***
Ему надо чем-то себя занять. Найти работу рукам, чтоб озадачить голову. Он снова бродит по квартире, по второму (третьему?) разу заглядывая в каждый шкаф, перекладывая одежду с полки на полку, двигает с места на место кресла в гостиной. Двигает?.. — А мне комфортно! – он упрямо гнёт свою линию. — Нет, ты не прав. Тут слишком темно. Саш, да послушай же ты меня наконец! Ты себе зрение вконец испортишь, если мы его тут оставим, – не оставлял попыток уговорить неуступчивого любовника Костя, уже начиная жалеть, что вообще заикнулся о перестановке. Тем более, такого «стратегически важного объекта», как стол. Но смотреть на то, как Саша каждый вечер работает над документами в полутьме , уже порядком надоело. А настольную лампу этот упрямец ставить отказывался, говорил, что вот только ее в этом бардаке и не хватает для полного срача. — Кот, ты преувеличиваешь! Тем более— куда его переставлять? — Куда-куда…— понимая, что спор на этот раз проигран, проворчал Костя,— вот сюда, к окну, а диван… — … а диван поменять местами с креслами. Мдам, Саша, теперь главное – не врезаться в какой-нибудь новообретенный угол в потемках,— он, удовлетворенно потирая руки, осматривал результат своих трудов, буквально каждой мышцей ощущая проделанную работу. Несмотря на слабость, было хорошо. Хорошо настолько, насколько это возможно при условии, что спина зверски ныла, а порезанная ладонь начала кровить. Для полного и безоговорочного счастья оставалось только немного перекусить и лечь спать, выпив снотворного. Неправильно, конечно, пить таблетки чуть ли не ежедневно, но что поделать, если сам он не может нормально уснуть? Ворочается в постели до пяти утра или же просыпается от кошмара несколько раз за ночь. Можно еще, конечно, с головой погрузиться в работу, упахаться так, чтобы просто уснуть в обнимку с документами, но и это не выход. Незадача, как ни крути. И Саша, чувствуя себя самым натуральным Бароном Мюнхгаузеном, со вздохом поднимается со злополучного дивана и идет на кухню за водой и лекарством. Запах пригоревшей еды все еще наполняет кухню. Он морщится, спеша открыть окно, и как-то некстати вспоминает, что так и не пообедал. Готовить что-то во второй раз не рискует, предпочтя перекусить наспех приготовленным бутербродом, но и пить таблетки не спешит, случайно переведя взгляд на часы. Еще только половина восьмого, и ему кажется, что это преступление — потратить столько времени на сон. Но если бодрствовать дальше, то чем себя занять? Смотреть телевизор не хочется, читать тоже, а от мысли позвонить друзьям становится совсем тошно. Знакомых у него много, а вот тех, с кем можно поделиться горем — нет. Незаметно, один за другим, почти все пропали из его жизни. Некоторые обиделись, что он не проводит с ними максимум времени, кому-то не понравилось то, что Саша отказался представить им свою «вторую половину», а кто-то просто оказался недостаточно другом. В любом случае, звонить тем немногим, с которыми общался, совершенно не хотелось. Остается работа. И Саша, прихватив принесенную с работы папку с документами, идет в зал опробовать последствия перестановки. Глупо, но так действительно удобнее, понимает Саша спустя полчаса. Нет, за окном практически ночь, и оценить, насколько меньше солнечного света попадает на поверхность стола, сложно. Но все равно ему комфортно. «Еще часик поработаю — и спать»,— немного позже чуть устало размышляет Саша, чувствуя, что глаза начинают слипаться безо всякого снотворного. Можно, конечно, лечь прямо сейчас, но смутное подозрение, что эта сонливость обманчива, заставляет Сашу открыть следующую папку. Перспектива уснуть за столом кажется все привлекательнее.***
— Что ты здесь забыл? – совсем не дружелюбно интересуется Саша, увидев в десятом часу вечера у себя на пороге Кирилла с пакетом. Он уже почти решил, что много работать вредно и стоит лечь спать, даже зубы почистил, когда в дверь позвонили. Удивленно посмотрев на свое отражение в зеркале, Саша пожал плечами, даже не догадываясь, кому он мог понадобиться. Гость в его планы не входил. Особенно — такой гость. Кирилл не спешит отвечать, окидывая цепким взглядом. Ему кажется, что парень что-то решает про себя, словно все еще сомневается в правильности поступка. В общем-то, Саша не против дать время на размышление, а еще лучше — закрыть дверь и просто забыть о неожиданно визитере, но слабое любопытство пробивается сквозь сонливость, и он чуть удивленно приподнимает бровь, пытаясь напомнить о себе. Жест не остается незамеченным. Кирилл вздрагивает, сбрасывая оцепенение, и совершенно невозмутимо сообщает: — Решил, что ужинать самому не интересно, а из знакомых у меня поблизости живешь только ты,— и, протиснувшись в квартиру мимо ошарашенного Логинова, все еще сжимающего в кулаке зубную щетку, добавляет: – надеюсь, ты любишь курицу. — Люблю…Тьфу! Какая нахрен разница, люблю ли я курицу?! Проваливай вон из моей квартиры! Но Кирилл даже не оборачивается, безошибочно следуя на кухню. Он хочет возмутиться, напомнить, что, вообще-то, неприлично бродить по чужой квартире без разрешения, да и вообще, он же приказал выметаться из его дома, а выход в другой стороне, когда ему в голову приходит осознание того, почему Кирилл так хорошо ориентируется у него дома. Становиться душно и как-то неловко. И мерзко, до тошноты. В глазах на мгновение темнеет, но Саша крепче сжимает в руках щетку, концентрируясь на ощущении ее гладкости в ладони, не давая себе сорваться в безобразную истерику. Спокойно, Саша, покойно. Он всего лишь наглый, сволочной мальчишка. Он просто опять оказался не в то время и не в том месте. И в который раз одним простым поступком вывел его из равновесия. Это бесит. Бесит настолько, что Саша злится на него, на себя, не понимая, почему он вообще думает об этом, и уже почти готов взорваться, когда Кирилл с громким хлопком закрывает холодильник. Его холодильник. — Логинов, ты псих. Тебе никто не говорил, что у нормального мужика в холодильнике должен быть хотя бы майонез с пельменями? И кстати, что у тебя тут сдохло не своей смертью? Воняет просто омерзительно… — Макароны чуть… Да какого черта! Я сказал: проваливай отсюда, умник! – выплескивает, наконец, свое раздражение он, глядя как Кирилл спокойно выкладывает из пакета запакованную в блестящий пакет курицу-гриль, сыр, какой-то салатик в магазинной упаковке и банку оливок, демонстративно помахав напоследок пакетом майонеза. — Очень смешно. Убирайся. — Что ты заладил одно и то же… Не хочу. Мне скучно,— лениво отмахивается Кирилл, вскрывая банку с оливками и отправляя одну в рот. — А я, по-твоему, клоун? – от подобной наглости Саша опешивает. Идиотизм. Кто дал ему право так себя вести? Да и вообще – зачем было приходить? Он же «сука», «сволочь»… и в конце-концов — он же «жалок»! За-чем? Хочет поглумиться? Потешить самолюбие? Так с этим он и в офисе неплохо справляется. Или ему и этого мало? Бре-е-ед. Он-таки сошел с ума, и чертов пацан ему мерещится. Хотя нет, не мерещится, а вполне успешно хозяйничает на его кухне, пытаясь разделать курицу на небольшие порции. Он так увлекся размышлениями о вероятности собственной белочки, что даже злость на наглого волчонка немного притупилась. — Не думаю,— словно почувствовав пристальный взгляд, Кирилл бросает на него быстрый взгляд и опять берется за курицу, почти успешно скрывая собственную нервозность. Если бы Саша не наблюдал за ним, то и не заметил бы, как чуть подрагивает рука, держащая нож. – Я же сказал, что мне скучно. Думаю, тебе тоже. К тому же, я уже тут и не собираюсь никуда уходить, пора бы это понять. — Охуеть что за наглая молодежь нынче пошла, – закатывает глаза он, все еще решая про себя почти шекспировский вопрос – выкидывать или нет? Злость почти сошла на нет, оставив лишь глухое недовольство самовольством парня и легкое недоумение собственной выдержкой, а потому он готов был к относительно мирному разговору. — Не ругайся – выбиваешься из образа идеального начальника,— наставительно замечает Кирилл, не поворачиваясь.— И вообще, я страшно голоден, не заставляй меня и дальше давиться слюной. — Ла-а-адно,— решив, что от ужина отказываться все же не стоит, сдается Саша. – Мы ужинаем, и ты убираешься вон. — Угу,— невнятно пробормотал Кирилл, торопливо прожевав оливку. – Обязательно. Вот только шнурки… — Ни слова больше. Иначе вылетишь прямо сейчас. — Молчу-молчу.***
— Так что тут все-таки сдохло? – лениво развалившись на стуле, поинтересовался Кирилл спустя минут десять, когда половина курицы благополучно была съедена. – Или это воняет мышь, повесившаяся в твоем холодильнике? — Не смешно,— сквозь зубы выдавливает Саша, почти хорошее настроение которого испарилось за те доли минуты, пока он произносил свою фразу. Вот умеет же гаденыш все испортить. – Макароны пригорели. Случайно. — Угу, прямо таки и случайно,— кривит губы в саркастичной ухмылке Кирилл. — Именно. Не уследил, пришлось выбросить. — А тебе никто не говорил, что за готовящейся пищей нужно следить? — А тебе никто не говорил, что со старшими надо вести себя почтительно и обращаться на «вы»?— копируя тон Кирилла, ехидно парирует Саша. Тот на мгновение теряется, но уже через секунду колкий ответ слетает с его губ. — Вот как только встречу пожилого и умудренного опытом старца, так сразу и начну «выкать». А на тебе пахать и пахать еще. — Все еще не смешно,— фыркает Саша. – Теряешь квалификацию. Кирилл в ответ только пожимает плечами и тянется за оливкой. Молчание затягивается. Секундная неловкость перерастает в гнетущую тишину, грозя испортить только-только налаживающееся перемирие. Давит, мешая сосредоточиться, заставляет думать, что еще минута-другая и что-то случиться. Саше надоедает ждать первым. — Кирилл, ты зачем вообще пришел? Не курицу же с оливками жрать,— не размениваясь на приличия, в лоб интересуется он. – Мы ведь с тобой, мягко говоря, не ладим. Он спрашивает, почти не надеясь получить внятный ответ, спрашивает просто для того, чтоб не молчать. Спрашивает, и поражается перемене, произошедшей с парнем. Тот словно съеживается на стуле, отворачивается, стараясь не смотреть в глаза, и упрямо молчит. — Кирилл? — Рубашку тебе принес,— внезапно зло бросает он, вскакивая со стула и бросаясь в коридор. — Что? – непонимающе хмуриться Саша. – Какую еще рубашку? Он совершенно не понимает, о чем речь и готов повторить вопрос, когда на пороге кухни опять появляется Кирилл. И ответ становится очевиден. Все еще не глядя на Сашу, он протягивает тому пакет с новенькой белоснежной рубашкой. Точно такой, как та, что одолжил ему взамен заляпанной кровью. — Кхм. Спасибо, не ожидал. Хотя, можно было и в понедельник отдать… Или не отдавать. Или… черт,— не находя нужных слов, теряется Саша. Этого он не ожидал. Да, это он предложил сменить на чистую рубашку, чтоб не пугать Оксану пятнами крови. И это была его кровь. Вроде бы все правильно, но почему Кирилл решил, что после всего, что было, он обязан ее вернуть?— он решительно не понимал. Повод не тот и люди не те. Он не знает, что сказать. Молчит, глядя на белую ткань рубашки, все еще протягиваемой Кириллом, и никак не может решиться ее принять. Да и стоит ли? Молчит, казалось, вечность. Молчит, пока Кирилл, задетый этим молчанием, практически швыряет в него пакетом. — С-сука…— срываясь с места, задыхается он. — Кирилл, стой…— хватает его почти на выходе Саша. – Да подожди ты. Я… Спасибо... Просто… — Так сложно было взять и все? – шипит, выдираясь Кирилл. – Скотина. Знал бы, никогда бы не… — Извини,— не совсем понимая, за что он извиняется, искренне произносит он, все еще продолжая удерживать за плечо. — Да пошел ты,— звучит так же зло, но зажатый в угол парень уже не сопротивляется. – Скотина ты, Логинов. — Что есть, то есть,— нервно усмехается Саша, разжимая руки. – Все? Успокоился? Теперь можем говорить спокойно? — Успокоился я, успокоился…— сбрасывая напряжение, передергивает плечами он. – Чего тебе еще? — Мне? – искренне удивляется Саша. – Это же ты непонятно чего взбесился… Все-все, молчу,— и, пока Кирилл не успел огрызнуться в ответ, добавляет. – Спасибо за рубашку. — Да подавись. Чтоб я да еще раз… — Все-все, понял я, понял. Ты мне никогда и ничего, так? – закатывает глаза он, неожиданно для самого себя улыбаясь. — Угу. Сечешь, начальник,— слабо улыбается в ответ Кирилл. – Чаем угостишь? Или сразу начнешь выгонять? Саша застывает, несколько секунд соображая, о чем речь, а после лишь приглашающе махает рукой. — Пошли уже, остряк, будет тебе чай. Но после этого… — Понял-понял,— теперь очередь Кирилла ехидничать. – После этого я убираюсь отсюда. — Умный мальчик. Схватываешь просто на лету.