***
Ресницы затрепетали и открылись. Пшеничная Голова резко вынырнул из сна, приглушёнными криками разбуженный. На губах чувствовались остатки чего-то горячего. Голос ему неизвестен, кричал на незнакомом наречии, но странно, – он понял значение. Мужчина лепетал быстро-быстро, горячо возмущался... с заботой. Пшеничная Голова разобрал и понял слова «голод», «истощение», «дурной», «голова»… Какая-то длинная фраза... Вроде, кто-то не видел кого-то, но Пшеничная Голова не смел утверждать. Перестав пытаться разобрать, но невольно продолжая слушать, он скользил впервые осознанным взглядом по комнате. Перед глазами выточенное дерево красиво переплеталось в узоры. Пшеничная Голова никогда не видел такой красоты. С трудом, через силу, он сел. Опустил заинтересованно глаза ниже. Деревянные извивающиеся лозы спускались по тонкому столбу. Поворачивая голову, он с любопытством осмотрел сетчатую решетку, утыкающуюся в лунообразный круг. Скользнув взглядом, упёрся в колени. Заворожённо провёл рукой по струящемуся полотну под рукой. Под ней цвел райский сад, и сверкающие птицы колибри застыли над бутонами, пойманные во мгновении. Рядом же будто живые стрекозы, – присели ненадолго в цветах, да так и остались. Вокруг ног и бедер мягкое облако ткани. Придавив пальцем, восторженно смотрел, как она вернулась в обратную форму, мялась под пальцем. — Проснулся… – тихий боязненный выдох с искренним облегчением совсем рядом. Голос ему знаком, он возмущался недавно. И запах... Это он! Тёплое молоко, сладкий мёд… вкусно, нравится, хочется туда потянуться. Пшеничная Голова обернулся, с любопытством всмотрелся через решётку. Мужчина нерешительно замер, смотрел в ответ красивыми глазами. Усталая морщинка запечатлелась меж тёмных сломанных волнением бровей, в уголках глаз множество маленьких, солнечных. – Ты меня… понимаешь? – чудно склонившись телом в бок, мужчина медленно двигался в сторону. Остановился, когда решётка больше не преграждала их взгляд. Он очень тёплый. И милый. Неосознанно Пшеничная Голова улыбнулся. У него янтарные в лучах солнца глаза, в тени подобны смоляным крыльям жука-носорога. Длинные волосы блестящими волнами ниспадали с заколки на макушке, цветом локоны чуть теплее, чем чёрный. На солнце переливались словно тёмно-коричневый мёд с цветущих растений. Круглое, слегка заострённое к низу лицо, мягкий абрис прикушенных губ. Ресницы прямо торчали пушистые, длинные, словно десяток усиков-лапок жука, что по весне вылезает наружу. Увидев улыбку, мужчина посветлел в ответ. Улыбнулся, сел неподалеку. Щурясь, Пшеничная Голова увидел там такое же пушистое облако, как на котором сидит, только поменьше. Видно, что мужчина старше намного, но морщины совсем тонкие. Почти не тронули гладкую кожу. На нём такое же странное одеяние, как сейчас на жреце. С разницей, там – приглушённое светлое, летнее и усталое небо, и вновь цветущие гроздья цветов, и деревья: персики, яблоки, сливы. Платье запахнуто на правую сторону и перетянуто поясом с блестящими кисточками на тонкой талии. Пшеничная Голова нахмурился. От пёстрого обилия разных цветов голова пошла кругом, а в глазах рябило. По стенам плыли иссиня-чёрные кучерявые облака, среди них парили красноглавые журавли и иные, неизвестные разноцветные птицы. Несколько столиков блестели так, словно облиты смолой. По углам – два огромных сосуда, наверное, он целиком поместился бы там. На одном в синих линиях замер во времени пирс, моряки, вылавливающие рыбу сетями. На втором – утёс с одинокой сосной над обрывом. Солнце ласкало лучами бок сосуда, светило из-за приоткрытой ставни. Чудной такой. Внизу снова - летят журавли, а сверху решетка, но она скрыта снаружи чем-то тонким, прозрачным, светлым... — Твое имя я знаю. Меня можешь звать просто Сухо-геге, я выполняю обязанности Сы-ли и присматриваю за главным императорским дворцом уже почти двадцать лет... Ты меня понимаешь? – Пшеничная Голова испуганно дёрнулся, обернулся. Выдохнул. С улыбкой кивнул. — Enange go, ginisidotoon weweni. «Конечно, я хорошо понимаю Вас.» Усталая складка между бровей углубилась. Мужчина приоткрыл рот, посмотрел растерянно. … Но похоже Вы меня – нет. Властным шагом к Сухо подошёл высокий блондин. Пшеничная Голова изумился – его волосы торчали совсем короткими прядями, не длиннее ладони. Он наклонился и тихо зашептал на ухо. Сухо кивнул и, кинув последнюю улыбку юноше, скрылся за противоположной дверью. Пшеничная Голова не заметил её прежде. Перегнувшись, он любознательно разглядывал двух сцепившихся объемных драконов, вырезанных на ней. — Тебе придётся выучить наш язык. – внезапно подал голос высокий блондин лунного цвета. Он странно скрежетал, будто с трудом умещался в грудине. Что-то странное присутствовало в густом баритоне, неземное. Пшеничная Голова перевёл внимательный взгляд на него и растеряно хмурился. Вытянутое лицо с крупными чертами, длинный прямой нос и большие глаза на слабом выкате. Цвета странного, жемчужного оттенка ртути на живой радужке. И вытянутый зрачок. Как у… — Это Вы! – отпрянул юноша. Совсем кратко склонился, испугавшись вдруг спустить взгляд. Лун усмехнулся и кивнул утвердительно. — Можешь звать меня Тяньву… — Тъян… – неуверенно попробовал Пшеничная Голова неизвестное слово и вздох долгий услышал. — Давай просто Вуу. Покосившись на дверь, Пшеничная Голова спросил тихо, на выдохе: — А… Он? – Лун правильно понял, о ком речь. — А вот теперь некоторое время тебе запрещено встречаться с Сяо Лу. – хмыкнул Дракон, удобно устраиваясь на «облаке» рядом с низким блестящим столиком. Облокотился на него и вернул прямой взгляд. Пшеничная Голова неудобно поёжился. – Покуда ты не будешь представлен ко двору – вам нельзя видеться, а мы уже в водах Империи, так что... Не обессудь. — А… но как же. Я же помню, что… — Сам виноват. Удачное время упустил. Очень зря, – направил бездонные глаза Лун, – вопрос, зачем притворялся. Теперь внезапно переменил отношение? Неожиданно для себя Пшеничная Голова опустил очи, шелестя тихо: — Мой учитель… — Из-за него? Пустое. Время его пришло, ты сам видел. Скажешь нет? Мир так устроен. Ты провёл в изможденном трауре почти две луны на твой счет, по-ханьски – неполный месяц. Достойный срок. Теперь подумай. Хотел бы учитель, чтобы ты провёл так всю жизнь? Уверен, что нет. Раскрывай поскорее невинные глаза, а то так ещё долго не свидитесь. – со вздохом протянул скрежетающим голосом Вуу. Пшеничная Голова неосознанно повел плечами от зябкого холодка, пробежавшего до затылка. — Мне не совсем понятно, а почему… — Потому что дворец – та ещё клоака. – перебив, дракон внезапно смешно сморщил нос. Пшеничная Голова с трудом сдержался, закусив щеку. – Не спрашивай. Не разбираюсь в человеческих дрязгах, да и не хочу... чего и тебе советую. Не лезть, в смысле. Тебе то разбираться учиться придется, иначе - умрешь. - побелел от ледяной волны ужаса юный жрец, - Рядом с властью люди... Впрочем, все расы с ума сходят. Предательства повсеместно. Но если будет что-то волновать – можешь обращаться ко мне. Я чувствую запахи многого – гу, к примеру. Если сильное конечно... – он горделиво вздернул подбородок и внезапно задумчиво сдвинул брови, – Хотя, знаешь. Лучше иди к Сухо-гуй. Можешь звать его Шифу. Уверяю, оценит. — Предательства… – повторил для себя тихо, вспоминая рассказы и уроки учителя. Задумался под изучающим взглядом, – А Он… Повелитель сказал, что я не знаю жизни. — И был прав. Поэтому прежде, чем предстать перед двором, ты должен обучиться хотя бы основам. Поэзию и каллиграфию можно изучить позже. Похоже, языку пока придётся обучать мне. Потом Сухо-гуй научит тебя, как себя вести, субординации перед чинами, расскажет о знати и кто такие Хуан мэнь. Во дворце тебе прежде всего нужно научиться правильно молчать и слушать. Но запомни главное – ни с кем не дружить, никому не доверять, никогда не просить. Никому не давать почуять запах страха. Иначе - умрешь. Уже говорил. — Как же! Это... Так много. Я… – задохнулся в начале, пытаясь мысли собрать, но спустя мгновение ответил с кивком, – Хорошо. Если это нужно, чтобы поговорить с Ним. Но почему вы, Вуу, и Он понимаете меня? – драконьи глаза неясно сверкнули. Солнце померкло. В полутьме Пшеничная Голова увидел, что глаза Луна светятся, волшебно мерцают. Вуу подал голос неожиданно, и в это раз от инородного, рокочущего голоса вновь кожу прошиб холод: — Ты знаешь пророчество, верно? – дождавшись кивка, он продолжил, – Судя по тому, что Бог ветра Фэн Бо дружен с тобой, а пока мы плыли, часто болтал ты с сыном его, даже будучи далёк от земли родной, всё просто. Мой исток – Великий Предел. Как царь Неба Тянь, я основополагающая часть мирообразующей триады Сань Цай. Раз ты слышишь Мир, то и меня понимаешь. А Сяо Лу… Хм. Говоришь, тебя понял? Любопытно… Неужто так скоро пророчество стало сбываться... Ты принял силы учителя и твой дар с этим толчком стал развиваться. – Лун вдруг азартно подался вперед, – Постой, раз слышишь ты хунь – можешь услышать мысли людские. Ну же, не слышал ты Сухо-гуй…? — Ну… я могу понимать, что он говорит, но и только. – скривив губы, Вуу откинулся обратно на спину. Он был явно разочарован, но молвил ровно. — Жаль… маловато пока пользы. Ну, ничего. Не винись. Так… С Сяо Лу… Одна причина может лишь быть – вы отозвались друг на друга, как потерянные осколки Судьбы. Молчание наступило. Пшеничная Голова надул щёки и тщательно думал. Лун внезапно весело хмыкнул и вновь подался вперед, глядя лукаво: — Знаешь, на самом деле она та ещё растяпа. В царстве Тянь, задолго до твоего рождения, когда я сам был ещё слишком юн для правления, Судьба собрала самые красивые зеркала. Так их любила, что вдохнула в них души любящих, украв их на переправе между мирами у спасителя душ Ти Цзан Ван из подземного царства. Как понимаешь, духовная часть души хунь попадает ко мне только от самых достойных. – Пшеничная Голова закивал, зачарованно приоткрывая рот, – Но так случилось, что с каждым столетием ее недуг ухудшался. Однажды Судьба захотела сходить на праздник чистого света… – увидев мелькнувшее непонимание, Лун вздохнул, – Цинмин, поминовение усопших. Но не то важно. Важно то, что Судьба, следуя своим капризам, заковала самых чистых и лучших в свои зеркала, но посмела самодовольно и нагло, отмечать празднование Си-ван Му – владычицы Страны мёртвых. Та не на шутку разозлилась и зачаровала сандалии Судьбы. Когда она вернулась к себе, ремни и тесемки на них ожили, спутали накрепко ноги. Судьба упала и разбились все её зеркала надвое. Я решил вмешаться и помог Си-ван Му, – выпустил души с Неба на волю. Только сынишки Бога ветра Фэн Бо... — Кивайдзин... – сорвалось с губ. Лун недоумённо воззрился, отчего Пшеничная Голова покраснел и глаза опустил, – Мы зовём его Кивайдзин... — Кхм... что ж. Сыновья... Кивайдзин после праздника слишком разыгрались. Разметало души по всему свету. Ох и разозлилась же из-за того Му… – Дракон усмехнулся, – До сих пор в Чёрных горах малые ветра крадутся едва слышно. Пшеничная Голова выдохнул восторженно, но вдруг погрустнел и взволнованно воскликнул: — Как же тогда соединяются души? Если по всей Земле… Мир так велик! Лун скривил пухлые губы, вздохнул: — Пришлось просить помощи Мойр Дацинью, трёх дочерей Ночи. В Большой Цинь они рок, то есть "то, что изречено", а не судьба, "то, что суждено". Лахесис успела найти все жребии хунь до их рождения, а Клото спряла вместе нити их жизней, представь сколько у неё возникло лишней работы. Вот и бормочет под нос, пока вяжет, а предсказатели её слышат. Так появились пророчества об осколках. – улыбнулся Вуу, отводя глаза к резной створке окна. Пшеничная Голова последовал взглядом, но тут же вернулся, нахмурился. — Вуу… Вы говорили, что дочерей – три. Что же третья? Дракон медленно обернулся, скользя глазами по богато убранной комнате. Достиг глаз жреца, и тот поразился возникшему штилю на радужке. Спокойствие, что приходит после отчаяния. Пшеничная Голова вскинул жалобно брови, откинул скользящую ткань с ног, кинулся на колени пред ним. — Скажите! Прошу! Я молю Вас… Я вижу, что-то плохое... – Лун неуверенно поднял руку, опустил на макушку пшеничного цвета. — Что же… хвалю. Урок мой закончил ты с блеском… Атропос оказалась слишком жестока, но больше сказать не могу… Осколок ты сам. Лу-шан – Хуан-ди, а большего вам не следует знать. Потом… Соединившись в одно подобно Инь-Янь, получив сил – узнаете всё. Пшеничная Голова опустил руки невольно. Покорно кивнул. Они замолчали. Проскользнули обратно золотые лучи. Пылинки в них тихо играли. Дракон углубился в себя. Взгляд обратился внутрь, на его губах скользила улыбка тихой печали. Юный жрец думал о словах, сказанных Луном сейчас, и словно в прошлой жизни тогда, на опушке среди окроплённой алым травы. Пшеничная Голова не мог перестать думать, что… человек. Точнее, Лун в человечьем обличье, что сидит сейчас спокойно ровно напротив – так легко говорил о подобном. О душах людских, о мире небесном, загробном… и как ни старался юноша, тяжелели мысли его и не отпускали. Он покосился на Вуу, отвлечённого с улыбкой на вошедшего. Лун не сказал какова плата, значит, условие ставила третья дочь Ночи – Акропос. Почему же столь сильная была боль, что сдержать лицо он не смог. И почему рассказал всё ему, к чему готовит его… Много вопросов возникло для дум, и все без ответа. Пшеничная Голова принял совет, но решил, что обдумывать будет. И, когда подойдет время, он должен быть стойким и сердцем силен, как учил Лао-ши. Внезапно он догадался, вскинув внимательный взгляд на Вуу, – Правитель не знает… Поэтому ли Лун рассказал? Жрец всё равно ощутил жар. Как бы тот человек не был страшен, внутри загорелось волнение жгучее. Похоже, стойким ему быть за двоих… Тяжёлые думы над жизнью и неясным, что впереди, прервал тихий звон. В комнату вошли два человека склоненных с подносами. Им открыл зашедший ранее тот теплый мужчина, что назвался Сухо... Распоряжался расстановкой блюд. Пшеничная Голова быстро поднялся на ноги. Желая помочь, протянул руки к широкому подносу. — Первое, что ты должен запомнить. – остановил скрежещущий рокот голоса, – Никогда не делай ничего сам. Для этого есть слуги и Хуан мэнь. Впрочем, поймешь… Отдернувшись, руки его замерли в воздухе. Лучи солнца теплом облизали кончики пальцев. Пшеничная Голова встрепенулся. Сухо... геге, - мысленно поправился юный жрец, вспомнив знакомство, - улыбнулся тепло, кивая на «облако» у стола. Поднёс ладонь к свету и поднял глаза: — Тай Ян сегодня милостив к нам… – молвил он отвлечённо, любуясь золотыми лучами. Пшеничная Голова замер, отзеркалив позу дракона – скрестив ноги, неловко отклонившись назад и тихо промолвил: — «Простите…? — Он просит тебя объяснить. Сухо-геге чуть смутился и приклонил рядом колени: — Не знаю, поймёшь ли… — Поймет, Сухо-гуй. – прервал густой рокот, – Спокойно можешь с ним говорить. Лишь не поймешь ответа пока. – пуще прежнего смутился Сухо-геге, щёки раскрасил румянец. Возможно, даже не смущение то, а раздраженность, обида. С любопытством следил жрец за ними. — Кхм… Что ж… Бог Солнца, что стоит выше Лунов, – Тай Ян… – Смотритель обернулся и руками всплеснул. – Лао Дзы! Ребенок, кто так сидит. – Не сдержав беззлобного смешка, он покачал головой и показал на себя. Пшеничная Голова неуверенно пересел следом на пятки. С блестящими глазами он собирал запахи и ждал. Во рту собиралась слюна. Живот протяжно утробно заурчал. Ступни быстро затекли от непривычной позы, но он старался терпеть. Сухо-геге кивнул только после того, как слуги с поклоном скрылись, тихо прикрывая за собой дверь. Накинулся Пшеничная Голова тотчас на еду. Выгребал пальцами белейший рис, засовывал в рот крупными гроздьями. Рядом весело рассмеялись. — Пшеничная Голова, едят не так. – от шутливо-грозных ноток юноша замер нашкодившим зайцем и втянул голову в плечи. Посмотрел обиженно. С пальцев плюхнулся в плошку с мутной водой рис, расплескивая брызги вокруг. Сухо-геге смотрел улыбчивыми глазами-полумесяцами. Лун устало покачал головой, словно ноша бренности бытия внезапно навалилась на его широкие плечи, и выдохнул долго: — Сколькому же тебя нужно обучить. Сухо-геге мягко взял его руки и обтёр тканью. Взял две выточенные палочки и показал, как держать. С непривычки удавалось с трудом, Сухо-геге помог ему сложить пальцы. Обхватил руку, и взял с плошки рыбу. Пшеничная Голова сам с восторгом медленно поднял её до рта, и он радостно хлопнул в ладоши: — Правильно! Ты молодец. – Пшеничная Голова просиял, – Как давно я переучивал на торжествах Лу-шана так же, как и тебя… Как тяжело его было усадить и удержать за столом, все сбегал заниматься Чаньцюань, никогда усидеть спокойно не мог. Кажется, медитацией Тайцзицюань до сих пор владеет не в совершенстве, быть может потому и не сдержан бывает… – одёрнулся на вздохе и выдохнул тихо. Юноша навострил уши, но воспоминание на том прекратилось, а спрашивать через проницательного Вуу не хватало духа. Пшеничная Голова на него покосился. Зная столь многое, как можно в человеческой натуре не разбираться. Темнит Вуу, или специально молчит, зная даже куда больше, чем можно представить? С грехом пополам справляясь с новым прибором, он расстроенно оглядывал ломящийся блюдами стол, но смиренно ел, как показали. Пережёвывая раздувшую щёки еду, он перевёл вновь хмурый взгляд на Вуу, посмотрел на Сухо-геге. Он показался ему слишком милым. Спокойный, простой, очень добрый. Нет. Если возникнут вопросы, – первым Пшеничная Голова пойдёт к Луну. Каждое слово его стоит чтить, как дар с самого Тянь. Неожиданно он заметил совсем крохотное изменение. Дракон больше не был задумчив. Он прикован взглядом к Сухо-геге, и было в нём что-то… такое, что Пшеничная Голова невольно смутился. Без причины… лишь чувствовал жрец, словно существуют они в другом, своём мире. В хладнокровных прежде жемчужных глазах обжигающая вспыхнула ртуть, чего нельзя было даже подумать о флегматичной волшебной рептилии.***
По стенам из дерева в выточенных узорах, словно цветах, ползли извилистые тени из приоткрытого окна, вносящего в сумеречную комнату дыханье любопытного младшего сына ветра. Теплый воздух отчего-то сквозил терпким нама-веск, и наполнен богатством природы, а не опостылевшей солью морскою. Причудливо серебрился прозрачный луч лунный, сплетался с дымчатым воздухом полутьмы и волшебством, пульсирующим отовсюду, из узких щелей между досок, из-под пушистых «облаков» на полу, кучкующихся вокруг низкого столика. Сквозило оно из-под двери с двумя сцепившимися драконами. Оно спрыгивало с пальцев, тонких слишком, по-паучьи, и скакало отблесками, завихряясь в складках ткани, – дышало, жило. Непавин разжал объятия сна. Пшеничная Голова резко сел и распахнул глаза, вздыхая сиплыми хрипами. Волшебство развеялось пухом. Видение сна не растворялось, перед взором стояли кровь и лицо, прежде не виденное. Глаза его, лисьи, почти закатились, волосы странного цвета солнечного огня – сальные, в пыли, соли пота и грязи, но хуже – вокруг. Алое марево. Резко вскочив из «облаков», как был – в тонкой рубашке, Пшеничная Голова быстро перебрал ногами, и очутился у двери. Впервые взялся за железную ручку. Прикосновение разом окатило холодом. Из раскрытого проема пахнул крепким объятием ласковый ветра ребятёнок. Ослепил взгляд лунного зайца на мгновение. Тяжело Пшеничная Голова вздымал грудью. Сердце колотилось внутри, давно сбившись с ритма. Он выбежал наружу. Ветер забрался на его плечи, развивая вихрь пальцами в длинных неприбранных волосах. Громко шлепая босыми ступнями, Пшеничная Голова метался по палубе. На корабле ни души. Вокруг лишь вода, по правую руку – высокие ярусы стен. Откуда-то издали доносились приглушённые крики. Прямо на границе небесной Пшеничная Голова увидел зарево алое, дым. Сердце камнем упало. Стремглав побежал он туда, мимо стен высоких, вертикальные доски тут же слились из-за скорости. Конец виден стал вскоре. В груди спёрло дыхание. Выскочил Пшеничная Голова прямо на нос корабля, задохнулся от леденящего ужаса. Перед глазами предстало жестокое месиво бойни, где один человек насмерть режет другого. Страшнее кошмаров не видел прежде. В глотке встал немой крик – горло сжало. Глаза расширились, и живот резко скрутило. На висках выступил пот. — Ты что забыл тут? – нечеловеческий рокот суровым скрежетом внезапно донесся, окрашенный удивлением. Пшеничная Голова поднял глаза, перед ними мгновение всё расплывалось. Увидел спокойно жующего Луна, что в руке подбрасывал неизвестные черные ягоды. Стоял он в самом углу у форштевеня, развернутый корпусом к берегу, и был вопиюще спокоен. Пшеничная Голова попытался ответить, но хрипом сорванным вышли слова. Голос предал. Он только грудью грузно вздыхал, силясь удержаться в сознании. – Ненадолго причалили пополнить запасы, и вот, – видишь. Всё это – хунну. Левополые варвары учинили набег на границу. Не волнуйся, не попасть сюда никому. Внезапно обернулся к темной воде и прищурился. Только спустя мгновение Пшеничная Голова услышал плеск, но лишь рот раскрыл широко, судорожно вдыхая. Вуу подкинул шарик в ладони, легонько подул, – Пшеничная Голова распахнул широко глаза, глядя как тот заискрился огнями. Лун же двумя пальцами словно щелкнул, – молниеносно тот пропал в темноте. Тут же вода взорвалась брызгами. Пшеничная Голова почувствовал их обжигающее тепло на щеке, услышал эхо тихого стона и стихло всё, кроме шума боя на береге. Он почувствовал муть, поднявшуюся к горлу. В животе словно били громы и молнии, туго скручивая все в крепкий кулак. Сводя сосредоточенно брови, Пшеничная Голова тряхнул головой. В сознании возник образ и слова Лао-ши. Закачал головой сильно-сильно, хлопнул безжалостно себя по щекам. Сынишка младший ветра с укором ласково погладил по коже, запустил ветряные маленькие пальчики в волосы. Уверенней стало, взять себя в руки Пшеничная Голова постарался. Кинулся прямо на Луна, схватился за рукав его текучей странной одежды. Взглянул в глаза своими тревожными и яро взмолился: — Я видел! Вуу, прошу Вас, молю, как милостивого Царя, как повелителя Тянь. – с удивлением схватил было Лун его за запястье, только помедлил, углядев что-то во взгляде, – Было видение… Человек… Волосы цвета огня... Глаза лисьи, но раскосые, как у куницы, добрые, но мучали много его… Вокруг было алое марево. Он там, я уверен. И он в самом центре беды. Его надо спасти! — Раскосые... огня... Рыжий? – повторил медленно Лун, пронзительно глядя в глаза. — Да, я точно запомнил! У него волосы словно закатное солнце, на шкуру лисицы похожи. Не видел таких никогда, потому… — Полно. – прервал его Вуу, напряженно нахмурился, – Только один клан рыжих в землях Хань... но не может он быть здесь, два года, как пропал без вести совсем в другой стороне. Не могу я тебя одного оставлять. Сражается там сам Сяо Лу. Как Бяо-ци-цзян-цзюнь он всегда в эпицентре. – говорил Лун, глядя на багровые земли в сражении. — Его не спасут! Не найдут! – вскрикнул Пшеничная Голова с неистовым жаром, – Вы сами в сомнении, вижу! Прошу, он заперт. На самом отшибе, а алое марево… — Молчи! – нечеловеческий рокот расшевелил волосы дыбом на коже. Пшеничная Голова невольно отпрянул. Лун с трудом сдерживал ярость, – Дерьмо... Ребенок, если ты прав… То самые страшные догадки мои сбываются… И знаю лично того, о ком говоришь. Но дело в том, что скован я обещанием Сяо Лу, лишь по его позволению могу я биться. — …но… Он умирает, Вуу… Прошу вас, молю, умоляю. Он же… — Чертовы псы… – Пшеничная Голова отпрянул и оступился, съеживаясь в парализующем страхе перед грозной древней угрозой. Лун обращался, личину спокойную застлала ярость, тело обхватывалось, переливалось жемчужным цветом. С шелестом проступила чешуя, под луной свинцовым блеском мерцая. — Не волнуйтесь, со мной сын Кивайдзин. – сипло пробормотал жрец. Словно в подтверждение дитя подняло руку, неожиданный порыв смерча подхватил в воздух Дракона. Лун в воздухе перевернулся, обращаясь целиком в огромную тушу, втрое больше их корабля. Рыком сдунув порыв ветра, угрозой сверкнул глазами в сторону шалящего малыша и стремительно бросился на берег по небу, - в самую гущу. Пшеничная Голова подорвался к перилам, ногтями вонзился в дерево, ломая до крови, не чувствуя боль, и смотрел вслед. Покачнулся на мгновение слабо, но дитя поддержало со спины ветра порывом. Пшеничная Голова удержался. — Спасибо. — Всегда не за что, юный наследник Сехун. – ответил весело младший ветер. Внезапно стократно усилился. Обернул голову жрец, смотрел, изменяясь лицом, как в пучине темной воды, взволнованной шквальным ветром, исчезает фигура. Губы юноши изогнулись, так затряслись мелко, что пришлось закусить. Сквозь влагу он смотрел на воронку. Чувствуя слезы, он поклонился и тихо промолвил: — Простите.⌘✖⌘
Школы Боевых Искусств условно делят на внешние и внутренние, которые имеют некоторые различия в соотношении тренировочного процесса относительно тела и разума. Характерный пример внутренней школы - Тайцзицюань, а внешний - Чаньцюань. Методы обучения тоже условно можно разделить внешние (набивка) и внутренние (медитация). Столовая посуда у состоятельных людей обычно была деревянной, черной изнутри, красной снаружи, и украшенной разнообразными рисунками. Такими же были и подносы — только для князей они изготавливались из позолоченной бронзы, серебра или золота. Большие кувшины для вина были бронзовыми, а для приготовления пищи и хранения продуктов — глиняными или фаянсовыми. Люди меньшего достатка удовлетворялись деревянными, бамбуковыми и глиняными тарелками, а лакированные изделия ценились выше бронзы.