипел я в пол, вытирая с лица сперму, а потом, посмотрев на этого довольного, запыханного, бухого придурка, выдавил: – Ещё только попробуй ко мне подойти, долбоёб бухой… Держась за стеночку, я поднялся на затёкшие ноги, которых не чувствовал, и как инвалид, враскоряку пошёл в ванную. Сквозь шум воды я услышал глухой сильный удар о дверь туалета, но не стал обращать на это внимание. Не мои проблемы. Пусть хоть кровью теперь истечёт - пофиг. Свою норму дебилизма я сегодня перевыполнил. Смыв дрожащими руками вязкое семя с лица, я услышал как за стенкой зажурчало, и со спокойной, удовлетворённой почти совестью пошёл спать на диван. Почти отрубаясь, я слышал, как с шумом, спотыкаясь, зашёл в комнату Тур, пошуршал одеждой, одевшись, - и всё. Дальше я провалился в сон как в яму, чтобы потом проснуться намного раньше мерзкого пиканья будильника и обнаружить себя, по-хозяйски прижатым к стене лапой Тура, а на придавленных ногах тушу дремлющего Спайка. В то утро, чтобы не заморачиваться о произошедшем и чтобы банально сбежать от Тура, я быстро убрал в квартире (смыв кровищу на двери туалета и раскрыв окно для проветривания), со злостью обкорнал свои патлы и поплёлся выгуливать Спайка. Вообще кто кого выгуливал, это до сих пор вопрос. Ротвейлер, скотина, явно обиженный, что его закрыли на кухне, оторвался на мне по полной, измотав мне нервы своим жутким лаем, своими играми с покрышками (он нашёл небольшую покрышку и швырял её в меня!) и страшными нападками, так что скучать мне не пришлось. А вот по возвращению домой меня ждал охеренный сюрприз в лице проснувшегося, опухшего, пребывающего в состоянии отходняка и ни хера не помнящегося Тура. А я-то, дурень, ещё напрягался, из-за обрезанных волос. Тур банально из-за своего бухалова всё забыл, решив, что изнасиловал меня и порвал. Три ха-ха! У меня камень с души свалился поначалу, и я свалил быстро на учёбу, хотя мне и было ещё рано, но вот потом, сидя на парах, я понял, что ни фига мне не весело. Я был раздражён. Я бесился и срывался на всех в подряд. Мой блядский мерзкий сволочной характер вылез во всей красе, и я умудрился даже поспорить с вечно недовольным замом по учебной части, а потом и вовсе послать её. Бесила она меня уже давно, а тут такой удобный случай. Ближе к обеду я вообще понял, что не могу сидеть просто так, и свалив с пар, пошёл домой. Дебил я. Знаю, но не мог ничего поделать с собой. Это сейчас я понимаю, вижу и чувствую, что этот грёбаный имбецил забрался ко мне под кожу, просочился, как зараза какая-то, и просто так это не забыть, не смыть и не вырвать. Блядь, он просто приручил меня, выдрессировал, как и своего пса, что я теперь готов жрать с его рук! Ахахахахахаха! Смешно, сука до слёз, но это так. Медленно, целенаправленно, он как бык пёр и достиг своей цели. Это я, как дурак последний, не видел ничего и не хотел видеть за ненавистью и озлобленностью на жизнь, судьбу, и так далее по списку. Но у меня случилось наконец-то озарение: он, этот здоровый мужик со шрамами, чуть раскосыми бычьими пустыми глазами и пухлыми, блядскими губами, со своей псиной вдобавок, стал неотъемлемой частью моей грёбаной жизни и дал больше, и стал ближе, чем кто-либо после смерти мамы. Он заботился обо мне. Да, заботился. Этот пидорас, если пиздил меня и унижал, то только за что-то: за огрызания, за отказ убирать квартиру, за непомытую тарелку, за грязные шмотки, за зубную пасту с незакрытой крышкой, за неприготовленный нормальный ужин, за ехидство, которое пёрло из меня как из бочки с говном. И всё было за что-то, а не просто так, потому что ему пьяному захотелось. Вспомнить только, как он заставил меня извиняться два раза не понятно перед кем. Первый раз в городе перед соседкой, а второй уже перед Завьяловым, стоя на коленях. И все разы я считал, что он меня унижает, но нет. Не было это унижением – это была ёбаная забота, ведь мне же жить потом на той квартире, по соседству с дамочкой, которая смогла бы запросто отравить мне жизнь. Или история с Завьяловым? Да он поставил меня на колени, но не просто так, поставил для запугивания, чтобы этот, как оказалось потом, столичный засранец с такими же богатенькими родственничками типа меня забрал заяву. Сейчас всё чётко складывается у меня в голове в картинку. Как пазлы на тысячу фрагментов. Да что и говорить, было столько дерьма, за которое он запросто мог свернуть мне шею, вышвырнуть на улицу или сдать папаше, или поставить на бабки, но он не стал ничего делать из этого, наоборот. Наверное, если бы у меня был нормальный папаша или старший брат, они были бы такими, как он: помогали, защищали, учили, воспитывали, наказывали. Тур это делал по-своему, как умел, наверное, но не мне его винить. До него у меня такого в принципе не было. Мне не с чем сравнивать. От мамы я видел нежность и ласку в её свободные от работы и рисования часы, а от папаши деньги на откуп, потому как у него не было времени заниматься мной. Сложив эту долбанутую мозаику, я не нашёл ничего, за что я мог бы ненавидеть Тура. А я искал. Искал тщательно, вспоминая всё до мелочей, но не нашёл. Я был виноват всегда и везде. И это не муки совести. Ни в коем случае. Я всё равно остаюсь эгоистичной сволочью и сукой, но теперь я переживаю не только за себя, но и за этого придурка Тура. Даже его псина стала мне привычна, и я не шугался и не начинал задыхаться при виде его оскала или лая. Я понял, что не боюсь её. Вернее, я устал бояться, когда осознал, что Спайк чертовски умный, но с дрянным, мерзким, упрямым, импульсивным характером, и он мне никогда не сделает чего-то плохого, пока я не перейду границы дозволенного, которые он и устанавливал. Он и воспринимал меня как-то своеобразно, как какого-то щенка-воспитанника, в то время как Тур был его беспрекословным хозяином и альфой, что ли. Так что Тур со Спайком помогли мне если не перебороть, то сделать свой страх к собакам незначительным, с чем не справился в своё время дорогостоящий психолог и Григорьев. Выйдя из прохладного фойе хабзы на раскалённое июньским солнцем крыльцо я затормозил, припомнив как мы с Туром были в столице и как он говорил про меня, как сучку. Мозаика моя, видимо, ещё будет докладываться, потому что ещё один пазл встал на место, вызывая волну раздражительности. Сучка… Стая… Альфа… Значит, не бред нёс тогда Быков, а его псина и правда воспринимает меня как сучку. Пиздец, как замечательно! Хотя чего греха таить, так и есть. Сучка для Тура. Про минет даже вспоминать не хочется, но картинки всё равно упорно встали перед глазами, как я похотливо подставлялся под жёсткие, сильные, напористые и нежные ладони Тура и стонал на одной ноте, пытаясь получить хоть каплю ласки, которую он мог дать. Мотнув головой, я попытался прогнать эти пошлости. Он был тогда бухой и ни хера не помнит, и я не могу отрицать сам перед собой, что готов повторить это. Я же ведь поэтому попёрся тогда к нему в квартиру, припёр телефон и сказал про врача, а совсем не из-за переживаний и обидной горечи, что этот мудак не помнит, ведь так? Именно поэтому я ещё и навёл на него дуло пистолета… Ещё раз мотнув головой и спустившись по ступеням, я достал телефон, посмотрел время и поспешил. У меня есть два часа. Потом я подумаю над всей этой хуйнёй. Уже проходя по аллее, ведущей к выходу с территории училища, я краем глаза заметил за пышными, покрытыми густой молодой листвой кустами движение и услышал разговор, который велся на повышенных тонах. Мне не было дела до тех, кто решил устроить разборки здесь и сейчас, пока между молодой зеленью не мелькнула светлая пушистая макушка одувана. - Максим, верни телефон! - А то что?! Побежишь жаловаться своему ёбарю? - Я тебя прошу по-нормальному: верни телефон… - Это я тебя пока прошу по-нормальному, а ты, сучка мелкая, выёбываешься! Я прислушался к разборкам и возне, и меня как магнитом потянуло посмотреть всё воочию. Не верилось мне, что одуван мог быть одним из разговаривающих. На мои аплодисменты испуганная парочка Завьялов и одуван, одновременно повернули головы. Картина и правда предстала передо мной незабываемая: Завьялов прижимал к тонкому стволу дерева одувана, пытаясь его поцеловать. - Чё надо? – сразу взъярился на меня Завьялов, в то время как одуван пытался отцепить его руки от своей расстёгнутой рубашки. - Присоединиться хочу! – с язвительностью ответил я, глядя, как одуван покрывается тонким слоем румянца. - Вали нахер, Роевский! - зашипел коброй Завьялов, ещё сильнее прижимая одувана к дереву. - А то что? – повторил я его же слова, сказанные одувану до моего появления. - Не суй свой нос в мои дела, а то его прищемят, Роевский, что и папаша твой не поможет, - выплюнул мне этот мелкий гадёныш Завьялов, сощуриваясь. – А ещё лучше вали к своему бугаю под крылышко, пока можешь. У меня словно стоп кран сорвало после слов этой мелкой мрази. Кулак впечатался в морду этого козла быстрее, чем я мог подумать. Я даже ещё раз сумел ему врезать, как и он мне, пока не услышал приказ: - Отпусти его! Мы с Завьяловым замерли, удивлённо смотря на одувана, который изменился до неузнаваемости: растрёпанный, злой, а ещё от него прямо и повеяло силой и властью. Секунда - и видение исчезло. - Отпусти его, пожалуйста, - уже тихо попросил одуван, хватая меня за рукав и заглядывая мне в лицо своими анимешными, огромными глазами. Чертыхнувшись, я отпустил Завьялова и сплюнул на землю кровавой слюной. Этот говнюк успел мне рассечь губу с внутренней стороны. Криво ухмыльнувшись, я поднял свой рюкзак с земли, попытавшись отряхнуть с него жёлтую пыльцу от одуванчиков, росших здесь кучкой, но потом махнул на это дело. Завьялов и одуван стояли напротив меня и наблюдали за моими действиями молча, в то время как во мне всё кипело и бурлило. Нахер я полез сюда? Хочет этот тщедушный жалкий одуван получать – на здоровье! Чего я полез-то? Сплюнув ещё раз на траву, я посмотрел на Завьялова. - Ублюдок. Развернувшись, я вышел из кустов услышав на прощанье язвительное: - Кто ещё из нас больший ублюдок, вопрос, Роевский! Возвращаться не хотелось, хоть кулаки и чесались набить морду этому гадёнышу. А если вдуматься, то и прав этот гадёныш. Ублюдок - это про меня. Кроме бранного смысла, это слово имеет ещё одно определение – незаконнорожденный, бастард, что и есть правда. Да, я больший ублюдок чем он. Дальше поразмышлять мне не дал над этим запыхавшийся от бега одуван, догнавший меня за пределами училища. - Антон, подожди! - Чего надо, сучка? – не утерпел я от язвительности, ненадолго останавливаясь и рассматривая одувана. Тот после моих слов сбледнул, но тут же подобрался. - Я НЕ СУЧКА. – Спокойно, хладнокровно и довольно жестоко ответил он, смотря на меня с вызовом. - А кто? – наигранно-удивлённо спросил я, уже очень внимательно рассматривая этого нового, странного малого. Моргнув своими длинными ресницами, одуван опять поменялся прямо на глазах и стал краснее, чем был (куда уже дальше?), и прикусил губу. Не став ждать его ответа, я развернулся и пошёл дальше. Вот и чего догонял, спрашивается? - Он хочет, чтобы я ей стал, - догнал меня через некоторое время ответ одувана, от которого я даже остановился. - Интересно одуваны пляшут, - пробубнил я себе под нос и потом громче спросил: – А мне на кой черт эта информация? - Ты бы не стал меня по другому слушать и говорить со мной, - чуть запинаясь, ответил мелкий и подошёл ближе ко мне, а я принялся рассматривать этого подозрительно двуличного поганца. Ну да, смазливый и выглядит лет на пятнадцать, если убрать из-под глаза жёлто-зелёный, уже еле заметный почти сошедший синяк. Эдакая невинная девственница в мужском обличье – таких педофилы любят, и ещё, оказывается, и Завьялов. - …лучше не лезть тебе было. Завьялов на тебя зуб точит после того раза, - что-то рассказывал мне одуван, пока я его рассматривал. – Он узнавал про тебя у твоих одногруппников. Неформалка его послала, а вот высокий верзила, местный, вроде, с ним говорил… - А мне с какого шестеришь? – вкрадчиво вклинился я в бубнёж свекольного цвета одувана. Тот после моего грубого вопроса посмотрел на меня как на идиота, опять поменявшись на глазах. - Я тебя предупреждаю, - глядя на меня уже с толикой злости, выдало это чудо. Он что-то ещё хотел добавить, но передумал и теперь сопел как ёж. Далеко ему до Тура. - Предупредил? Теперь вали учиться! - хмыкнул я и пошёл, а то стоять здесь лясы точить нет смысла, да и не верю я ему уже. Сначала кучу денег дал, потом заява эта, потом же сам и защищает этого Завьялова, то теперь предупреждает. - Я понимаю, что ты не веришь мне… Тут я сам не выдержал и, схватив это одуванчистое чудо (от слова чудовище), зашипел ему в лицо всё, что думал о нём, перемежая всё это отборным матом. Пацан хлопал ресницами и молчал, закусив губу и глядя на меня своими глазищами. У меня такое чувство сложилось, что он вот-вот заплачет, но он стойко дослушал, а потом, покрываясь пятнами, как жираф, произнёс: - Извини, пожалуйста, Антон. Я больше не стану тебе докучать. Единственное.... - тут он замялся и опустил глаза в пол. - Ты не мог бы мне дать номер того мужчины, который был у тебя на квартире, когда я приходил? От этой просьбы и его «извини, пожалуйста», меня вогнало в ступор, но когда он прошёл, я начал соображать. - Какого мужика? – недо- «соображав», сразу спросил-прорычал я, нахмурившись, разглядывая это чудо (-вищную ошибку природы). - Лысого, - медленно и не очень уже уверенно проговорил одуван, видимо, заметив мою реакцию. Злость на этого мелкого схлынула моментом, и я стал ржать, как конь, на всю улицу. Отсмеявшись, я ещё раз с ног до головы осмотрел одувана. - Я не брачное агентство! - жёстко отрезал я. – И мой тебе совет. Так сказать, предупреждение за предупреждение… На полуслове я заткнулся. Соображалка заработала на всю катушку. - Зачем тебе? От смены моего настроения и эмоций, одуван даже сделал шаг назад, но тихо и уверенно ответил: - Это к тебе не имеет никакого отношения. - Блядь, я не спрашивал, имеет это отношение ко мне или нет, я спросил, зачем тебе лысый! - сорвался я, наступая на пацана. Мелкий молчал недолго. - Мне он нужен по личному вопросу. - По какому конкретно? Одуван на этом вопросе сник, но губы упрямо поджал, играя в партизана и однозначно решая для себя свалить. Пришлось его схватить за фланелевую, в клетку, старую, всю в древесной пыли рубашку. - Он мне написал смс, но Завьялов забрал мой телефон и разбил. Во мне проснулся лис, почуявший добычу. Одуван не врал – однозначно. Они в кустах говорили про телефон, а когда я выходил из кустов, то слышал шум и треск пластмассы. - Какую смс? - Он должен приехать сегодня к общаге в семь вечера, - с неохотой, по капле в час, делился со мной информацией одуван. У него даже краска с лица схлынула. - Отлично, - довольно скалясь, продолжил я, оформляя в голове уже план. – И какого хера он тебе свиданку назначил? Запал и трахнуть решил? Тут одуван дёрнулся, и на лицо вновь вернулся оттенок зрелого помидора. - Я не собираюсь с ним встречаться, - с какой-то обречённостью и комком в горле проговорил быстро и воинственно одуван. Выглядело это смешно. – Я даже не знаю, откуда у него мой номер. - Замечательно! – довольно проговорил я, окончательно уверяясь, что я гений и осёл в одном лице, а одуван тормоз, но это его проблемы. – Пошли! - Куда? - Я тебе номер дам его! – припечатал я, и потянул одувана за собой. Одуван упирался и пытался что-то сказать про практику и про мастерские, но я не слушал. - Сам попросил, - злясь, прошипел я и, не оборачиваясь, добавил: - Мобильный тебе тоже выдам. До квартиры добирались в молчании, каждый обдумывал своё, только перед квартирой Тура одуван встал как вкопанный, услышав лай и скулёж рота. Вот про него-то я и забыл. - Я тут подожду. Не говоря ни слова, я открыл квартиру Тура, загораживая одувана от Спайка. Времени не было на раздумье, иначе я бы сам тормознул бы, загоняясь поведением пса. Я не его хозяин, а так.. сучка, блядь! Спайк, увидев меня, глухо залаял, но на площадку не выбежал, оставшись на пороге квартиры, а потом и вовсе опустил голову, настороженно встопорщил уши и заворчал, глядя за меня. - Спайк, пусти, - сказал я псу и попытался войти, но он не пустил, загородив всей своей тушей проход, и зарычал. Ни на какие уговоры псина не поддавалась, и я уже решил, что мой план сорвётся, но тут я увидел явление Христа народу. В одних трусах, в растрёпанных бинтах, опухший, с вмятинами на лице, небритый, с перекошенным лицом, вышел Тур. Одуван даже вроде бы пискнул за спиной от вида Тура, благо тот смотрел на меня своим бычьим неадекватным взглядом. Махнув рукой за спиной, чтобы одуван свалил из поля видимости, я криво улыбнулся: - Паршиво выглядишь. - Где ты был? – хрипло и с угрозой в голосе спросил Тур, чуть шатаясь. Не теряя времени, я сам встал на порог, чтобы зайти, и меня тут же сгребли в охапку, прижимая к тёплому ещё от постели массивному телу, утыкаясь в макушку, и сопя. Мои руки сами легли на бока Тура. - На учебе был, - прошипел недовольно я куда-то в волосатую грудь этому неадекватному бугаю, хотя сердце зашлось от его объятий. Что самое интересное, его хватка и объятия были слабые, наверное, из-за лекарств и сна. Тот мужик что припёрся ко мне вчера вечером, оставив кучу лекарств, капельницы и ЦУ со своим номером, говорил, что он будет спать почти всё время. - Звеняшка, мне хреново… - хрипло и чуть слышно проговорил Тур мне в макушку, и я еле и разобрал его хрип. Спохватившись, я вспомнил про капельницу. Тот мужик, что давал ЦУ, поставил под бинты Тура катетер и сказал не доставать его, чтобы было удобно менять капельницы, а не колоть каждый раз… Оттолкнув Тура, я под его непонимающий туманный взгляд схватил забинтованную руку и посмотрел на неё. - Блядь, - только и проговорил я, увидев как бинты с внутренней стороны руки (поэтому я сразу и не увидел) пропитались буро-алой кровью, а катетера и след простыл. Он его выдрал на хер. - Я не вставлю иглу! – высказал я вслух свою мысль-вой и собирался лезть искать телефон и звонить тому мужику, как сзади услышал голос одувана, про которого забыл. - Я могу. Умею… Тур, стоявший до этого как сомнабула, оживился, и с силой одной рукой вжал меня в себя. Посмотрев в его глаза, я понял, что это пиздец – у него срывает башню. В глазах муть и дебилизм с белым конём. - Тур, мать твою! – позвал я его севшим голосом, отвлекая на себя и обдумывая, что делать, но этот индивид решил за меня проблему, начиная съезжать в обморок, а параллельно пытаясь удержаться за меня, только вот я один его не удержу. Я хоть и не мелкий, но он весит сто семь кг, по словам мужика, как бы врача, который делал расчёты лекарств по его весу. - Одуван, помоги! Спайк, фу! – рявкнул я, умудрившись всем раздать команды, а заодно пытаясь удержать Тура. Одуван кинулся помогать, не задумываясь уже о псине, который благоразумно свалил в коридор, тихо скуля. Дотянув Тура до кровати, я вытер пот со лба и начал рыскать по комнате, пытаясь найти его мобильный. - Антон, ему врач нужен. - Нельзя ему врача, - огрызнулся походя я, обыскивая комнату, в то время как одуван колдовал над Туром за каким-то хером. – Пока нельзя. - Неси нашатырь и быстро! – скомандовал он мне, а я даже перестал искать телефон и посмотрел на него. Тот подложил Туру под ноги подушку и одеяла и массировал уши, проверяя пульс на бычьей шее белого, с синими губами Тура. - Сомневаюсь, что он есть! – огрызнулся я и полетел на кухню искать аптечку. - Тогда уксус или эссенцию, - донеслось до меня. С какого-то хера руки у меня тряслись как у ненормального, но я нашёл аптечку и даже выудил из этого распотрошенного нечто баночку с нашатырём и рульку ваты. За время моего отсутствия одуван разрезал с руки бинты, снял их и теперь они горкой валялись у кровати. Нашатырь помог. Тур, нюхнув аммиак, начал крутить головой и, приоткрыв глаза, застонал. Я выдохнул. - Принеси воду, а ещё лучше сделай сладкий крепкий чай. И открой окно, - опять скомандовал сосредоточенный одуван, копошась у руки Тура. Когда я всё приволок и всё сделал, Тур смотрел на меня, как на врага народа, на что я скептически приподнял бровь и фыркнул. Под ногами крутился беспокойно Спайк, недовольно ворча и искоса поглядывая на суетившегося одувана. На автомате я погладил лоснистый бок рота, и он наконец-то сел, вывалив розовый язык между клыков. - Я поставил новый катетер. Он тут был, - смущённо проговорил одуван, вставая с кровати. Руки у него тоже заметно подрагивали. – Лекарство сам поставишь? - Да, - ответил я, хотя и было бы лучше, если бы это сделал он, раз умеет. - Руку ему тоже не мешает обработать и перебинтовать… - Я сам всё сделаю, - недовольно оборвал я его лепет и подошёл к кровати. Тур прикрыл глаза и лежал молча. Только было слышно сопение и грудь высоко вздымалась, давая понять, что он живее всех живых и не очень счастлив. Ну, я бы на его месте тоже не был бы счастлив. Меньше бухать надо было! Пристроив пакет с раствором и включив краник, как прописал тот мужик, я хотел свалить, но Тур схватил меня за руку. - Что он тут делает? – прокаркал Тур, пытаясь испепелить меня на месте взглядом. Про кого он спрашивает, не надо было и уточнять. Его царское высочество недовольно нарушением целостности его границ и территорий. Прямо как его псина. - Помогал мне тебя откачивать, вместо скорой помощи, - не выдержал и едко ответил я. Тур заткнулся, сморщившись как от лимона. - Скоро буду, - уже нормально сказал я и, развернувшись, подхватив замершего одувана, стоявшего памятником около рычащего Спайка, поволок его на выход. Рот на мою беду порысил за нами. Он хотел выгулки (явно моей!) и жрать. Привык скотина за эти дни, что я сделаю всё, что ему будет угодно. Одуван крякнул от моего напора, но послушно поплёлся, а как только мы оказались на кухне, вырвался и посмотрел на меня с укором. - У него обезвоживание. И лучше его врачу показать с его ранами. Он же был в запое? - Чего ж ты такой, блядь, умный, в мед не пошёл, а на столяра? А? – раздражённо спросил я, доставая из кармана найденный мной случайно телефон Быкова и свой. - У меня мать работает в больнице, - вздохнув, печально проговорил одуван, осматривая грязную, заваленную мусором кухню Тура. – А я никогда не хотел в мед. Я не ответил, ища сосредоточенно номер лысого, который был записан, как ни странно, не как «лысый». В списке нашлось три номера: Дима Лис, Дмитрий Грэг и Дима Раб. - Шутник, блядь! – ругнулся я себе под нос. Написал бы: «лысый», а то теперь мне в угадайку играть. У него вообще список контактов оказался на редкость закодированный – одни клички, или имена и клички. Хмыкнув, я решил начать с последнего. - Что? – не понял одуван. Впихнув в руки свой телефон одувану, я скомандовал: - Давай набирай! Дима раб и номер. Одуван вдруг дёрнулся и посмотрел на меня как на диковинного зверя. На лице появились ярко красные пятна, а губы он сжал в тонкую ниточку. - В «поменяй цвет» потом играть будешь! Набирай номер! – рявкнул я на это чудовище природы и продиктовал номер, который он послушно набрал. - Надеюсь, голос ты его по телефону узнаешь? – задал я вопрос и главное вовремя. Одуван пока не успел нажать на вызов и, подумав, неуверенно кивнул. - Вот и отлично. Скажешь этому придурку, что я его на поминки Быкова пригласил. Так дословно и скажешь, понял? – нависнув коршуном, сказал я. Одуван быстро очухался от моей странной просьбы. - А ты сам не можешь ему это сказать? – задал он вопрос, и моё терпение лопнуло. Что я зря, что ли, его тащил сюда? Конечно, я сам дурак, надо было сразу лысому позвонить, когда Туру хреново стало, но хорошая мысля приходит как обычно. - Это скажешь ему ты. – Поставил я точку в нашей беседе и пошёл к холодильнику смотреть, что можно сделать пожрать Спайку, уже косо поглядывавшему на меня. Да и не только псине надо сделать пожрать, Тур спал почти сутки, а я с утра обошёлся двумя бутерами и кофе. - Добрый день, это Дмитрий? - донёсся до меня до отвратительности вежливый, тихий и не особо уверенный голос одувана, пока я торчал в полупустом холодильнике. - Это Павел Соловейчик вас беспокоит, мы с вами встречались … - на этом месте одуван запнулся, и я даже вылез из холодильника посмотреть. Как я и думал, он покраснел и сейчас подбирал слова. - …встречались на квартире у Антона Роевского. – Всё-таки подобрал слова одуван и замолчал, в одночасье меняясь в лице и превращаясь в злого одувана-терминатора. - Нет. Я звоню вам сказать, нет смысла приезжать. Прошлый раз вы всё решили. - Фразы его были рубленные, чёткие, властные, с нотками металла. Я даже чуть рот приоткрыл от удивления. Правильно я выбрал, что доверил позвонить одувану. Он, как оказывается, просто кладезь секретов, и явно их знакомство с лысым мудаком не обошлось одной встречей у меня на хате. Жаль, что я не слышал, что говорит лысый, ох жаль. Придётся крутить одувана, и пожалуй, начну я с вопроса который давно меня настораживал. - Ещё. Роевский просил передать, что … - продолжил говорить одуван и опять споткнулся на слове, но быстро исправился, только глянув на меня недовольно: - … что он вас приглашает на поминки Быкова. Дальше я стал показывать знаками этому мелкому, чтобы сбрасывал номер, пока лысый ахуевает. Я-то знаю, что он примчится сюда, а вот мелкому знать это не следует. Одуван завис, глядя на меня, поэтому я сам выхватил телефон и скинул. - Молодец, одуван. Теперь ты сидишь здесь. Я схожу выведу Спайка. Мы жрём и возвращаемся в хабзу. Одуван попытался было мне что-то сказать, но я быстро позвал рота и свалил, кинув на прощанье чтобы это чудовище сделало кофе и нарезало бутеры, а заодно прибрало со стола, а то там срач. Перед выходом я заглянул к Туру. Он вроде как спал, и я со спокойной совестью пошёл на выгул. На моё счастье Спайк не стал меня мучить. Ему, видимо, самому не улыбалось оставлять в своей квартире чужака, поэтому псина отлила в кустах у подъезда под шепотки двух бабулек с соседней лавки, сделала круг почёта и порысила назад. По дороге мы заскочили ко мне, где я, нагрузив еды, приготовленной с утра для Спайка, вернулся к Туру. Одуван сидел на кухне за столом, мрачнее тучи, медитируя над двумя чашками кофе. Он даже попытался что-то сказать, но был прерван глухим рычанием-ворчанием рота, который, зайдя на кухню проверил чужака, обнюхивая. Одуван заткнулся, а Спайк, убедившись, что в его отсутствие ничего не произошло, успокоился. - Он приедет сюда, да? – как-то обречённо выдавил из себя одуван, глядя на меня и на мои метания по кухне с тарелкой (тазиком) еды для Спайка. - Хм. Сам догадался, или помог кто? – съязвил я, ставя на пол тарелку Спайка с подогретой в микроволновке едой. - Зачем тебе я здесь? – спросил вдруг одуван серьёзно. Выпрямившись я подошёл к пацану и посмотрел на него. - Если помнишь, я тебя не звал. Ты сам ко мне привязался с просьбой и сам мне дал те деньги, за которые я чуть не получил срок, - прошипел я одувану, который меня достал. Мне и без него проблем хватает с Туром. Одуван молчал. Надулся, прикусил губу и молчал, только вот я не собирался. - Кстати, по поводу денег, – как бы невзначай начал я, только вот не закончил. Спайк, лопающий до этого спокойно свою кашу с мясом насторожился, поднял свои уши, заворчал, а затем метнулся в коридор, скользя когтями по ламинату и поскальзываясь. Естественно я помчался за ним, посмотрев напоследок на одувана и дав ему понять, что наша беседа не закончена. Спайк так реагировал, только когда его звал Тур – нёсся как танк, сметая по пути всё и всех. Только поэтому я и сам ломанулся. Будет жаль, если Тур окочурится до приезда лысого, хотя чего греха таить, я пересрал. После его обморока и слов одувана на душе не спокойно. Тур при виде нас двоих запыхавшихся охренел, что сразу бросилось в глаза: нахмурился, сморщился и - я успел заметить - убрал руку от катетера. Вид у него был бледный, кожа - с лёгким синюшным отливом, но вроде получше. - Вырвешь катетер – я вызову скорую! – предупредил я его, подходя ближе. Тур ещё больше нахмурился и, как я заметил, взгляд его был куда адекватнее, чем когда он встретился нам на пороге квартиры. Спайк тем временем уже запрыгнул (гопнул!) на кровать и лез к Туру лизаться. - Убери капельницу, - прохрипел Тур, стараясь привстать. - На хер? - закономерно задал я вопрос. Тур вздохнул, поморщился. Он сам не знал, зачем. Она его просто заебала. Меня бы тоже, кстати. Не обращая на меня внимания, он опять потянулся к руке с катетером, но я успел перехватить его ладонь. - Не снимай. Докапает, сниму – здесь на час осталось. Тур посмотрел на меня удивлённо, потом на пакет с раствором, подвешенный к стене, и скривился. - Рука чешется, и я ссать хочу. – Прохрипел всё же натужно и недовольно он, отводя взгляд на Спайка, который, положив свою тяжеленную башку ему на волосатый живот, скулил и смотрел жалобно на происходящее. Я замолчал, обдумывая всё сказанное им, и кивнул. - Сейчас обработаю раны и отведу. Тур долго переваривал сказанное, пока я искал на тумбочке мази, всё остальное и пытался согнать Спайка. - Может ещё и член подержишь? – глухо и раздражённо спросил Тур, когда я попытался ему под спину засунуть подушку. - Может, и подержу, если хорошо попросишь! Или ты стесняешься после того, что у нас было? – не выдержал я и огрызнулся. Я и так, блядь, чувствую себя не в своей тарелке, а он ещё тут выёбывается. Тур запыхтел и дёрнулся хватая меня за руку, желая что-то сказать, но потом резко отпустил и всё же прохрипел: - Бурый приезжал сегодня? После его вопроса всё стало на свои места. То-то морда того мужика мне показалась знакомой. Бурый… Он был в бане, когда меня чуть не отымели скопом, только вот он вроде ебал девицу в бильярдной. - Нет, - ответил резко я. – Твой дружок сказал звонить ему, когда ты будешь при смерти. Тура всего перекосило, но он промолчал. Вот и отлично. Раны я обработал довольно быстро и частично наложил повязки на самые страшные места. Опыт в неделю не пропьёшь. Раны заживали медленно, неохотно, но заживали, покрываясь коркой. Даже воспаления, как мне показалось, стали менее жуткими, хотя организм и так недополучал витамин и чего там ещё надо полезного. Хозяин организма бухал как скот, литрами хлестая вискарь вместо витаминок. Тур при обработке ран сжимал зубы и морщился. Раны, видимо и правда жутко чесались, поэтому я постарался наносить мазь так, чтобы не повредить, но и принести облегчение этому упырю. Закончив и вытерев руки влажными салфетками, я встал и посмотрел на свою работу. Не спец – но мастер, бля. Подхватив прозрачный пакет с лекарством, я поднял его повыше, оставляя трубку свободно висеть, и посмотрел вопросительно на Тура. Он так же вернул мне взгляд, но убийственный. Не верил, что я пойду с ним в толчок? А как же, дорогой? Пойду! Ещё как пойду! А нет, так скорой и больницей припугнуть можно. Бурый был щедр на информацию. Скупую, правда, информацию, но я всё запомнил! Да и что я, не человек, что ли, не понимаю, как это - такому, как Туру, чувствовать себя зависимым от кого либо? Понимаю! Сам так живу в последнее время. Вот и он пусть прочувствует. - Вставай, - поторопил я Тура, и он недовольно, злясь, но встал. Так мы и пошли развеселой компанией: Спайк шёл впереди, всё время оборачиваясь на нас, типа не отстали ли мы, потом шёл шатавшийся от стены к стене Тур, болезный шах-падишах с кислой и злой мордой, ну и в конце процессии плёлся я, аки прислужник при каком царе-батюшке, навытяжку, с высоко поднятой рукой неся на высоте пакет, как нимб или корону. Путь наш до толчка пролегал аккурат мимо кухни, где сидел задумчиво-офигевший от вида нашей банды одуван. Он ещё Туру и добавил «счастья», предложив, немного заикаясь, помочь чем-нибудь. Наивный! Нашёл кому помощь предлагать, ага! Тур ему же его же руку помощи первый и сломает, оторвёт и скормит потом своему адскому псу-людоеду. В принципе, так оно почти и вышло, только без оторванных запчастей – одувана послали по всем известному адресу – к ебеням, пожелав при этом не появляться в поле видимости этой квартиры. Одуван скис (а в глазах столько радости! Двуличный гад!) и собрался встать и уйти, поэтому пришлось и мне внести лепту – прошипеть Туру про утку и больницу, а на одувана рыкнуть, чтоб сидел и меня ждал, помощник хренов. В толчок всей толпой зайти не получилось. Спайка Тур выпер одним взглядом, а вот на меня это не подействовало, и я нагло сам зашёл. Тур сопел, а его глаза наливались кровью, но я не сдавал позиции. - Съеби, - прорычал Тур, глядя на меня из-подо лба. Шутки кончились, все клоуны должны свалить с манежа, только вот я не шутил. Криво улыбнувшись, я прижался к груди Тура (размеры небольшой комнаты и большого Тура очень способствовали). Он задышал и засопел чаще, раздувая ноздри, а я, закрыв дверь за его спиной, опустил свободную руку на его хозяйство, легко сжимая. Сопение переросло в хрипение, а сам он напрягся как струна. Я ожидал его кулака как родного, но он вмиг сдулся и расслабился, откидываясь на дверь. Мой энтузиазм немного спал: я-то думал, он и дальше упираться будет, а он, сволочь, ведёт себя как царь. Самое мерзкое, что я сам предложил себя. Одной рукой стягивать с крутых и широких бёдер Тура трусы и штаны-спортивки оказалось тяжело. Попыхтев с минуту, я понял, что мне нужна помощь. - Может, подержишь? - глянув на расслабленного и какого-то уставшего Тура, прошипел я, делая намёк на пакет с лекарством. Тур, приоткрыв глаза, наблюдал за мной и моими потугами и молчал, пока я вновь не зашипел. Штаны стянуть еще ниже я не мог, тогда бы опустился пакет и капельница. Патовая ситуация. Тур упёрся в дверь, и я не могу уйти. Иниацитива, мать ее, наказуема. А уж второй раз за день – это для меня слишком, так что поиграем в терпелки. - Я подожду, - выдал я этому упёртому чудовищу, меняя одну руку на вторую, а то она затекать начала. Тур, как я и думал, не железный и долго терпеть не смог. Мочевой - не резиновый. Схватив нетерпеливо пакет из моих рук, он, засопев, посмотрел на меня тяжёлым взглядом. Ему не нравится моё присутствие и моя помощь. Оно и понятно, только вот мне тоже, знаете ли, много чего не нравится, но я терплю и молчу! Двумя руками дело пошло быстрее, и когда штаны с трусами оказались ниже колен, у меня во рту всё пересохло, и я отвёл взгляд от хозяйства Тура. Сука, как же мне неудобно! Чтобы не передумать и не свалить позорно, я не задумываясь ни о чём, чуть подрагивающей рукой схватился за чужой член, направляя его в унитаз и… И ничего! Я посмотрел на Тура убийственным взглядом. - Подними сидушку, - прохрипел он, выходя из себя, и я чуть не взвыл. Сидушку я поднял не с первого раза. Она всё норовила упасть. Тур схватил меня за плечо и с силой сжал. - Зад мне вылижешь тоже, - медленно, срываясь на сип, зло проговорил Тур, усиливая нажим на моё плечо, в то время как его член в моей руке напрягся, и звонкая струя с силой ударила в унитаз. Я честно забыл, как дышать, а до моего тупого мозга дошло, каково ему сейчас! Это для меня это всё фигня. А ему как? Я не смог бы, как он… наверное обоссался бы, и то, даже это было бы сложно сделать - мозг ставит блоки, до последнего. У Тура от напряга и злости на лбу выступил пот, а на щеке, у небольшого выпуклого шрамика под самым веком забилась венка. Хватка его лапы на моём плече ослабла, как и струя. По спине пробежали мурашки, когда Тур выдохнул мне в лицо, и я заглянул в его чёрно-карие, с полопавшимися сосудами глаза. Как какой-то псих под гипнозом, стряхнув с пениса последние капли, я наклонился и стал натягивать бельё со штанами. Сверху за мной наблюдали, и этот взгляд я ощущал каждой клеточкой тела. Не знаю, чем бы закончилось это всё, но у двери раздался остервенелый лай, удаляющийся топот с цокотом, а затем и звонок в дверь. Того, кто пришёл, я готов был расцеловать! Даже в лысину, потому как это мог быть только этот гондон лысый. Он припёрся вовремя. - Тебя проводить до двери? – хмыкнув, ядовито (не могу я по другому!) проговорил я, посмотрел на лапу Тура, лежащую ещё у меня на плече, а потом на него самого. Зверское выражение на лице Быкова всё сказало само за себя. Руку он убрал, многообещающе посмотрел на меня и, развернувшись, с пакетом в вытянутой руке вышел из толчка. Так я и думал, что он не захочет меня видеть рядом, чтобы не прибить. Довёл я его знатно. Мне даже курить захотелось и почувствовать приятную, расслабляющую горечь на языке, а то руки до сих пор трясутся. Блин, как я давно не курил! И ведь что интересно, опять благодаря Туру. Нервотрёпка и его контроль сделали своё дело, но желание сиюминутное появилось. Наверное, и голова приятно закружится от первой затяжки…. Как впервые… Осталось совсем ничего – выбраться из квартиры Тура живым и целым. Быть третьим в разборках между лысым и Туром мне не хочется, я и так сейчас столько масла подолью в огонь, что и дом взлететь может. Теперь осталось вовремя прикрыться своим новым бронежилетом под названием «одуван», и будет мне счастье...