***
В голове пусто. Ни единой мысли, ни тени желания, словно ему уже ничего не нужно в этой жизни. Взгляд мечется с одного предмета к другому, а он всё никак не может понять, что же он ищет. Что? Маленькая девочка с двумя косичками, обнимающая плюшевого мишку, счастливо улыбается ему с фотографии. Он знает, что на обороте. «Катя, три года». Очки, забытые Костей на тумбочке. «Шурик, ты не видел мои очки? Я их где-то здесь оставлял». Потертый блокнот для заметок. «Как это зачем? Надо. Могут же у меня быть умные мысли?». Пусто. Снова бродит по пустой квартире, заглядывая в каждый угол, и всё еще не может понять, чего не хватает. Звук шагов эхом разноситься по углам, заставляя вздрагивать и прислушиваться к несуществующему. Может, ему приснилось? Может, всё неправда и он, такой родной и любимый, сейчас откроет дверь своим ключом, улыбнется и скажет: «Привет, я дома»? Нечем дышать. Он судорожно хватает ртом воздух, захлебывается слезами, взявшимися непонятно откуда. Он… плачет? Зажимая себе рот ладонью, Саша сползает по стене, старательно уговаривая себя дышать. Его трясет, слезы градом льются из глаз, и сердце, кажется, вот-вот пропустит удар. Минута, ему нужна всего минута, чтоб прийти в себя. — Спокойнее… Дыши… Давай же… Ты можешь, Саша, ты все можешь…— уговаривает он сам себя, вздрагивая от того, насколько громко звучит его собственный голос. Эхом разносится по комнате, разбиваясь о пустоту, и ему даже немного не по себе от всего этого, но ему просто необходимо его слышать. Слышать хоть что-то, чтоб не сойти с ума. — Саша, ты можешь, ты все можешь. Сейчас ты встанешь и…— каждое движение, каждый шаг дается ему невероятно тяжело, словно он заново учится ходить. Так, наверное, чувствуют себя те, кто после долгой болезни, требующей постельного режима, пытаются ходить без костылей. Ноги дрожат, мир вертится вокруг, и неуверенность скользит в каждом движении. Вот и он потерял свою опору, и теперь лишь тонкая нить веры в то, что еще не всё потеряно, удерживает его от падения. Она паутинкой обвивает сознание, бьется о свои же путы в голове и всё никак не желает пропадать. Тонкая нить вопросов без ответа. Почему? Зачем? Зачем ему всё это? Кому он нужен? И нужен ли? Саша сам не знает, насколько долго длилось бы это безумие и как далеко его завели бы подобные размышления, если бы тишину не прорезал прорезал неясный звук. Он замирает на полудвижении, прислушиваясь, пока не понимает, что это телефон. Это просто гребанный телефон звонит, а у него всё внутри замерло в ожидании чуда. Хотя, какое уж тут чудо? Долгие полминуты он решает, стоит ли поднимать трубку, и, собравшись с духом, тянется к телефону. — Александр Николаевич? Это Оксана. — Д-да-да, Оксаночка, я вас слушаю,— едва совладав с голосом, хрипит он в ответ. Совершенно не хочется посвящать секретаря в свои личные проблемы, и поэтому он старается говорить как можно естественнее, но даже сам понимает, насколько жалки эти попытки. В короткой приветственной фразе девушки звучит настолько явное любопытство, что Сашу передергивает. Он уже представляет, каким взглядом Оксана будет смотреть на него, когда он появится в офисе, и какие слухи будут бродить при этом по фирме. К тому же, неизвестно, что там наплел Кирилл, если, конечно, он вообще хоть что-то ей говорил. В том, что и стажер, и секретарь имеют отношение к данной ситуации, можно даже не сомневаться – кто-то же дал парню адрес начальника. — Александр Николаевич, я тут хотела спросить… Ну, в общем, я дала вашему стажеру, Васнецову, ваш адрес и хотела узнать… — Да, он … заходил,— «Да и не только заходил»,— хочется ответить Саше, но он сдерживается. В голову опять полезли непрошеные мысли о происшедшем вчера вечером. – А что-то не так? — Да нет, я просто хотела узнать, как вы себя чувствуете? Кирилл сказал, что вы заболели, но… Голос Оксаны чуть срывается, словно она и сама не знает, зачем звонит, но ему не до оценки адекватности собеседницы. Звонок отрывает его от важного дела – самокопания,— и он не особо желает погружаться в ее проблемы. К тому же, каждая минута разговора заставляет возвращаться во вчерашний день, вспоминать то, что хотелось забыть. — Но что?.. — Я просто беспокоюсь, он был… ммм... несколько неадекватен, когда его требо... в смысле, когда просил ваш адрес. Вялое удивление пробивается сквозь стену безразличия внутри него. Да уж. Это в духе Кирилла – требовать что-то, словно его желания – единственное, что имеет значение в этом мире. — Не стоит беспокоиться, Оксана, все хорошо. Мы… поговорили и… и Кирилл уехал домой. Да, пусть будет так. Они поговорили. Обсудили… Да какое, к чертям, обсудили?! Этот засранец разворошил старательно упрятываемое вглубь сознания горе, заставил вспомнить о том, что ЕГО нет, ощутить всю боль, что, казалось, успешно притупилась спиртным. Сашу затрясло. Что-то хрустнуло в руках, обжигая болью. Рамка. Та самая, с фотографией улыбающейся девочки с плюшевым медведем в руках. Он прикрывает глаза, делая глубокий вдох, сосредотачиваясь на боли в ладони, отгораживаясь ею от воспоминаний. Как же больно. Он никогда не сможет забыть. — Александр Николаевич? Вы… С вами все хорошо? Что? Да, Оксана. Надо ответить, успокоить, сказать, что у него все хорошо, но… Нет сил держать маску. Глубокий вдох. Сжатый кулак, струйка крови, текущая по запястью. Все хорошо. Он жив. Абсурд, но он ещё жив. — Да, Оксана, все хорошо. Я просто неважно себя чувствую. Эта простуда совершенно некстати, но завтра я буду в офисе, так что смело можете перенести все встречи на завтра. — Вы… уверены? Может, стоит отлежаться, сходить к врачу? Он слабо улыбается. Врач? А что, уже выдумали врача, который может склеить разбитую жизнь? Который подарит новое сердце из прозрачного хрупкого стекла? Зачем ему новое сердце, если его так легко разбить? — Нет-нет, со мной уже все в порядке,— сжимая ладонь еще сильнее, улыбается Саша. «Образец, блядь, для подражания». Он может, он все может. Даже летать со сломанными крыльями. Падение вниз – тоже полет. – До завтра, Оксана Сергеевна. Он всё еще улыбается, рассматривая через стекло маленьких зимних бабочек и совершенно не обращает на лужицу крови, что скопилась у его ног.***
Он идет по улице. Всё вокруг кажется другим, не таким. В чем именно проявляется это «не так», он и сам не знает. Просто всё другое. Хочется заорать, разбить тишину, разбросать вокруг разноцветное конфетти, добавить красок в белоснежное море снега вокруг. Сделать хоть что-то, чтоб вспомнить себя. Двадцать метров от стоянки авто до крыльца офиса кажутся огромным расстоянием ,и Саша сам не знает, как ему удалось его преодолеть. Люди, стоящие у входа, напоминают манекенов в магазине – фальшивые улыбки, словно приклеенные к равнодушно-обманчивым лицам, яркие одежды, маскирующие серость внутреннего мира, и полная пустота во взгляде. Он криво улыбается этому. Он сейчас и сам такой. Идеальный сотрудник, идеальный начальник. Маска, что плотно приклеена к лицу, маска, которую уже не отодрать. Впрочем, желающих это делать нет. Слабая улыбка в ответ на приветствие коллег, отмахнуться беззаботным «Ну, что вы, это просто царапина. Так, порезался, когда разбил чашку», с силой сжать перебинтованную ладонь, напоминая себе, что он жив. Оксана, едва завидев его в дверях, преувеличенно радостно реагирует, пытаясь одновременно расспросить его о самочувствии и ввести в курс дел за два дня. Саша кивает, пытаясь запомнить информацию, и нет-нет, да поглядывает на дверь кабинета, стараясь не задумываться над тем, зачем это делает. Может, теперь он уйдет? Переведется, оставив его в покое? Исчезнет с глаз, дав возможность загнать боль поглубже? Это было бы очень кстати, но мечтам не суждено сбыться. Стоит только прервать речь секретаря спокойным «Оксана, жду вас у себя через две минуты с отчетом» и направиться к себе в кабинет, как дверь распахивается, и он лицом к лицу сталкивается с Кириллом. Первые пару мгновений он завороженно рассматривает такое родное-чужое лицо, с сожалением отмечая, что ему все же привиделось и они совершенно не похожи: у Кирилла более тонкие черты лица, другой цвет глаз, цвет волос, в конце концов, но все же Саша не может оторвать от него взгляда. Он настолько увлекается сравнением, что не сразу понимает, что к нему обращаются, потому что из уст парня не вырывается ни слова. Хотя это и не удивительно – привлечь внимание пытается Оксана, а сам Кирилл застыл напротив, так же молча рассматривая самого Логинова. — Д-да, Оксана, я вас понял, – немного невпопад, но сейчас это не так важно. Ему приходится плотно зажмуриться, чтоб отвести взгляд от чужого, но все еще кажущегося неуловимо родным лица. – Я жду вас через пять минут. А вы, Кирилл, будьте добры, не стойте на пороге, мне необходимо попасть в кабинет. Тот, все еще не говоря ни слова, сдвигается ровно настолько, чтоб дать пройти и, развернувшись, тут же следует за ним в кабинет, замирая на пороге. Саша проходит к своему столу, включает компьютер, чуть лениво вводя пароль, и только после этого поднимает голову, вопросительно глядя на Кирилла. — Что? Чего вы застыли на пороге, Кирилл Сергеевич? Не знаете, чем себя занять? Выражение лица стажера не меняется, когда он, чуть нахмурившись, молча проходит к своему столу. Саша внимательно следит за каждым его движением, старательно маскируя интерес под равнодушие. Он ждет – и сам не знает чего. Взрыва эмоций, обвинений, ехидства, в конце концов. Щемящее чувство предвкушения поднимается откуда-то изнутри, но проходит минута, другая, а Кирилл остается все так же безучастен к его вниманию. Саша выжидает еще пару мгновений и расслабляется, только сейчас почувствовав, насколько был напряжен. Сделать вид, что ничего не было, проще всего, но это «ничего», как ни странно, требует наибольших усилий. Впрочем, подобный вариант развития событий полностью его устраивает. Он криво улыбается сам себе и открывает ежедневник.***
К тому моменту, когда раздается стук в дверь, он уже совершенно не помнит, что начало дня было несколько… необычным. Он полностью сосредоточен на том, каким задачам необходимо уделить внимание прежде всего и что стоит сделать после двухдневного отсутствия, а потому не сразу понимает, что нужно секретарю в его кабинете. Правда, стопка документов в папке быстро наводит его на правильные мысли, и он кивком предлагает Оксане вести его в курс дел. Секретарь начинает быстро тараторить о том, кто и сколько раз ему звонил, одновременно протягивая документы на подпись, пытаясь сделать все и сразу, будто боится, что он вот-вот исчезнет, оставив ее с неподписанными приказами, на что он едва заметно усмехается и отбирает папку, предпочтя ознакомиться с информацией чуть позже. Терпеливо выслушивает поток ненужной информации, когда что-то блестящее, прокатившись по полу, замирает у его ног. Еще успев улыбнуться тому, насколько они с Оксаной синхронно вздрогнули, услышав этот негромкий звук, Саша наклоняется, стараясь рассмотреть, что это, и замирает на полудвижении, увидев пуговицу. Правда, долго любоваться ею ему не приходиться. Кирилл в одно мгновение оказывается рядом, быстро поднимая ее с пола, и снова усаживается за свой стол. Оксана еще что-то говорит, Саша даже видит, как шевелятся ее губы, но все его внимание приковано к пуговице. Обычной перламутрово-белой пуговице. Он сам не понимает почему, но уже десять минут не может оторвать взгляда от рук Кирилла, который, словно в насмешку, вертит в пальцах оторвавшуюся от манжета его рубашки пуговку. Хочется заорать, выбить её из его рук, но он не делает ни единого движения. Он просто смотрит, видя перед глазами другую, абсолютно такую же, которая до сих пор лежит в ванной на полочке, ожидая, пока ее пришьют на место.***
— Хочешь попробовать глоточек? – Каждое движение – провокация. Костя рывком притягивает к себе, целуя в приоткрытые губы и слизнув напоследок языком капельку вина в уголке. — М-м-м… Вкусно. — Даже не сомневался,— со смешком, переходящим в сдавленный стон, отзывается Саша, стараясь как можно скорее освободить его от такой ненужной сейчас рубашки. Пальцы, ставшие враз такими непослушными, все время соскальзывали с перламутра пуговиц, заставляя материться про себя. — Блядь, Костик, носи футболки! – да, мысль о том, что с ним сделает любовник, если он порвет дорогую ткань рубашки, немного отвлекала от процесса, но в целом не раздражает. Хотя, реализация той фантазии про страстное разрывание одежды друг на друге и последующий бешеный секс была бы кстати.— Или, еще лучше, что-то на молнии… — Аха, а еще лучше – ходи голым, да? – Он на лету успел словить всё же оторванную пуговицу. Возбуждение скручивало всё внутри, а запас терпения так и вовсе подходил к концу. — Не откажусь,— справился таки с вредным предметом гардероба при минимальных потерях. – Дальше сам, а я полюбуюсь. — Ишь, какой хитрый выискался,— Костя хрипло смеётся, демонстративно медленно расстегивая пуговицу на джинсах. А как хотелось содрать их как можно быстрее и опрокинуть на кровать эту язву! И любить, любить до сорванного от стонов голоса. – Ну, смотри. Только руками не трогай…***
В какой момент Кирилл прекращает перекатывать между пальцами пуговицу, он не замечает. Мгновение — и перламутровый пластик оказывается плотно зажат в кулаке. « – В какой руке? – Не-е-ет, это ты угадай, в какой… – Ко-о-от, так не честно!». Саша рывком поднимается с места, игнорируя удивленный вскрик Оксаны, и выбегает из кабинета, чувствуя, как спину прожигает взгляд Кирилла. Порезанная ладонь невыносимо жжет.