***
− Ты не обманула меня, я поражен, − почти прокричал в ухо жены Генрих, заметив, как дрогнули ее ресницы, и теперь усиленно тряся за плечо. Она попыталась открыть глаза, но веки словно приклеились друг к дружке. Мысли перескакивали, не позволяя сосредоточиться и восстановить в памяти, что произошло. Тошнота подступила к самому горлу, так и оставшись там, отдавая неприятным вкусом на языке. Стоило туману в голове немного рассеяться, и Екатерина вспомнила свой самый главный страх. Усилием воли победив на секунду убийственную слабость, она дотронулась до живота, будто опасаясь, что он мог исчезнуть, пока она была без сознания. − Очнись, − продолжал настаивать Генрих, а до королевы медленно доходило, что он все же удосужился перенести ее на кровать. − У нас нет на это времени. Этим вечером Баш должен жениться на Кенне, и ты, моя дорогая, приглашена. Собственно, это я и собирался сообщить тебе до того, как застал за излюбленным занятием. − Что? − с трудом выдавила Екатерина, пытаясь уложить в отказывавшийся подчиняться разум его заявление. Все это походило на горячечный бред. Сколько она спала? Какая еще свадьба? − Знаю, это гениальное решение. Согласись, оно избавит нас обоих сразу от нескольких проблем, − полным самодовольства голосом добавил Генрих, ни капли не тревожась о состоянии жены… или, по крайней мере, ничем этого не выдавая. − Я не могу никуда идти сейчас, Генрих, − тихо, но не терпящим возражений тоном выдохнула Екатерина, по-прежнему безуспешно пытаясь открыть глаза. − Я сказал, ты будешь присутствовать, значит, будешь, − он начал злиться, но вызванный снотворным эффект отказывался проходить раньше положенного времени, и Екатерина ничего не могла поделать, кроме как неподвижно лежать, рассеяно отмечая мягкость перины. − Пошли… пошли за Нострадамусом, или твоя прихоть убьет меня вместе с ребенком, − попросила королева, понимая, что только верный друг мог помочь ей, помочь их дочери. − Хорошо, − с явной неохотой согласился Генрих. − Но если ты не появишься в тронном зале через полчаса… или что-то случится с моим наследником, я сочту его плохим врачом. Ты понимаешь, чем это ему грозит? − прошипел он, заставляя королеву, забыв на мгновенье о слабости, судорожно сжать в руке простынь. Генрих, как всегда, стремился переложить ответственность за свои поступки на любого, кто попадется под руку. Конечно, у него были основания подозревать жену, но, заставляя ее выпить содержимое кубка, он ни разу не подумал, что это может стоить жизни ребенку, которого он считал своим. Осознав, что сделал, Генрих решил в случае чего выставить виноватым Нострадамуса, которого ненавидел едва ли не больше всех за то, как прочно и легко он получил доверие его жены. Судя по звуку удалявшихся шагов, Генрих направился к дверям, и Екатерина вздохнула с облегчением. Некоторое время она провела в одиночестве, уступив сморившему ее сну, пока не почувствовала прохладную руку на своем покрытом испариной лбу. − Ваше Величество, почему вы послали за мной? Все в порядке? − голос Нострадамуса почти заставил ее поверить, что ничего страшного и непоправимого не произошло. Словно в подтверждение ей удалось в этот раз разлепить налитые тяжестью веки. − Генрих заставил меня выпить снадобье, которое ты дал мне для него утром, − не вдаваясь в подробности, пояснила королева самое главное. − 3а ближайшие двадцать минут мне нужно прийти в себя и попасть в тронный зал, − рука Нострадамуса замерла. Прислушавшись к ощущениям, все еще притупляемых снотворным, Екатерина осознала, что его ладонь успела переместиться с ее лица на разметавшиеся по подушке волосы. − У меня нет с собой ничего, что могло бы помочь вам справиться со столь сильным снотворным, кроме легкого тонизирующего, но его эффекта хватит ненадолго, − предложил он через несколько секунд молчания, в которые, видимо, обдумывал полученную информацию. Екатерина согласилась, и Нострадамус, за пару мгновений отыскав среди прихваченных средств необходимое, практически влил его в приоткрывшийся для этого рот королевы. Она снова прикрыла глаза, ожидая, пока подействует снадобье, и размышляя, какое платье она была способна надеть быстро и без помощи фрейлин, которых наверняка пришлось бы ждать, пока не поняла, что Нострадамус просунул руки под ее колени и шею, поднимая с кровати. − Что ты делаешь? − шокировано выдохнула королева, не зная, как расценивать подобную вольность. − Несу вас в тронный зал. Сами вы туда точно не дойдете, − пояснил Нострадамус, стараясь поудобнее перехватить свою ношу. − Но я не одета. Мне нужно привести себя в порядок. Генрих не должен видеть меня такой дольше, чем он уже видел, даже если это всего лишь нелепая церемония, − запротестовала королева, ухватившись одной рукой за его рубашку. − Он увидит. Увидит дело рук своих, − отрезал Нострадамус и, не сказав больше ни слова, понес королеву к выходу.***
Генрих сидел на троне и старательно пытался вслушаться в то, что рассказывали ему советники о готовности французской армии к полномасштабной войне, о расстановке сил, о возможностях англичан, но пустовавшее рядом место жены не позволяло сосредоточиться на политике. Даже здоровье Марии Тюдор не интересовало короля сегодня. Если бы ему сказали, что ведьма наконец-то отдала Богу душу, это не принесло бы желанной прежде радости. Екатерина плохо себя чувствовала, и он позволил ей не присутствовать на сегодняшней аудиенции. Генрих жалел, что не поверил ей несколько дней назад, но она обманывала его слишком часто. Увидев в ее руке, замершей над его кубком, флакон, он не допустил мысли о чем-то, кроме яда. Медичи славились своим искусством отравления, оно было в их крови, крови, которая текла и в его жене. Екатерина… Екатерина охладела к нему. Почему ей так не нравилось спать в его постели? Почему она больше не смотрела на него своими вечно влюбленными глазами? Почему не молила безмолвно о самом невинном прикосновении? Он хотел, чтобы все стало, как раньше… до того, как он узнал, что его лучший друг оказался вовсе не другом, а предателем, соблазнившим его жену. Екатерина не могла лечь с ним в постель по собственной инициативе − ублюдок явно что-то пообещал ей, и в глубине души Генрих знал, что именно. Ребенка. Ребенка, которого он сам не мог подарить Екатерине долгих десять лет. Ребенка, о котором они столько мечтали. Ребенка, который должен был родиться от него, но родился от другого. Воспоминания оставались болезненными и сейчас, спустя несколько месяцев после шокирующего открытия… Сейчас. Мысли перескочили из прошлого в настоящее, где Екатерина снова ждала ребенка. Король чувствовал себя виноватым за то, что в порыве гнева не подумал о нем и заставил ее выпить напиток, без сомнений, неподходящий для будущих матерей. Слава Богу, Нострадамусу удалось предотвратить нежелательные для Екатерины и ребенка последствия. Нострадамус… Благодарность резко сменилась ревностью, стоило лишь вспомнить, как он принес его одетую в ночную сорочку жену в тронный зал, где проходила свадебная церемония Баша и Кенны, и как уверенно придерживал за плечо, когда Екатерина начинала, засыпая, терять равновесие. Сколько лет этот пес крутился рядом с ней. Многие нашептывали королю, что жена беззастенчиво наставляла ему рога с придворным прорицателем, но подобные сплетни всегда вызывали у Генриха только смех. Екатерина никогда не давала ему повода подозревать ее в измене с этим недоразумением. Ехидный голос в голове тут же напомнил, что и про Ричарда он не подозревал. Но ведь Нострадамус не признался в связи с ней даже под пыткой − поспорил с самим собой король. Перед глазами возникла картина с заботящейся об истерзанном прорицателе Екатериной. Что, если его плохо пытали? Что, если это больше, чем обычная похоть? Ярость снова забурлила в крови, и Генрих всеми силами старался не поддаться ей. Нужно провести новое расследование. Но ведь всех уже опросили, и никто не смог подтвердить измену. И вдруг в голову пришла спасительная мысль: слуги. Один раз они открыли правду, возможно, то же произойдет и во второй. Сорвавшись с трона, он объявил советникам, что аудиенция окончена, и направился к той, с кем хотел поговорить в первую очередь. Девчонка, которой повезло стать бобовой королевой в этом году, успела продемонстрировать неплохой ум, поэтому вполне можно было начать с нее. В знак особого расположения он подарил ей покои и надеялся найти ее там. Интуиция не подвела его − Пенелопа была у себя, правда, не одна, а с менее удачливой подругой. − Я хочу задать тебе вопрос, − без предисловий бросился к фаворитке Генрих, для надежности ухватив ее за плечи. − Скажи мне, что болтают слуги о моей жене и Нострадамусе? − О чем вы, Ваше Величество? − глаза девчонки расширились от удивления, и он разозлился, проклиная ее непонятливость. − Не заставляй меня повторять дважды. Я уже убедился, что слуги шныряют везде, словно крысы, вынюхивая и выведывая. Нет никого, кто видел бы больше грязных тайн этого замка. Так вот, я спрашиваю тебя, спит ли моя жена с этим проходимцем? − Пенелопа приоткрыла рот, и во всем ее виде читалось недоумение. Возможно, он переоценил ее умственные способности. − Откуда мне знать? − наконец, выдавила из себя девчонка, оглядываясь по сторонам, будто в поисках поддержки. − Нет, не думаю. Он ее самый преданный друг, единственный друг, − все же добавила она, и Генрих вздохнул с облегчением. Это лишь его паранойя, время от времени не дававшая ему покоя. − Простите, Ваше Величество, но Пенелопа забыла, какие истории ходят среди слуг, − подала голос позабытая им служанка. − В замке уже много лет болтают об этом. Нострадамусу позволено в любое время оставаться с королевой наедине, она сама часто навещает его, и у слуг только и разговоров о том, как часто он видит ее без одежды, куда наносит свои чудодейственные мази и чем еще они с Ее Величеством занимаются за закрытыми дверями. Гнев пополам с ревностью вспыхнули с новой силой, грозя испепелить все на своем пути. − А доказательства у тебя есть? Есть хоть кто-то, кто лицезрел это собственными глазами? − ему до потери пульса захотелось придушить желавшую выслужиться девчонку, пусть он и сам дал ей повод открыть рот. Пенелопа успокаивающе дотронулась до его руки, но короля было уже не остановить. − Раз ты сама заговорила об этом, если понадобится, я привлеку тебя в качестве свидетеля, − лицо служанки исказилось от ужаса. Недалекая выскочка уже пожалела, что влезла не в свое дело. Однако, несмотря на все доводы рассудка, точившее сердце сомнение в верности жены стало сильнее, и Генрих осознал, что если не увидит ее сейчас, здравый смысл умрет в нем окончательно.***
− Где она? Где королева? − взревел он, не найдя ее в своих покоях и представляя, с каким удовольствием накажет за все, в чем она посмела пойти наперекор его воле. − Ее Величество просила передать, что ей необходимо обсудить свое здоровье с Нострадамусом, и она нанесет ему короткий визит, − пояснил стражник, поразительно успешно изображая невозмутимость. Не помня себя от ярости, Генрих в считанные мгновенья преодолел длинные, запутанные коридоры замка, оставив взятую с собой стражу далеко позади, и ворвался в покои Нострадамуса. Открывшаяся сцена, как и ожидал Генрих, только сильнее разожгла его ревность: придворный прорицатель осматривал живот королевы, уложив на него ладонь, и почему-то это прикосновение взбесило Генриха больше, чем все нелепые россказни прислуги вместе взятые. − Ваше Величество, − обратился к нему Нострадамус, отходя от Екатерины, словно почуяв неладное. Впрочем, может, у него снова было видение − про себя позлорадствовал король. − У меня появилась интересная информация о характере ваших отношений, − с издевкой объявил он, заметив, как побледнела после этого жена. − О чем ты, Генрих? Ты уже расследовал свою безосновательную выдумку и удостоверился в ее абсурдности, − осадила она короля, разозлив его еще больше. − Возможно, я плохо искал. Или Нострадамус был недостаточно честен, − пояснил он, с ненавистью глядя на прорицателя. − Как насчет еще одного допроса? − на этот раз побледнел Нострадамус, не забывший, как проходят допросы в королевской темнице. − Генрих, нет. Это слишком, − начала Екатерина, выходя из себя. Чертов пес, несомненно, был ей дорог, раз она возражала, видя состояние мужа. − Стража! − вместо ответа крикнул король. − Проводите Нострадамуса в подземелье, − приказал он, не отрывая взгляда от сложившей руки на животе и недовольно поджавшей губы жены. Подоспевшая вовремя стража исполнила указание, и уже через минуту Генрих с Екатериной остались в комнате вдвоем. − Это глупо и немилосердно, − зло и обиженно прошипела она. − Тебе снова ударила в голову безумная идея, и ты надумал лишить меня человека, который верой и правдой служил мне много лет. И кто будет следить за моим здоровьем и здоровьем моего ребенка? Я могу доверить это только ему, − упоминание ребенка заставило короля немного умерить пыл. Снова он позабыл, что жена находилась в положении и требовала соответствующего отношения. − Ты представляешь, в чем он может сознаться под пытками? И что ты сделаешь тогда? Похоронишь и меня, и собственного ребенка из-за чужих россказней? − спохватившись об опасности, грозившей ей, закричала Екатерина, покрываясь потом от волнения и впервые за долгое время не скрывая эмоций. − Я буду справедлив, − отрезал Генрих, подавив в себе вспышку жалости к этой невыносимой женщине, чувства к которой теплились в нем до сих пор. − Но если я узнаю, что он тронул тебя хоть пальцем не во врачебных целях, тем более, если ты хотела этого сама, пеняй на себя, − Екатерина сделала несколько шагов назад, но он быстро преодолел разделявшее их расстояние и, взяв за руку, потащил в свои покои. Клетка снова захлопнулась.