Пшеничный чай

      Громовыми раскатами над Вейянгуном разносился рокот барабанов. Развевались знамена и вымпелы. Весь Чаньнань сотрясал грянувший праздник. Давно Поднебесная не видела такого размаха. Даже празднование смены старого года на новый проходило скромнее. Представления, разбитые шатры с дивными явствами и товарами иностранных купцов, путешествующие барды, собирающие десятки любопытных на каждом углу, танцы, разнообразная музыка… А вечером запланирован фейерверк тысячи грандиозных хризантем.       Император прошел по рисовой дороге с дворцовой площади до главных входных ворот, снисходительно склоненной головой поблагодарил и принял в дар небесного коня, вызвавшего восторженные вздохи среди бушующей толпы, не видевшей отродя такой красоты, и самого Императора челяди удавалось разглядеть только смазанный профиль в паланткине. Следующий за плечом Вуу, немного обозленный последние дни, ехидно напомнил о не затихающих по сей день слухах о гендерной принадлежности Императора. Так же, - не разжимая губ и ослепительно улыбаясь, Лухан прошипел напоминание о «годе». Надменное цыканье добавило улыбке яркости. Лухан властно взялся рукой за пегую холку и махом оказался в седле.       И-лан, шедший впереди процессии перед лошадью, отчего-то тоже отличался излишней даже для него задумчивой угрюмостью. Хотя Лухан слышал результат «воспитательной» беседы, и мрачным в пору быть только Вуу. Странные вещи творятся. Тай-ши вообще нигде не видно, как раз когда Император хотел передать пару распоряжений. Лысая макушка мелькнула пару раз в начале церемонии и пропала.       Люди свистели, кричали, экзальтированно выкрикивали во славу Императора. Руки тянулись вверх сотнями, махали из расношерстной пестрящей толпы. Под солнцем весенним Лухан немного пригрелся, легкий ветерок приятно развевал волосы. Процессия медленно остановилась на городской площади. Солдаты гуськом выбежали вперед, создавая пространство, тесня людей.       Перемахнув ногу через массивный холеный круп, лоснящийся на солнце, Лухан неожиданно зацепился глазами за тех, кого тут, вне дворцовых стен, быть не должно. Уже собралась небольшая толпа любознательных, узнавших кто пришел на церемонию. Посреди кольца нервно-обеспокоенный Лао Сухо кидал краткие взгляды на Мешинову рядом, и… Ох ты! А что там делает Тай-ши. Лухан сузил глаза. Спешившись, он быстро нашел взглядом уже спешившего навстречу Чжи-цзинь-у, проанализировавшему ситуацию. Лухан вскинул руку, приветствуя ханьцев и быстрее должного подошем к краю платформы, где уже ожидал распоряжений капитан. Сквозь сквозь улыбку и сжатые зубы тихо прошипел:       — Тай-ши убрать оттуда. Мигом. Под благовидным предлогом. И держите его, пока не выяснится, что он делал рядом с Мешиновой. И позовите мне Ши-чжун и Вуу.       Место бысто исчезнувшего в толпе Чжи-цзинь-у занял Вуу, а Ши-чжун остановился у стола, длиной до конца окольцованной солдатами площади, сдерживающих напирающую толпу. Сяньма стоял неподалеку и следил за проведением церемонии. Высокий и болезненно-худой Ечжэ* носился вокруг как ужаленный. Крупный, дородный и рыхлый, словно сочная масляная пахлава с востока, главный жрец громко щелкал четками и пронзительным тонким голосом завывал сутры, призывая демона засухи Нюй, дочь Императора Хуан-ди, и фею Сюань-нюй вновь помочь, на сей раз - потомку великого Небесного Владыки. Несколько десятков ряженых словно послушные куклы повиновались его словам, в точности изобретательно воплощая историю в реальность на украшеной дивными декорациями сцене перед Императором. Каждый раз, когда жрец делал паузу, с десяток слуг трубили в трубы и дудки из коровьих рогов, подражая рёву летящего дракона. Жрец развернулся, обращаясь к народу, вещал часть легенды о борьбе и победе Хуан-ди с чудовищем Чи Ю.       — …Хуан-ди знал, чего больше всего на свете боится нечисть. Оборотни, нечистые духи и призраки боятся драконов. Услышав этот страшный рёв, нечистые духи пришли в ужас и их колдовские чары разрушились…       Воспользовавшись, пока все внимание захвачено повествованием и живым спектаклем, Лухан обернул голову, призывая Вуу склониться:       — Фань, что тут делает Сы-ли. И кто разрешил мальчишке выйти за пределы дворца.       — Он уже представлен ко дворцу. Его отсутствие вызовет ненужные пересуды.       — Кто его охраняет.       — Я… там Сухо-гуй. – Лухан не сдержал рык. Кулаки зачесались, но он лишь повернул голову, встречаясь глазами, - Так. Потом. Сейчас выяснишь у Тай-ши что он хотел от мальчишки. Используй ртуть. – Фань замер на мгновение. Моргнул, и отвел уголок губы:       — Будет сделано.       — Не думай что отделался.       — Гм… Я не ожидал, что Сухо-гуй выведет его наружу. Кому поручить охрану Сяо Се? – Лухан чертыхнулся под нос. В данный момент необходимость присутствовать лично при ритуале перестала казаться удачной.       — … Ладно. Передай Ши-джун распоряжения, чтоб его подготовили, и пусть идет сюда. – Лун вскинул брови.       — Что…?       — Он же жрец!       — Не совсем… - аккуратно прошептал Вуу, - ...давай лучше я его заберу.       — Тебя каждая собака знает, привлечешь излишнее внимание. – скосив глаза в сторону, Лун тихо хмыкнул:       — Как и Сяо Се.       — Лао-дзы… ты специально. Этого добивался? – выпустив возух, Лухан процедил твердо, - Пусть его оденут, и отправят стоять тут, рядом со мной.       — Сяо Лу, ты же понимаешь, что после этого на всех церемониях придется следовать…       — Выполняй. – приглушенно клацнул зубами Лухан, напрягая желваки.       — … Казалось бы поражение Чи Ю уже близко, однако он сумел привлечь на свою сторону могучих великанов, а также жившие на севере племена куафу, воины которого отличались исключительной физической силой…       Главный жрец подходил к заключению легенды. Лухан растянул рот улыбкой, угрожающе щерясь на окружающих. Те, кто поближе, и чувствовали ауру Правителя, отпряли в трепете, боясь глаза отнять с земли. Краем глаза Лухан пристально следил за перемещениями, и обнаружил еще одно отсутствие. У частокола рядов столов, ломящихся благотворительной едой, вместо ожидаемого Да-сы-нун возвышался над толпой ядовито улыбающийся всем новый Даогуань. Вытянутый поджарый Шим Чанмин, печальная слава о бездонном желудке которого дошла даже до Лухана. Это и было причиной крайнего нежелания повышать Ань Бэкхёна, - никого, кроме вечноголодного и, к сожалению, талантливого троглодита на замену попросту не было.       Лухан притопнул ногой, смыкая губы натянутой улыбкой. Челядь отшатнулась еще дальше. На торжествах обязан присутствовать Да-сы-нун, а не его помошник. Бэкхён посмел скинуть свои обязанности. Что творится… Сжав руку на древке меча, он медленно оглянулся, льдисто улыбаясь всем и каждому. Где же застрял этот ребенок. Время тянулось медленно, словно увязнув в смоле. Полуденное солнце жарило уже совсем по-летнему. Спина взмокла. Лухан начинал злиться всерьез.       Толпа зашевелилась, шепотки и говор сначала прошлись легким ветерком и сразу усилились, заглушая восторженные вздохи и даже почти перекрыли речь жреца. Тот растерянно выпучил глаза и озирался, теряя силу голоса. Лухан обернулся, сузив брови. Люди волнами расступались перед тяжелой поступью пугающе сурового Чжи-цзинь-у. Император выдохнул, успокоенный, но замер, пораженный на месте.       А… хах.       Рот приоткрылся в немом вздохе, стоило увидеть целиком, даже у Императора, численность чьего гарема намного превосходит мечты многих. Лухан хмыкнул довольно. Понятна теперь реакция толпы простых людей. В ослепительном солнечном свете казалось, что Мешинова, окутанный в белоснежные одежды, будто непорочный ангел спустился в этот суетный мир с Девятого Неба... С самой высокой сферы Небес Тянь, обители Богов.       Площадь затаила дыхание. Завороженная толпа замерла, любуясь каждым движением. Что ж, верно. Лухан вновь убедился: мальчишка правда красив. Главный жрец непонимающе-хмуро приковал к нему взгляд, окончательно потеряв ритм вещания. Бойкий не по летам старик Сяньма быстрым тычком вернул его в реальность, и растерянный главный жрец перешел к заключительным словам легенды. Слова его отскикавали от стен площади одиноким эхом в полной тишине.       Медленно семеня в узком ханьфу, Мешинова прекрасным потусторонним видением пересекал площадь. От ветра и неловких движений амулеты и украшения сложного головного убора издавали тонкий перезвон. Лухан поднял взгляд с трогательно-хрупких перебинтованных ступней в традиционных деревянных сандалях, оглядел многослойное облачение и остановился на бледном лице. Кожа - словно фарфоровая, на скулах румяная нежным розовым. Глаза прячутся за жирной сурьмой и тяжелыми ресницами, откидывающими длинные тени. Пшеничные волосы немного выгорели, словно собрав весь солнечный свет.       Поэт сравнил бы его с яшмовым деревом, но мысли Лухана были более прозаичны: пара месяцев во дворце определенно пошли ему на пользу. Однако, от придирчивого взгляда не укрылись детская неуклюжесть и, похоже, врожденная неловкость. От внимательного взгляда Лухана не укрылось, как он пытался справиться с неудобным тяжелым костюмом и временами слегка заваливался. Как олененок, пытающийся встать на ноги. Император не сдержал задорной ухмылки. Как забавно.       Слова легенды кончились, лишь слышался перестук сандалий и завывание ветра. Приблизившись, Мешинова низко склонился, пока Император не позволил ему встать. Вскинутое лицо, испуганные искренним непониманием взволнованные глаза. Непередаваемо яркие контрастом с бледной кожей. Одухотворенный ясный взгляд отражал чистоту души и непорочность. Лухан поджал губы, почувствовав необходимость прочистить горло. Без объяснений, он отвернулся, кинул хлесткий взгляд в сторону главного жреца, замершего в нерешительности. Тот судорожно приступил к вычитке сутр. Толпа тихо зажужжала, набирая обороты громкости. Лухан выпрямил спину, выставил грудь колесом, вскинул подбородок и искренне улыбнулся.       Почему-то грудь распирала гордость. Захотелось показать вес собственной власти, мощь и важность… Невозмутимую снисходительность. Тем не менее, уши давил шум, похожий на буханье седрца. Стеклянными глазами Лухан уставился перед собой. Под ребрами сдавливала и усилилась непонятная тяга. Ширилась, сильнее распирая грудь, до боли. Стало трудно вздохнуть. Лухан тесно сжал челюсти. Шея от неподвижности закостенела. Улыбка мученической стылой гримасой тянула щеки.       Глаза косятся в бок – увидеть, проверить, но насколько жжется гордость.       Ему. Императору Хань…       Все еще совестно.       Лухан вздрогнул всем телом, пронзенный кратким прикосновением. Недоуменно опустив возмущенный взор, он... утонул. Воздух встал поперек горла. Наивные искренние влажные глаза чище Нефритового Потока. Хлопнули густыми ресницами грустно, сбив ритм дыхания, заставив сердце биться быстрей вращений ста шестидесяти ветряных мельниц.       Оглушительно грохочущее сердце заглушало тишину, и Лухан не сразу осознал, что вся площадь замерла в ожидании. Сдвинув брови, он пару раз моргнул, странный морок сбивая.       — Хуан Шан… - тихо-тихо, мягче поступи лани, прошелестел Мешинова.       От нервного резкого движения головой, Лухан сморщил лицо. Шея хрустнула, отдавшись звоном в ушах. Зацепившись о фигуру обеспокоенного Ши-чжун, готового сорваться на помощь, Лухан незаметно отрицательно мотнул головой и плечи расправил.       — Можете начинать. – властно распорядился, лишь примерно имея понятие, на каком моменте остановилась церемониия.       Сяньма хмуро усмехнулся, головой покачал. Главный жрец важно вышел на середину площади, обернулся, выдерживая паузу. Пронзительный тонкий голос, нелепо диссонирующий с грузной фигурой, пронесся на всю площадь:       — Великий Третий Император земли нашей Поднебесной смилостивился и снизошел даже до столь малых созданий, как мы с вами, нашедшими себе уютное место между Небом-отцом и Землей-матерью. Новый жрец Правителя предскажет нам, каков будет урожай, что выпадет нам на следующий год. Прислушались ли к нам Боги. Внемлите же, ханьцы! Слушайте, что скажет Великий Мудрец устами этого юноши. - Лухан сощурил глаз, не одобряя излишне театральных визгов, как медленно слова дошли до сознания.       Что?       Глаза расширились, тут же впились в длинное, широколобое лицо Сяньма. Тот покачал головой, разведя сложенные руки. Скосив взор, Лухан посмотрел на жреца… Цвет с лица спал. Кожа - белое полотно, лишенное красок. Губы его нервно подрагивали, а в глазах – растерянный шок. Мешинова окаменел, пальцы тесно стиснув на бедрах.       Ши-чжун медленно пробирался через конвой. Даогуань смотрел из-под скептично вздернутой брови, расслаблено бедром о стол опираясь. Толпа замерла, волнуясь тихими шепотками.       Лухан почувствовал толчок изнутри. Прикрыл глаза, заранее зная, что зря. Но уже сделал импульсивный шаг. На ходу схватил тонкую прохладную ладошку, быстрым шагом утаскивая Мешинову за собой на постамент. Споткнулся тот пару раз на лестнице, вздрогнул ощутимо от досадного шипения Императора.       — Наклонись. – обернувшись, Мешинова будто обмер на месте. Ледяная ладонь в руке взмокла.       — Ч-что… - испуганно изменившись лицом, он наоборот отступил. Рыкнув, дернул Лухан его на себя. Мешинова еле отпрянул от столкновения с грудью. Глаза поднял влажные, хлопающие часто-часто. Лао Дзы... Абсолютно беспомощный ребенок. Лухан несдержанно цыкнул, сам не понимая что же его так раздражает. Прошипел тише:       — Сделай вид, что говоришь Чжень что-то.       — А… что. – неясно промямлил, растерянно уставившись взглядом куда-то в район губ Лухана.       — Что угодно. – сверлил его глазами Император, невольно отвлекаясь.       Немыслимо красивый – да. Лухан признает. Сколько таких же, быть может, даже более прекрасных, грациозных, изящных… искушенных наложниц и катамитов доступны каждую ночь, когда угодно – только захотеть. Что же тогда есть у этого мальчишки? Почему так тянет в груди, а от соприкосновения кожи покалывающей волной разбегаются импульсы. Не вина же перед собой Мешинову красит в глазах, в самом деле.       Неожиданно хриплый голос вернул Лухана в действительность.       — Я… Хуан Шан. Вы первый. – неожиданно глаза беснули отчаянной решимостью.       — Ты просишь… Чжень? – Лухан даже весело усмехнулся, – Снова.       — Вы не пришли. – густые ресницы опустились, пряча опасные бездонной бездной омуты. Лухан хитро сощурился, словно солнце блеснуло в глаза. Уголки губ расползлись сами собой, но он не спешил раскрываться:       — А ты ждал.       — Я… - щеки, что были белее мела, расцвели розовым. Лухан поджал губы, скрадывая улыбку. Руки чесались тут же на месте схватить… Внутри клокотал жар. Лухан спохватился, что неосознанно поглаживал пальцем ледяные костяшки.       — Хуан Шан много делает для меня. Мне очень хорошо. Спасибо. – сотня лепестков прошелестела по коже мурашками. Резко выдохнул Лухан, жестко губы поджимая.       — Что ж. - он было выпрямился, но прохладная ладонь удержала.       — Пожалуйста не делайте так более. Если я снова паду в вашу немилось... не знаю, как смогу жить дальше. В тени Вашего неверия. Того я… не заслужил. - Мешинова вскинул снова глаза, полные безграничным доверием и неуклюжей беззащитностью. Укол пришелся куда-то под ребра. Молча и спешно выпрямился Император, будто за макушку кто вздернул.       Поднял над головой их сцепленные ладони. Гул людской молвы полностью стих.       — Жители Поднебесной. – гикнул громко, - Боги к нам благосклонны. Вселенская церемония не поколебется в этом году. Засух не будет. Природа с благодарностью приняла ваши жертвы.       — Хуан Шан… К-как Вы. - Даже боковым зрением видно насколько удивлен Мешинова, во все глаза рассматривающий его. Лухан усмехнулся надменно. Неужто мальчишке невдомек, что со времен инаугурации Вуу следит за любыми погодными явлениями. Пусть. От его восхищения невероятно тепло... Трогает давние, забытые и кровоточащие струны души, что выдерживать сложно.       Разжав пальцы, обернулся к Ши-чжуну. Глазами отдал приказ. Тотчас тот подозвал слугу и отправил к Сяньма, - тот сам разберется как закончить. Быстрым шагом Лухан поднесся к небесной лошади, взлетел в стремена. Рядом за упряжь держал, ожидал указаний Ши-чжун.       — Пока не найдет Чжи-цзинь-у охрану Мешинове, - за стены и с территории его покоев не выпускать. Узнаешь, что будут посетители, сразу сообщай мне.       В последний раз мазнул взором по смущенному лицу, взгляду, прожигающему кожу, и жестко пришпорил коня, направляя в галоп. Люди с криками бросились в рассыпную. Лишь тронув поводья, Лухан вывел небесную лошадь в прыжок. Жеребец вздорный, молодой, но чувствует силу, подчиняется. Понимает малейшее движение пальцев, невероятно чуткий.       Лухан гнал по столичным улицам. Мимо проносились дома жилые, веселая гомоном зона харчевен и постоялых домов, доу-тин, в котором частенько бывал юношей, вечно бурлящая ярмарка, где местные и купцы товар предлагают. На полном скаку Лухан минует все без остановок. Дальше, на восток, обогнуть стены дворца. Ветер хлестал в лицо, остужал. Быстро показались в дали высокие стены парка Шанлинь. Пришпорил коня в крутые бока, ближе к гриве склоняясь. Молнией проскочил мимо стражников у ворот, рассмеялся. Шляпы слетели у обоих.       Лес густел быстро. Подступал, стволами ширея. Деревья вырастали на пути неожиданно. Ветки хлестали по рукам и ногам, путали волосы. Вскоре пришлось замедлить бег. Жеребец благодарно всхрапнул, потянувшись к зеленым листьям кустарника. Дернув поводья, Лухан направил его шаг вперед. Набрел на тропинку и опустил на седло руки. Интересно, небесный настолько же умен, сколь строптив. Перебрав копытами землю, конь медленно пошел по тропинке, изредка гривой встряхивая от мелких мошек.       Лухан набрал легких воздуха. Пахло терпкой хвоей, сухим подлеском, полуденным зноем, редкими цветами. Оглянулся с тонкой улыбкой. Он знает лес этот с детства. Мелким сорванцом еще прибегал в парк Шанлинь, вырвавшись из-под опеки Сухо-геге. С Отцом приезжал на охоту. С мальчишками учился делать землянки, а потом в ней же прятался в исподней рубашке… Улыбка свернулась.       Небесный вышел к дикому пруду в тени высоких деревьев. Лухан медленно спешился, снял упряжь, дав волю выпить и травы пожевать. Провел рукой по влажной, мшистой коре ствола упавшей сосны. Похоже, вибрации, вызванные Луном, дошли и сюда. Земля ближе к берегу испещрена была пологими, неровно изломанными по краям камнями, уходящими под темную водую.       Тянуло влажной прохладой. Заводь рябью отражала пестрые темной зеленью шапки деревьев. Журчание бегущей воды погружало в спокойствие. Круги расходились от тонкой струйки бежавшей с холма, - крошечного водопада. Доплывали до берега и исчезали.       Лухан похлопал Небесного по крупу и подошел ближе к воде, присел на выступающий камень, оперся спиной о мягкий ствол. Блуждал в мыслях, теряя времени бег. В руке перебирал размокшие длинные сосновые иголки, - мягкие после зимовья под снегом. Птичье пение умиротворяло, насылая легкую полудрему.       Тени смещались. Свет скользнул по ноге, пробежал выше, бок согревая, а потом бухнул щекотать правый глаз. Отвернул тяжелую голову Лухан, посмотрел на недвижного соседа. Незаметно как и сколько рядом сидит. Может, спал, а может тоже в мыслях блуждал. Глаза Вуу были закрыты. Губы внезапно разжались, - почувствовал взгляд. Проскрежетал густо, хрипло:       — Ничего. Он лишь хотел выразить почтение.       Откинув обратно на ствол голову, Лухан бесстрастно посмотрел на бегущий по воде круг, пока не исчезнет. Шевелиться не хотелось, даже двигать губами не было настроения.       — Ничего-ничего… мне вот свыкаться с необходимостью выщипываться каждый месяц. Люди привыкают быстрее.       Только выдохнул носом в ответ. Все тело гудело, каждая мышца налилась свинцом. Будто не ему принадлежит. Лишь глаза свободно мазали по причудливо изрезанной тенями природе. Журчание тихо лилось в уши, шелест листьев, цокот белок по древесной коре. Посмотрев на спрыгнувшую ниже на ветку синицу, он смежил веки.       Он знает что это.       Да, вина тоже играет роль… но как-то… Невовремя. И уже не по возрасту. ***

На повтор Shiro Sagisu Ivasion AION

      Лухан дернулся и раскрыл глаза. На сумрачном черничном небе с грохотом расцветали сверкающие цветы, падая кристальными слезами. Темная длань воды серебрилась, угрожающе отражая искры фейерверка. Внезапный ветер пахнул ледяным холодом, разбивая спокойную зеркальную гладь.       Повернув голову, он ожидаемо видит пустоту. Грудь тянет, словно невидимые когти разрывают в куски. Пальцы пульсируют тысячей иголок. Вскакивая на ноги, он оглядывается. Срываясь на бег, подносится к отдыхающему коню, хватает за гриву. Небесный недовольно всхрапывает, но поднимается. Махом запрыгивая в седло, Лухан вонзает пятки в крутые бока. От неожиданности конь пронзительно ржет, взивается на дыбы.       Лухан с трудом удерживается рукой за гриву и гонит. Во всю прыть, быстрее. Еще быстрее. Ветер бросает в лицо ворох листьев, по телу стягают, ранят тонкие прутья. Ветки возникают неожиданно, метят в глаза. Еле увернуться. Свистящее шипение срывается с губ. Тяга столь сильна, словно крюк держит под ребра, пропахивая грудину.       Вылетев из леса, видит только стремительно приближающиеся дворцовые стены. Конь едва не сбрасывает наездника, останавливаясь в считанных чи перед закрытыми воротами. Лухан тяжело бухает кулаком об огромные двери в металлических плашках. В башне мелькает фигура, тотчас исчезает. С диким треском и жутким грохотом ворота начинают медленно открываться.       Небесный яростно роет землю копытом, дергается, пытаясь куснуть за ногу. Жестко пнув в морду, Лухан спешивается одеть уздечку. Похлопывает по взмыленной шее, вонзает пальцы в гриву на холке. Жеребец дергает головой строптиво, косится выпуклым глазом. Схватив за морду, Лухан взглядывает в глаза пронзительно. Руки напрягаются, вены вспухают на предплечьях. Держит стальной хваткой, пока Небесный не перестает вырываться. Храпит сипло, но стоит смирно.       Вспрыгивает в седло и неосознанно шипит от пронзившей боли. Ждать больше нет сил. Через прищуренный глаз замечает, - ворота приоткрыты достаточно. Небесный срывается с места от легкого хлопка. Лухан клонится в седле, сьезжает к массивной горячей шее. Не замечает уже что проносится мимо, - все смазывается. Гонит по интуиции, к высоким изумрудным макушкам бамбука. Ветер стегает плетьми из-за поворотов.       С каждым ли становится легче, но чувствует, - помедлит, свалится на месте. Запредельно рвет туда, к заброшенному прежде Сыхэюань. Лухан скачет по наитию, по памяти, по пути натянувшей тяги, разрезающей ребра с грудиной, в высоких зарослях, испещренных тропами словно муравьиными ходами. Мысли дробятся, крошатся. Воздух трещал сухими искрами, царапал по горлу. Конь вносится, кренясь на повороте, на заросшую алеею меж нависающих бамбуковых стволов. Ветер пропал, все словно замерло. Стояла гулкая тишина. Сквозь бамбуковую рощу забрезжил темный силуэт. Крыша здания в уступающих ночи сумерках выглядит угрожающе-настораживающе. Кажется, изогнутые шпили направлены в его сторону.       Дернув поводья, Лухан тяжело сваливается в неоправившуюся после зимы траву. Жухлый грязно-желтый ковер и камни остро впиваются в колени. Неустойчиво поднимаясь, схватившись за стремя, Лухан замирает. Что за... На руке краснеет нечеткая метка. Он жмурит глаза. Грудину и ребра резко сминает. Кашляя, с трудом впрямляется. Ноги переставляет нехотя, понимая, куда привела тяга – так сами идут.       На пороге Лухан врос в пол. Покалывание в ногах сменилось немением. Грудь надувается, ребра расходятся под когтями тяги, рвет вперед. Без его воли рука сама поднимается толкнуть дверь. Кажется, в лицо бахает дуновение чего-то необьяснимого, не делимого на ноты. Выбившиеся тонкие пряди опадают и все стихает. Оглушительно тихо. Воздух – густой кисель. Только чувства зашкаливали, натянулась каждая мышца, и только теперь услышал. Чудный аромат зеленой мяты и пряностей.       То, что чувствовал давно, словно в другой жизни, - перед обрывом в густой туман и бурные потоки воды, когда чувствовал восторг сердца. Сознание оголилось, нервно чувствительно било импульсами, подгоняло. Сердце давно билось в висках, напряженных венах.       Нога скользнула внутрь. В кромешной темноте не сразу нашел лючжучуан. Он шел сквозь вязкую, дегтярную черноту. Глаза расширились, словно как в детстве, когда сташно. В неизвестности. Колено стукнулось о высокую ступеньку, послав сноп искр в глаза... Взгляд замер.       На пухлом стеганом покрывале светлела рука. Мурашки вскочили по спине галопом, ужалили до корней волос. Ветер внезапно раздул занавесь балдахина, раскрывая спящего. На левой руке. В том же самом месте, от запястья к костяшкам. Слабо мерцала лазоревая метка. Такая же, только на коже Лухана закатно-алая.       Стук сердца заглушил тишину. Пронзительно бился, дробил на куски.       Ошарашено раскрыв глаза, Лухан смотрел на свою руку, тянущуюся вперед. Узоры метки сверкнули, переливались светящимся в ночи небесным закатом. Толчок заставил упать коленями в покрывало. Еле успев подставить руку, он выдохнул от боли в запястье. Пальцы совсем близко, подбираются к мраморной бледной ладони.       Коснулся…       Сердце скакало, прыгая в горло.       Ничего.       Прохладная, мягкая кожа. Лухан выдохнул, прикрывая глаза. Казалось, что-то должно произойти. Он понимал. Ждал. Чего-то… Проведя пальцами по коже, он поразился ее бархатной мягкости, гладкости.       Интуиция стрельнула алым. Вены напряглись ускорившейся кровью. Ветер стелящимся шелестом проскользил по полу. Крылья носа чутко дернулись. Вскинув голову, он резко нахмурился. Воздух пах словно перед взрывом. Густел и трещал, наполнялся чем-т…       Внезапно его подбросило. В виски вонзилось каленое железо.       И мир перевернулся.