***
Они у него в офисе. И это его стол. Да и стоны, если быть уж совсем объективным, принадлежат ему. Впрочем, не только ему. Они одни в кабинете, если не во всем здании. Гладкое дерево столешницы неприятно холодит кожу, но это беспокоит Сашу минуты две от силы, пока он еще может воспринимать такие мелочи всерьез. И что-то – кажется, это была ручка— врезается в спину, заставляя ерзать по столу в попытке устроиться удобнее. Не самая располагающая атмосфера, но его сейчас больше волнует тот, кто с тихим рыком одной рукой сдирает с него рубашку, периодически матерясь вполголоса, а второй тянет брюки вместе с трусами вниз, сбрасывая на пол бесформенной кучей и ни капли не заботясь о том, в каком виде Cаша поедет домой. — Блядь, и какого хера тут столько пуговиц? – шипит, выдирая с мясом последнюю блестящую пуговку, мужчина. Саше хочется рассмеяться, но едва зародившийся смешок перерастает в стон, когда, стянув-таки с него злосчастную рубашку, тот проводит языком по соску. Это уже не смешно. Саша сдавленно стонет, пытается дотянуться и поцеловать, но он уворачивается, дразнит, едва касаясь кончиком языка подбородка и опять склонившись, накрывает губами второй сосок. Кажется, они сбросили на пол папку с проектом, стоившим Саше три бессонных ночи. Или четыре? Ему сейчас не до подсчетов. Он все еще слабо верит в то, что это на самом деле происходит, чтоб заморачиваться еще и неуместными в данной ситуации математическими вычислениями. Все, что его волнует, это тот, кто кусает его за плечо, пытаясь привлечь к себе внимание. Вылизывает его шею, с силой оглаживая бедра, или, сжалившись, целует, зарывшись пальцами в волосы на затылке. Целует так, что все остальное становится неважно. Саша пытается перехватить инициативу, соскальзывая со стола и прижимаясь всем телом к еще полуодетому партнеру. Он трется вставшим членом о его пах, даже через слой ткани ощущая возбуждение, дразнится, время от времени легонько прикусывая язык партнера. Тот шипит, дергая за волосы, и отстраняется. Саша непонимающе хмурится, но мужчина лишь быстро избавляется от мешающих брюк и опять притягивает его к себе. Сашу словно бьет током от каждого прикосновения. Хочется прикасаться, привязать к себе, не давая возможности отстраниться. Стать одним целым, ощутить его в себе. Саша лихорадочно гладит партнера, куда только может дотянуться. Целует ключицы, прикусывает по очереди соски, осторожно, на пробу, щекочет языком родинку на плече. Хочется вылизать его всего, каждый сантиметр кожи. Удивительной, изумительно пахнущей кожи. Саша шумно сглатывает и втягивает воздух носом, опускаясь на колени. Бросив быстрый взгляд на искаженное страстью лицо мужчины, он облизывает пересохшие губы и, на мгновение утыкаясь носом в жесткие волоски в паху, осторожно пробует на вкус его член. Мужчина вздрагивает, выгибаясь, и Саша, подняв взгляд вверх, демонстративно облизывает кончиком языка головку. Никогда еще он не вел себя так по-блядски. И никогда еще ему не хотелось так себя вести. Он, чуть пососав головку, неспешно обводит языком ствол у самого основания, и, словно издеваясь, медленно насаживается на него горлом, прижимая языком к нёбу. Саша честно пытается расслабить горло, заглотнуть побольше, поймать ритм, который навязывает партнер, положивший руку ему на затылок. Так не совсем удобно, даже немного дискомфортно подстраиваться под кого-то, но он не останавливается. Мужчина рвано стонет, сжимая руку у него в волосах, и, когда Саше кажется, что тому осталось совсем немного до разрядки, тянет его за пряди вверх, разворачивая и толкая вперед, и он оказывается лежащим лицом вниз на столе. Cаша нетерпеливо ерзает по полированной поверхности, с болезненным удовольствием вжимаясь стоящим членом в столешницу, и отстраненно рассматривает листок, выпавший, вероятно, из какой-то папки, когда сзади прижимается горячее тело. Он оглядывается, пытаясь поймать своим слегка расфокусированным взглядом чужой, и тянется за поцелуем. Но Костя – Саша просто шалеет от возможности называть, наконец, его просто по имени и едва сдерживается, чтобы не кричать это имя на весь безлюдный офис – с каким-то животным рыком гладит его по ягодицам, несильно надавливая на ложбинку между ними. Саша выгибается, подставляясь, и старается пошире расставить ноги, открыться еще больше. Наконец, тот, сжалившись, напоследок легонько шлепает его по ягодице и, приставив член к анусу, толкается внутрь. Задыхаясь от собственных хриплых стонов, он только и может, что подмахивать, подаваясь навстречу, и вздрагивать от особо приятных толчков. Этот бешеный ритм и хриплое «Ч-чще-е-ерт», что сквозь зубы рычит Костя, сводит с ума, и Саше кажется, что до звезд осталось совсем немного. Сладкой судорогой оргазм скручивает все внутри него, заставляя захлебываться криками, и, на краткий миг выпадая из сознания, он вдруг понимает: что-то во всем происходящем не так. Он пытается поймать «неточность», уловить хоть намек на неправильность, но не может. Все слишком правильно и слишком реально. И лишь утопая в яркой вспышке оргазма, он замечает небольшое пятно. Ту самую родинку. Родинку, которой у Кости никогда не было. Но зато он точно помнит, что такая есть у Ки…***
…рила. Кирилл. Саша ожесточенно трет глаза, пытаясь таким нехитрым способом стряхнуть остатки сна, но безуспешно. Такое сложно забыть. Его колотит мелкой дрожью, а по телу, кажется, до сих пор пробегает электрический ток оргазма. Мокрые простыни неприятно холодят кожу, Саше требуется несколько минут, чтоб выпутаться из кокона, в который превратилась его постельное белье. Он с недоумением рассматривает белесые потеки на бедрах, прежде чем понимает, что сон оказался слишком реалистичным. Неуютно как-то. И противно. Тишина вокруг давит на уши. И Саше кажется, будь сейчас хоть кто-то с ним рядом, обязательно бы понял, отчего он проснулся, и осудил. Ему хочется замотаться с головой в одеяло, но влажная ткань льнет к коже, вызывая желание побыстрее смыть с себя липкую пленку. Саша брезгливо отбрасывает в сторону одеяло и направляется в ванную, надеясь, что прохладный душ поможет «смыть» и воспоминания. Кажется, он слушал какую-то передачу о фараонах, и сам не заметил, как уснул. Саша ожесточенно трет мочалкой кожу, ежась под холодными струями воды, и упорно пытается не вспоминать свой сон. Он думает о Тутанхамоне, о чудо-способностях древних египтян, благодаря которым те смогли построить свои охренительно огромные пирамиды, и даже совсем немного о поясе Ориона. Но это что-то сродни попытке не думать о белой обезьяне, нервно усмехается про себя Саша, понимая, что в который раз намыливает подбородок, где, казалось, отпечатался ожог поцелуя. Очень реалистичный сон. И неправильный. Эта родинка… Он был почти уверен, что ошибся, и ему привиделось, что они переспали, он почти убедил себя в этом. Глупо, да, но мало ли что придет в голову убитому горем и утомленному болезнью человеку? В какой-то момент, тогда, сидя на подоконнике, он решил для себя, что это был просто температурный бред, что ему снился Костя, которого воспаленное сознание просто заменило на кого-то «безопасного», живого. На Кирилла. И этот сегодняшний сон, он тоже неправильный. Не мог же Саша думать о Кирилле? Он бы еще понял, приснись ему Максим, но Кирилл… И вообще, что за дикая фантазия – секс на рабочем столе? А эта показная жестокость… В голове мешаются остатки воспоминаний, поразительно четких и ярких, своей реалистичностью заставляющих задерживать дыхание, подставляя лицо струям воды. А еще как-то некстати в голову приходит понимание, что они с Костей никогда не занимались сексом в его кабинете. Да и, если честно, в офисе у него Костя был всего пару раз и исключительно по работе. И это Кирилл – не Костя— вечно усаживается на краешек его стола, покачивая ногой, и начинает читать лекции о том, что Саша ведет себя неподобающе начальству и вообще подает плохой пример подрастающему поколению. От осознания того, что именно, точнее, кто, вызвал такие нездоровые ассоциации с офисной мебелью, Сашу начинает потряхивать. Это неправильно. Это просто странные игры разума и его усталого подсознания.***
Он облизывает губы. Щурится, с усмешкой глядя на Сашу. Лениво ерошит волосы ладонью. Шипит, разлив кофе на стол, и ругается вполголоса, а у Саши пальцы на ногах поджимаются, когда до него в первый раз доносится это приглушенное «Ч-чще-е-ерт»— настолько ярко он вспоминает в этот момент собственный сон. Горячая волна скатывается вниз по позвоночнику и замирает где-то в паху. Белье жмет. Ему одновременно и стыдно, и хочется это услышать еще раз, и он немного – совсем чуть-чуть, самую капельку – подается вперед, на звук голоса. Если так пойдет и дальше, то он просто не выдержит. А Кирилл не унимается, ему невдомек, что он играет с огнем, и Саше кажется, что именно это неторопливое клацанье Васнецова по клавишам клавиатуры и есть самый эффективный способ вывести его из себя. Он ничего не может с собой поделать, но уже в который раз задается вопросом: она привиделась ему, эта родинка, или нет? И в который раз старается рассмотреть хоть что-то под рубашкой. Белой, как та, что так и нераспакованной лежит у него в шкафу. Оказывается, пристальное внимание раздражает не только Сашу. В любой другой день он бы порадовался, что может хоть немного отомстить за минуты неловкости, что дарил ему стажер, целенаправленно доставая, но не в этот раз. Сегодня Саша настолько поглощен наблюдением за Васнецовым-младшим, что с точностью до минуты может назвать время, что понадобилось тому, чтобы найти вчерашнюю корреспонденцию, или количество ложек сахара, что бросает в свой кофе не любящий сладкое Кирилл. Вот и сейчас тот уже минут пять с преувеличенным вниманием ковыряется в верхнем ящике стола, но нет-нет да поднимает голову, вопросительно глядя на него, но, получив невнятное «Нет, ничего», опять погружается в работу. Чтобы еще через пять минут с тем же результатом повторить свой немой вопрос. Саша криво улыбается своему отражению в мониторе, ехидно замечая про себя, что скоро у них в кабинете будет два психа: он, сходящий с ума без посторонней помощи, и Кирилл, которого за каких-то полдня он успел довести до нервного тика. Это смешно, но все утро Саша провел в мучительных размышлениях на тему новообразований кожи. Родинок, проще говоря. Почему-то именно эта деталь его сумасшедшего сна запомнилась наиболее ярко. Саше кажется, что стоит только закрыть глаза и провести языком по губам, как он почувствует солоноватый вкус кожи вокруг коричневого пятнышка. Понимание того, что ему первый раз в жизни хочется воспользоваться своим служебным положением и приказать подчиненному снять рубашку, сбивает с толку. Он ненавидит сам себя, пытается отвлечься, названивая Максиму и изводя того совершенно глупыми вопросами так, что под конец тот уже не выдерживает. — Саша, будь человеком! – рычит ему в трубку Максим. – Или скажи, чего хочешь от меня, или перестань мотать нервы! Я не телепат! Но Саше нечего ему сказать, он и звонит ему только ради того, чтоб отвлечься от глупых навязчивых мыслей, но только услышав нотки едва сдерживаемой ярости в голосе обычно спокойного Сурханова, он понимает, что ему действительно жизненно необходим перерыв. И, желательно подальше от Кирилла. Что в данный момент практически невыполнимо. Ему ничего не остается, кроме как спешно выйти покурить на улицу, буквально затылком ощущая недоуменный взгляд зелено-карих глаз. С сожалением вытащив последнюю сигарету и выбросив пустую пачку в урну, Саша понимает, что если он умрет от недостатка никотина, то и тут будет виноват этот пакостный волчонок. Ведь именно Кирилл уже раз десять выбегал «на перекур», якобы мимоходом прихватив Сашину пачку сигарет, и едва слышно огрызался в ответ на возмущенное логиновское «Убери руки от чужого имущества!» банальным «не жадничай». Саша не жадничал, просто свои иметь надо. Саша хмурится, щелкая зажигалкой, и пытается вспомнить, неужели Кирилл и раньше настолько часто злоупотреблял вредной привычкой? Но, как ни странно это звучит после сегодняшних «перекуров», оказывается, что сам Логинов видел его курящим только два раза: тогда, в больнице, и еще раз около офиса. Что-то не сходится в этой головоломке. Впрочем, понимая, что сам Кирилл никогда прямо не ответит на вопрос о причинах своего поведения, даже если его спросить напрямую, Саша вдруг осознает, что за весь день этот поганец ни словом не обмолвился о своем неподобающем поведении и десятке звонков во время ужина. Просто сделал вид, что ничего не было, а сам Саша не рискнул задавать вопросы. Не сейчас, не после этой ночи, когда любое слово, обращенное к Васнецову-младшему, отзывалось сладко-постыдными воспоминаниями о гладком дереве столешницы и собственных стонах в пустых коридорах. Стыдно признаться, но он проигнорировал удивленные взгляды Оксаны и впервые за три года предпочел выслушивать отчет, стоя у окна, наплевав на ехидное Кириллово «Неужели кресло жмет, начальник?», но за весь день всего пару раз смог заставить себя прикоснуться к гладкому дереву. Ему казалось, что стоит только осторожно провести по лакированной поверхности и у него на лице отразится все, что он видел в своих мокрых снах этой ночью. Так что приходилось играть роль статуи в своем собственном кабинете. — Да мать твою, сколько можно?! – возмущенный вопль раздался, кажется, над самым Сашиным ухом, заставив его подпрыгнуть на месте. Глядя на возмущенно-недовольное выражение лица Кирилла он понял только то, что тот уже не первый раз обращается к нему с вопросом. А все, что может Саша – это смотреть на складку рубашки на его правом плече и стараться удержать себя от опрометчивого поступка. Безрезультатно пытаться. Ему плевать, что в тот момент подумал Кирилл, но когда он поймал себя на том, что еще немного, и он прикоснется к белоснежной ткани, было уже поздно. И ошалелый взгляд Кирилла сказал все за него. Он окончательно сошел с ума. «Только ты. У меня остался только ты». В какой-то момент это стало аксиомой и для него.