Мир в огне, солнце в дыму

Недолго думая, владыка взял перо и бумагу и размашисто что-то на ней написал. Затем свернул, предварительно оставив свою подпись. Он отдал её одному из сопроводителей Шо в их недалеком путешествии к башне Герере. Этим сопровождающим оказался парень, которого Казумаса прежде приметил в толпе, когда ещё впервые оказался в тронном зале - тот самый, в облегающей тело сетке и обтягивающих штанах. Причем сетка ничуть не скрывала рисунков на его коже, похожих на те, что были на руке Руи. Он был высок, из пушистой копны чёрных волос торчали волнистые недлинные рога, и худощав настолько, что выпирали кости. Его мутный, ничего не выражающий взгляд блуждал по залу, отчего казалось, что он под каким-то наркотиком. Хиро вскользь назвал его по истинному имени – Левиафан. Но, возникший из ниоткуда Миа, замерший возле сталагнатового трона, обратился к Левиафану по обычному имени. - Тсузуку, только не задерживайся, ладно? – В зале не было никого лишнего, так что Миа говорил, не стесняясь. Грациозной походкой он обошел трон и подошёл к Тсузуку, подарив ему мимолетный поцелуй в щеку. В ответ на это Тсузуку лишь кивнул, однако Шо заметил, с какой преданностью тот смотрит на Миа. - Белиал, вернись на место, - равнодушно приказал Хиро, задумчиво глядя перед собой. Видимо, так звали Миа, который тут же подскочил обратно, не переставая улыбаться. Возможно, предположил Шо, этот парень являлся постоянным любовником отца: уж слишком часто крутился вокруг и вёл себя расслабленно и по-свойски с королём. В таком случае было страшно подумать, что сделает Хиро, узнай он, что его собственный сын переспал с Миа. Когда они покидали зал, Кохара едва смог подавить вздох облегчения. Кажется, отец ни о чём не догадывался. Да и самому Шо было неприятно от мысли, что он практически изменил Торе. Практически – потому что не помнил точно, было ли что-то вообще. И потом, Амано уже отказался от него. Так что особого повода печалиться об этому у Шо быть не должно было. Но в груди всё равно болезненно тянуло, при всяком воспоминании о безмятежном прошлом. Дорога заняла больше трех часов, и за это время Шо прислушивался ко всему вокруг. Со стороны моря доносились крики чаек, в лесу, который они преодолевали, щебетали птицы. Иногда им встречались лани и олени, замершие где-то в отдалении и наблюдающие за путниками своими чёрными, внимательными глазами. Дикие мустанги, сбившиеся в плотные стада, пугливо поднимали головы, отрываясь от последних зелёных трав, и не возвращались к пище, пока не теряли опасность из виду. На крупных животных, как объяснил Руи, здесь охотились зимой и весной, когда воды моря покрывались льдами, а почва твердела как камень. Летом и осенью же вполне обходились сытной рыбой и богатой растительной пищей. Не обходилось, конечно же, и без запасов, которые делали по осени все первые, владеющие умением готовить. За разговорами они начали подниматься в гору. Дорога стала извилистой, заросшей кустарниками и папоротниками, а стволы деревьев стояли плотнее друг к другу. Всю дорогу, которую они проделывали втроём – Тсузуку молчал, ни на что не реагируя, ни с кем не общаясь. Шо любопытно осматривался по сторонам, изредка обращаясь с вопросами к радушному Руи. Вскоре из зарослей вынырнули каменные стены места, куда они держали путь. К небесам потянулись высокие узкие башни небольшой крепости, с виду очень древней. От этого места почему-то веяло приятным умиротворением и спокойствием. Шо ещё издалека почудился прелестный аромат цветов. - Пришли, – безэмоционально отрапортовал Тсузуку. Пройдя несколько метров вдоль бесконечно высокой стены, он обнаружил для всех небольшую калитку и громко постучал в её дерево кулаком. Шо мялся на месте. Именно сейчас прежнее чувство радости схлынуло, и на смену пришли сомнения. Он не знал, что может сказать собственной матери, которую увидит впервые в жизни. Прошло так много лет, что он сомневался, вспомнит ли она его вообще. Вскоре калитка распахнулась, впуская всех внутрь, и гости оказались посреди небольшого, но хорошо ухоженного двора. В отличие от сельских улочек, здесь вместо каменистых троп, под ногами был один утоптанный песок. У высоких стен башни росли раскидистые вишневые деревья и пышные, как огонь, красные клёны. Стены окружали небольшой, но очень древний замок, камень которого потемнел от времени, обветрился, тогда как трещины в нём стали белыми. С нескольких сторон стены замка были увиты плющом от земли до самых верхних окон, плотно закрытых ставнями. Казумаса впервые увидел женщин первых, отчего у него даже дыхание перехватило. Во-первых, все они оказались красивыми, намного прекрасней обычных, людских. Их молодые лица имели бледноватый оттенок, в раскосых, кошачьих глазах отражалась глубокая мудрость, а тела были изящны и гибки. Навстречу путникам вышли несколько женщин, чистокровных первых. Та, что шла впереди всех, гордо и величественно ступая по песку, смотрела на гостей едва ли не сверху вниз, и остановилась прямо напротив Руи. У неё были такие же, как и у него, чёрные волосы, льющиеся по плечам и заканчивающиеся ниже пояса, и кошачьи уши. Из этого Кохара заключил, что она может быть матерью Руи и Манабу, ведь даже черты её лица чем-то напомнили наследнику капитана судна. Равно, как и она, все женщины были облачены в плотные, свободные ткани, расшитые узорами цветов. Предположение Шо подтвердилось, когда Руи чуть склонил перед ней голову и передал письмо от владыки. - Я так давно не видел вас, Мать, - говорил Руи со странным, почти фанатичным придыханием, будто перед ним было его тайно обожаемое божество. – Но, возможно, мне не стоило приходить одному. Женщина молча подняла ладонь, и Шо отчего-то подумал сначала, что она может махнуть рукой, или даже ударить – уж пугающе суровым казалось её лицо, однако названная Матерью только погладила Руи по голове, между ушей. - Я молилась, чтобы Манабу вернулся живым и невредимым, и лунный бог услышал меня. Надеюсь, он тоже скоро появится здесь? - Обязательно, - подобострастно кивнул Руи. Тогда женщина обратила свой взор на Шо. Её уши на мгновение прильнули назад, к голове, а затем снова встали на место, и Казумаса интуитивно понял, что это означало немой вопрос. Её тонкий чёрный хвост на мгновение завился полукольцом и затем ослаб. Руи красноречивым взглядом указал на свиток в её руках, скреплённый королевской печатью. Беспощадно разломав её своими тонкими, красивыми пальцами, она раскрыла бумагу и быстро пробежалась по строкам. - Я предполагала, - негромко отозвалась она, глядя то на письмо от владыки, то на его отпрыска, - …что он появится здесь. Позовите Мирель! Последние слова она выкрикнула громко, обратившись к своей свите. Совсем ещё молодые девушки засуетились, побежали назад, мелькая пушистыми хвостами, и скрылись за толстыми деревянными дверями своего замка. Шо сразу понравилось впервые услышанное, красивое имя матери. Оно просто не могло быть никаким другим. Только таким, нежным и мягким, как ирис. В конце концов, большие двери скрипнули, и все заострили внимание на появившуюся женщину. То, что она его мать – Шо понял сразу. Даже встреться они в иных обстоятельствах, на самом краю земли, ничего не зная друг о друге, Казумаса всё равно бы узнал её. Почувствовал. У вышедшей во двор женщины были точно такие же черты лица, как у сына, такой же аккуратный нос и чуть сонный взгляд. Над копной её осенне-рыжих волос возвышались два больших лисьих уха, а теплое кимоно ничуть не скрывало тонкой бледной шеи и выступающих ключиц. Выглядела она так изящно и молодо, что походила больше на сестру Шо, чем на его мать. Так и замерев на месте, Кохара не мог отвести от нее глаз. Та, в свою очередь, тоже застыла, поражённо глядя на незнакомого ей юношу. А затем от удивления приподняла брови, слегка приоткрыв рот. - Казу?.. Виновато улыбнувшись, и даже едва пожав плечами, Шо потупил взгляд. Он сам не понял, отчего его охватил стыд, словно на его совести висел какой-то проступок перед ней. Но вместе с тем Кохара испытывал яркий приступ смущения и неуверенности. А Мирель неожиданно облегченно вздохнула и, никого не стесняясь, подошла, и крепко обняла сына. Шо резко и глубоко вдохнул, ощутив приятный запах её кожи, напоминающий аромат мокрого песка. - Я всегда знала, что ты жив, но так боялась больше тебя не увидеть. Как замечательно, что ты вернулся, Казумаса. - Ма… - слово до конца так и не далось Казумасе, поэтому он просто замолк, обняв её в ответ. Её волосы пахли травой, а она сама была такой теплой и хрупкой, что Шо удивился, как она вообще смогла родить его. Казумаса вдруг осознал, что сейчас невероятно счастлив. Ради этого мгновения он был готов пережить все свои злоключения заново, получить все раны и пережить все трудности. Отчасти он понимал, что и его людская мать всё же заслужила уважение, приняв и воспитав неизвестного мальчика. Но так или иначе, королева страны Трех Зим была чужим человеком, тогда как к Мирель Шо ощущал в себе истинный зов родственной крови. Не согласись он тогда с Казуки, возможно, учитель был бы жив, но Кохаре уже не удалось бы встретить свою настоящую мать. Это было счастье, вырванное с невероятным трудом и приправленное каплей горечи той цены, которую пришлось за него заплатить. Вечером, когда небо окрасили последние лучи уходящего солнца, на горизонте появилась чёрная точка, очень быстро переросшая в очертания корабля. Шо заметил его издали и сразу понял, что это судно Манабу, возвращающегося после рыбной ловли. Увы, но и у Руи появились какие-то свои дела, потому Кохара, брошенный на растерзание безделью, решил посидеть на досках пирса и дождаться морского капитана. После встречи с матерью, идти домой в те мрачноватые пещеры не очень-то хотелось. Ночь плавно вступала в свои права – со стороны востока небо уже стемнело, но на западе, там, где недавно исчезло за горизонтом солнце, всё ещё было светло. Жёлтый ореол заката отражался в море, отчего пейзаж становился сказочным и спокойным. От ровных вод, не взволнованных ни единым порывом ветра, веяло умиротворением, а воздух упоительно пах осенними листьями. Почуяв приближение тёмного времени суток, в кармане Шо зашевелился десмод. Маленькая летучая мышь высунула наружу сначала свой нос-пятачок: понюхав воздух, вцепилась коготками в одежду Казумасы и поползла вверх. Крупными, чёрными глазками десмод уставился на своего «хозяина». - Надо бы имя тебе дать, - со скучающим выражением на лице, проговорил Шо, получив в ответ негромкий писк. - И как же здесь принято называть питомцев? С неопределённым писком, десмод отцепился и неловко скатился вниз, ухнувшись на старые отсыревшие доски. Шо негромко захохотал, глядя на кровожадного, но такого неуклюжего зверька. - Думаю, Вампи будет нормально. Хотя, может, звучит глупо? Казумаса обратился с этим шутливым вопросом к летучей мыши, которая на этот раз коротко пискнула, очевидно, выражая согласие. Корабль причалил тогда, когда небо совсем потемнело, и над горизонтом зажглись первые звёзды. Сошедший по трапу Манабу выглядел гораздо бледнее, чем обычно, и увидев на пирсе Казумасу, одарил его не самым дружелюбным взглядом. Сойдя на берег, он молчаливо прошел мимо и начал взбираться по тропинке вверх, к густому лесу в котором скрывалось селение. Так же беззвучно Шо недоумённо посмотрел ему в спину. Но затем повернулся обратно, услышав скрип деревянных досок трапа: на фоне тёмного неба Джури было видно не слишком хорошо, однако Кохара заметил, что тот тоже не в своем, обычно веселом, расположении духа. От корабля, как и от его пассажиров, нестерпимо несло рыбой. - Прости его, - вместо приветствия Джури махнул ладонью в сторону исчезнувшего среди деревьев капитана, и близко подошёл к Кохаре, чтобы заглянуть ему в глаза. - Мы поначалу решили рискнуть и отправились обратно, откуда вы приплыли. - Что? – от удивления Казумаса открыл рот. В общем-то, такое желание Манабу было понятно, и это можно было предвидеть. – Туда, где… - Мы нашли его тело, - негромко перебил Джури, делая акцент на слове «его». - И похоронили по всем правилам. Пустили на досках по воде и сожгли. Шо хотел было сказать, что это путешествие могло обернуться неприятностями, и они сильно рисковали быть пойманными или убитыми. Но затем подумал о том, что поступил бы точно так же. В глубине души шевельнулось неприятное чувство обиды – что его не взяли с собой и не дали проводить любимого учителя в последний путь. - В общем… - Джури устало и растеряно почесал пальцем свою бровь. - Нам надо разгрузить улов. Манабу пошёл за помощью. Но и твои силы нам бы не помешали. - Конечно, - безусловно согласился Казумаса, подхватив с досок крылатого питомца и поднявшись на ноги. - А потом, думаю, Манабу тебя позовёт. И ты должен пойти с ним. Тут Казумаса растерянно заморгал. Чего это вдруг его должны были куда-то позвать? - А? Зачем? Но на это Джури только ответил, что так надо, после чего развернулся и пошел вдоль пристани. Подхватив выкинутый с корабля до этого швартов, он крепко обвязал им особенно толстое бревно, выступающее над досками пирса. Шо пожал плечами, здраво рассудив, что будет решать вопросы по мере их поступления, и уверенно закатал рукава. Разгружать корабль оказалось делом не из лёгких. Сперва Манабу, вернувшийся всего с пятью первыми, весьма сильными на вид, заставил Шо отделить осьминогов и кальмаров от рыбы. Джури отделял рыбу по видам, которые Кохара, увы, просто не различал. Затем, тяжелые и огромные плетёные корзины, от рыбного запаха которых забивало нос, выносили с палубы на пристань и складывали в небольшую повозку, запряженную лошадью. Капитан судна выглядел и вёл себя как обычно. Если бы Джури не сказал, Шо ни за что бы не подумал, насколько сейчас тому плохо и больно. Такой силой духа, как у Манабу, можно было только восхищаться. Окончательно со всей работой закончили уже тогда, когда над головой засверкали звёзды, и стало так темно, что одни лишь зажженные фонари позволяли им видеть друг друга. Со скрипом и скрежетом, повозка тронулась, увозя тяжелый улов в селение. - Благодаря этому, Манабу имеет право безвозмездно брать на рынке всё, что ему требуется. В разумных пределах, конечно, - Запыхавшийся Джури отёр лоб ладонью, и затем пристроил руки на поясе, горделиво выпятив грудь. - Про него даже слух ходит, что если он что-то возьмёт у продавца, тому будет много удачи. Поэтому обычно капитану только рады, аха-ха! - Какой странный слух, - Шо повел ухом и коварно улыбнулся, как будто поняв, кто его распустил. Джури тут же смутился, хотя в темноте Казумаса мог неправильно разглядеть его. - Ну да, - неопределённо кивнул тот. А затем, словно собравшись с духом, негромко выпалил: - Я бы, скорее всего, умер, если бы Манабу не взял меня к себе. Я ведь даже не полукровка, как Бё, я… - Руи рассказал, - мягко перебил Кохара, пытаясь избежать этой, явно болезненной для парня темы. У того от удивления расширились глаза, но Шо не дал ему сказать и слова, заверив, что считает такое обращение глупым предрассудком, которые так свойственны людям. Джури в ответ кивнул и одарил его неуверенной улыбкой. Закончив со всеми делами, помощники ушли, а Джури забрался к себе в каюту, где, собственно, и жил. Шо огорченно вздохнул – возвращаться домой не хотелось. К тому же не давали покоя слова Джури о том, что Манабу должен куда-то его позвать. Помедлив ещё несколько минут, стоя на пустой пристани, в круге теплого света от масляного фонаря, Кохара уже решился идти в сторону пещер. Его плечи и спина замерзли от ночного воздуха, да и с моря исходил ощутимый холод. Ползавший неподалёку Вампи явно предпринимал попытки взлететь, но пока неудачно. Шо поднял голову и устремил взгляд к далёким, безжизненным звёздам. Они всегда оставались безучастны к проблемам этого мира, равно как и этому миру не всегда было до них дело. Казумаса редко смотрел на звёзды, в его стране они были отчетливо и хорошо видны в основном долгими, зимними ночами, когда в первую очередь волнует пробирающийся сквозь стены мороз. Или же холодным летом, когда небо было чистым от туч. - Пойдем. Кохара даже дёрнулся на месте от того, как близко было произнесено это слово. В самом деле Манабу стоял за кругом света от фонаря, во мгле, и держал в руках два крупных свёртка. Он подошёл настолько бесшумно, что остался незамеченным. - К-куда? – заикнувшись, спросил Шо, ощущая, как по спине проходит озноб. Капитан корабля выглядел слишком бледным и, что удивительно, каким-то рассеянным и печальным. Покачав головой, Манабу протянул один из свёртков в руки Кохаре и двинулся вперёд. Обойдя наследника трона, он вновь устремился в лес, только в этот раз повернул не в сторону селения, а куда-то влево. Ничего не понимая, Шо пожал плечами и мельком взглянул на то, что ему дали – это оказалась небольшая дощечка с вделанной посередине небольшой свечой. Обрамляли эту дощечку полевые и лесные цветы, уже слегка пожухшие. - Эй! Погоди!.. – Казумаса взмахнул рукой, глядя на быстро удаляющуюся фигуру и, прихватив за шкирку летучего мышонка, побежал следом. В ночи лес был мрачным и тёмным, и Шо едва видел Манабу, шедшего впереди. Фонарей они, увы, с собой не взяли, поэтому единственным, что освещало путь, были луна и звёзды. Изредка запрокидывая голову вверх, Казумасе казалось, что у него кружится голова. Темнота и гнетущий покой, молчание леса, не прерываемое даже шелестом ветвей и листьев – всё это нагоняло страшную тоску. Манабу не интересовался, не страшно ли ему, и идёт ли Шо вообще за ним. Его сейчас будто вообще ничего не волновало. Очень скоро они вышли на берег. Шо открылась поразительная, чарующая и пугающая картина: лес оканчивался здесь пологим берегом, заросшим невысокой травой. От опушки до плещущихся волны было всего ничего, несколько шагов. Но всё это пространство было усеяно воткнутым в землю холодным оружием. Весь берег ощетинился тысячами эфесов и рукоятей, обмотанных лентами, очевидно, с вышитыми именами владельцев этих мечей. Они сверкали в лунном свете, и их холодная сталь будто звенела, приветствуя пришедших. Теперь Шо стало понятно, для чего Манабу потребовался кинжал, принадлежавший когда-то Казуки. Прошептав какие-то понятные ему одному молитвы, Манабу осторожно спустился по берегу ближе к воде. Там, где волны доставали ему до щиколоток, он и остановился. Ухватив кинжал двумя руками, одним резким движением он всадил оружие в мягкий, песочный ил моря. Над поверхностью вод осталась видна одна рукоять и привязанная к ней ленточка с именем Казуки. Совершив этот странный, погребальный ритуал, Манабу снова вернулся к Шо, с открытым ртом наблюдавшему эту сцену. - Давай сюда, - протянув руку, он потребовал отдать сверток, который до этого дал Казумасе. Решив, что лучше не спорить, особенно в такой тяжелый момент, Кохара безмолвно выполнил указание. Щёлкнула спичка – ещё одно небольшое изобретение с далёких Материков, и крохотные огоньки двух свечей озарили небольшое пространство вокруг Манабу. Он вдруг внимательно заглянул в глаза Шо, так пристально, будто ища некий ответ на свой вопрос. От тёмного взгляда первого, в которых трепетали отсветы пламени, у Кохары в очередной раз по телу пошли мурашки. Уши сами собой прижались к голове. Но вот спустя несколько мгновений, Манабу кивнул своим мыслям и отвернулся. Одну такую штуковину с цветами он оставил возле Шо, с другой же спустился к волнам и снова намочил ноги в холодной воде. Так Манабу стоял целую минуту, молчаливо глядя перед собой на морской горизонт. То, что они делали, сейчас казалось неким таинством, которое они совершали вместе, словно объединившись духовно. Шо чувствовал, что именно этой ночью, когда щёки холодил ночной воздух с моря, а чернильный купол неба будто скрывал их от всего остального мира, они как никогда прежде понимали боль и горечь друг друга. - Я… - вдруг начал Манабу, но осёкся, не уверенный стоит ли говорить. Собравшись с мыслями, он устремил взгляд на огонек свечи пред собой, дощечку он всё ещё держал на ладонях. – Я так сильно любил его. И сейчас тоже. Несправедливо, что он вот так умер. Поднявшись на ноги, Казумаса подхватил дощечку со свечой и подошёл к капитану, стараясь не порезаться о ржавые лезвия мечей. - Он спасал нас… тебя. Разве он погиб не за это? Такая смерть делает ему честь. - Толку от этой чести… - фыркнул Манабу. Опустившись на колени, он отпустил дощечку, вместе со свечой в далёкое плавание по непоколебимым волнам. Шо последовал его примеру. Два маленьких огонька, два воспоминания, которые останутся навсегда, несмотря на то, что растает воск свечи. Они пустились во тьму, рассеивая её. Так же бывает и с душой, подумал Казумаса - даже если кажется, что она чёрна, крохотное пламя всего светлого в ней кажется особенно ярким и отчетливым. - Честь, справедливость, месть… - негромко перечислил Манабу, машинальным жестом убирая за ухо выбившуюся прядь чёрных волос. - Всё это не то, ради чего стоит отдавать жизнь. - Ты ненавидишь войну, да? – скорее утвердил, чем спросил Шо, на что ему в ответ согласно кивнули. - Я ненавижу войну. Мы вообще ненавидим всё, что причиняет смерть, если это только не инстинкт защитить кого-то близкого и родного. Но никто почему-то не думает, насколько больно от этого живым. Два трепетных огонька стали крохотными. Скользнув в темноте ещё дальше, в море, они замерцали в последний раз и пропали. Манабу шумно выдохнул, и, повернув голову, Кохара вдруг заметил влажный блеск в его чёрных глазах. Хотя в темноте ему могло просто показаться, или это был отблеск от морских вод. Шо смущенно опустил взгляд себе под ноги - непривычно было видеть столь сильного первого таким слабым. Было чувство, будто бы он нарушил невидимую недозволенную границу. Чего именно – толком и сам не понимал. - Можешь идти, если хочешь, - чуть сиплым голосом, тихим от печали и тоски, произнёс Манабу, стараясь не глядеть на будущего ученика. - Я ещё ненадолго останусь здесь. Застыв на месте, Кохара задумался, оставить ли капитана в покое, или всё же остаться рядом. Несмотря на свою внутреннюю силу, первому тоже нужна была хоть какая-нибудь поддержка. Раздумав над этим не более, чем несколько мгновений, Шо молча поднялся на ноги, но не ушёл. Он просто сел чуть дальше, на расстоянии, за спиной Манабу: чтобы не видеть его слёз, но не оставлять в одиночестве. Над самой головой Казумасы зашелестели листья в кронах деревьев, и поднявшийся бриз похолодил лоб и виски. Он сделал глубокий вдох и выдох, неотрывно глядя в тёмную даль моря. Никак не отреагировав на его жест, Манабу устроился на песке берега, подтянув колени к груди и обхватив ноги руками. О чём думал первый, Шо не знал точно, но отчего-то ощущал, что их мысли схожи. Этой ночью они прощались с Казуки.