***
— На вот, жуй,— грохот тарелки, которую с демонстративно равнодушным видом поставил Кирилл аккурат на утренний отчет отдела рекламы, заставил Александра оторваться от компьютера. – А то ты вообще скоро окончательно на зомби похож станешь с этим своим проектом. — Это что? – проглотив ругательства, поинтересовался Саша, пытаясь осторожно вытащить документ из-под тарелки и не измазать его соусом. — Твой обед. Или ужин. Смотря откуда вести отсчет. В любом случае, это съедобно, в отличие от того столетнего бутерброда из холодильника, что ты собирался хавать час назад... Короче, жуй давай, начальник,— не обращая внимания на его недовольство, Кирилл подтолкнул к нему тарелку и выразительно на него посмотрел… — Кхм, спасибо… Я не голоден,— увидев, что пару капель все же попали на бумагу, огорченно вздохнул Логинов и отодвинул тарелку на противоположный край стола. – У меня много дел. — Так,— с едва сдерживаемой злостью в голосе прорычал Кирилл. – Дела могут обождать, а ты, если и дальше будешь так наплевательски относиться к своему организму, скоро заработаешь язву. И, поверь мне, от нее твой характер станет еще отвратительнее. Ешь. — Кирилл! – рявкнул Саша, рывком поднимаясь на ноги и уговаривая себя не сорваться на наглого щенка. – Ты вообще охренел? Это еще что за заявки? Я что тебе говорил про поведение в офисе? Взъерошенный Кирилл застыл напротив с точно таким же вызовом в глазах и, похоже, не собирался отступать. Саша прикрыл на мгновение глаза. Вообще, если говорить откровенно, то мальчишка был прав. С утра Саша успел только позавтракать, да и то, ограничившись кофе с бутербродом. А нечто на тарелке, по виду напоминавшее несколько кусков пиццы, сложенных воедино, пахло просто одуряюще вкусно. Желудок предательски заурчал, и это не укрылось от внимания Кирилла. — Ну? Жрать-то охота, правда?– с видом «я же тебе говорил» фыркнул Кирилл и демонстративно придвинул тарелку обратно. – Будь паинькой, скушай ложечку за дядю Киру. — С-сученок,— едва слышно пробормотал с улыбкой Александр и решил, что в этот раз стоит послушать мальчишку. Но только в этот раз. — Приятного аппетита, начальник.***
Да, оказывается, слишком много произошло в последнее время того, что может заставить его вынырнуть из собственной раковины. Саша глупо улыбается в полутемной комнате и изо всех сил старается уговорить себя не делать поспешных выводов. Но смутное, щемяще-искристое ощущение чего-то, зреющего внутри, слабое осознание поддержки, близкого, родного плеча, даже легкая нотка непонимания – ну, как же можно было так долго идти к настолько простому решению?! – наполняют его существование смыслом. Он осторожно проводит по кромке пледа кончиками пальцев, не решаясь прикоснуться к спящему Кириллу, и тут же мысленно обзывает себя идиотом. А почему бы и нет? Что ему мешает? Удивительно, но Саша почти готов поверить – впервые поверить без всяких «если» и «может быть»,— что такое с ним уж точно впервые, когда внезапно понимает: было. В глазах темнеет и оглушающе громко кровь стучит в висках. Все это уже было. И отвратительно, гадко, мерзко от одной только мысли, что он мог хоть ненадолго – на минуту, секунду, да хоть на мгновение! – забыть о нем. О Косте. Костя. Это конец. Он никогда, никогда-никогда не должен был о нем забывать! Только не о нем. Саше кажется, что в легких кончился кислород. И в комнате. И в мире. На всей гребанной планете одновременно пропал воздух. Ему нечем дышать. Он задыхается, комкая в ладони край пледа. Этого просто не может быть. Нет-нет-нет! Не сейчас, не надо. Пожалуйста. Так, стоп, все хорошо. Не думать и, главное, не делать ничего такого, о чем можно потом пожалеть. Произошла ошибка. Всему должно быть логичное объяснение. Просто обязано быть, и он непременно найдет его— шерстяная ткань сама выскальзывает из ладони, – но не сегодня и не сейчас. Он подумает над этим позже. У него еще будет время осмыслить собственные поступки. Вдох-выдох. «Спокойно, Саша, спокойно, не время паниковать» — убеждает он сам себя. Ничего «такого» не случилось, ему нечего стыдиться, ведь это не он… Еще не успев додумать очередную оправдательную речь, Саша ловит себя на том, что опять рассматривает спящего Кирилла. Любуется им. Даже носком полосатым. — Твою ж мать,— едва слышно стонет Саша и поднимается с места. Надо отвлечься. Чай, кофе, таблетки — да что угодно, только бы перестать думать о Кирилле! И сон, как назло, пропал совершенно. Обозленный на себя и окружающий мир, Саша направляется на кухню искать успокоительное. Смешно, но еще полчаса назад он засыпал на ходу, а сейчас сна ни в одном глазу, и во всем виноват только один человек, мирно дрыхнущий на диване. «Персональная белая обезьяна»— криво усмехается Саша, вытряхивая из пачки остатки успокоительного сбора. Жаль, даже на чашку не хватит. Не повезло. Раздраженный Логинов тянется было к лежащей на подоконнике пачке сигарет, но и она пуста. Твою ж мать! Скомкав ни в чем неповинную пачку, он со злостью швыряет ее в стоящее неподалеку ведро. С глухим «бамс» она врезается во внешнюю поверхность пластикового ведра и падает на пол. Саша морщится, но поднимать лень. Ничего не случится, если он уберет завтра. А может, плюнуть на все и попробовать уснуть так? Может, это только кажется, что будет сложно, а стоит лечь, и он тут же отключится? Кивнув сам себе, Саша направляется в спальню. Осторожно, будто стоит ему только сделать лишнее движение, как случится что-то ужасное, он пробирается по собственной квартире, спохватываясь только тогда, когда до двери остается всего один шаг. «Идиот, ты б еще на стол с ногами забрался и пледом накрылся!»— от досады ему хочется стукнуть кулаком о стену, но едва он замахивается, когда откуда-то из прихожей доносится звук, заставляя Сашу подпрыгнуть на месте. Странно, он же разбил свой мобильный. Точнее, это Кирилл его швырнул на пол, но суть не меняется: телефона нет. Тогда откуда? Что звонит? Галлюцинации? Он вертит головой по сторонам, безуспешно ища источник звука на слух до тех пор, пока взгляд не падает на мирно лежащую на тумбочке трубку. Это даже не смешно – забыть о том, что у него есть еще и стационарный телефон. Несколько секунд он бестолково таращится на него, как на ядовитую змею, и не решается нажать на кнопку принятия вызова. Саша настолько удивлен собственной забывчивостью, что когда в трубке раздается знакомый голос, он не может выдавить из себя ни слова. — Алло! Саша? Логинов? — М-максим? — Слава богу, жив,— облегченно выдыхает на том конце трубки Сурханов, и тут же, без паузы, начинает орать. – Ты, блядь, вообще охуел, да? Ты хоть понимаешь… — Ч-чего? – первые пару секунд не понимает причину крика растерявшийся Саша, но быстро берет себя в руки. – Блядь, Макс, харе орать! И так голова раскалывается… На несколько секунд в трубке воцаряется тишина. Слышно даже как в соседней комнате что-то бормочет во сне Кирилл. Саша попытается разобрать, что именно тот говорит, но безуспешно. Неужели нельзя говорить громче? — Саш, ты издеваешься, что ли? – обманчиво спокойно продолжает после паузы Максим, отвлекая Сашу от попыток понять смысл доносящихся из комнаты звуков.— Я прождал тебя почти два— слышишь, два!— часа в ресторане, у тебя отключен телефон, а ты просишь не орать?! Да я тут уже успел черте что надумать— все больницы и морги в городе обзвонил— и еле, мать твою, выбил твой домашний номер у этой вашей Оксаны, а ты говоришь мне не орать?! Издеваешься?! Саша понимает: надо что-то сказать, как-то объясниться, но на него вдруг накатывает удивительное равнодушие, словно это не его разыскивали весь вечер, пока он сходил с ума от неспособности расставить приоритеты в личной жизни. «Переживал, наверное»— отстраненно отмечает он, но вслух произносить не спешит. Вряд ли это обрадует Максима. Тогда что сказать? Саша ожесточенно трет переносицу, пытаясь словить ускользающую мысль, но безуспешно. Что-то все еще мешает. — Саш, ты меня вообще слушаешь? – опять срывается на крик Сурханов, так и не дождавшись реакции. — Да, Максим, слушаю. Просто не знаю, что тебе сказать. «Прости» явно не подойдет, а на большее, боюсь, я сейчас не способен. — Так…— раздается в трубке после паузы, когда Саша уже сто раз успевает пожалеть о сказанном. Ну почему он каждый раз забывает о том, что больно может быть не только ему?! Почему успешный опыт деловых переговоров никак не сказывается на умении общаться с близкими ему людьми? – Не знаю, что там у тебя случилось – пожар, наводнение или еще какая неведомая хуйня, но сейчас ты идешь спать, а завтра мы поговорим. Слышишь? Сначала ты выспишься, отдохнешь, придумаешь, мать твою, отмазку, которой я поверю, а потом мы поговорим. И, Саша, я очень хочу тебе поверить. Спокойной ночи. — Хо… рошо, Максим,— уже слушая в трубке гудки, машинально произносит Саша и не знает – радоваться или рыдать от того, что в его жизни появился такой мужчина. Мужчина, который ему совершенно безразличен. Теперь он знает это абсолютно точно. Наверное, это должно пугать. Но Саша смотрит на Кирилла, который совершенно бесшумно возник на пороге гостиной, и понимает, что ему все равно. Заспанный Кирилл хмурится и чешет щетину на подбородке, неодобрительно глядя на трубку в руках Саши, но не произносит ни слова. Это кажется странным, нелогичным, так не должно быть. Слишком решительный у него взгляд. Тревога с новой силой охватывает Сашу. Но он все еще не готов к выяснению отношений ни с Максимом, ни с Кириллом. Ему нужно еще немного времени. Хочется курить, но Саша вспоминает смятую пачку на полу в кухне и понимает, что и тут не повезло. Впрочем, еще не так поздно, а за углом есть круглосуточный магазин. Кажется, Кирилл что-то хотел сказать. Он даже приоткрыл рот, но глядя на то, как Саша натягивает пальто, нахмурился и сжал губы в тонкую полоску, наблюдая за дальнейшими сборами совершенно нечитаемым взглядом.***
На улице холодно. Саша кутается в пальто и никак не может решить, чего ему хочется больше – напиться или покурить? Можно, конечно, купить и то, и другое, но это не вариант. Ему не настолько плохо. Хмурая заспанная кассирша в магазине на соседней улице явно предпочла бы, чтобы он заделался язвенником-трезвенником – он и сам бы рад,— но где-то внутри все еще зудит противное ощущение неправильности, вынуждающее Сашу поступать по-своему. Протягивая девушке кредитку, он замечает, что у него трясутся руки, и сразу становится понятным ее выразительный взгляд и равнодушно-брезгливое «Что-то еще брать будете?». Стыд перед совершенно незнакомым человеком отрезвляет и, схватив с прилавка пачку «Кэмела», он поспешно уходит, чуть ли не спиной ощущая ее полный презрения взгляд. Ну, да, такой молодой, а уже наркоман. А Сашу ведет все сильнее. Ему кажется, что вот сейчас он способен гулять по городу всю ночь, что именно сейчас он чувствует себя свободным. Свободным от всего: от переживаний, тоски, чувства неправильности, что охватывает его каждый раз, когда он думает о Кирилле. От мыслей о Косте. С последними хуже всего. Сколько бы он не убеждал себя, что нельзя так, что надо жить дальше, что он просто обязан научиться существовать без Кости, все заканчивается одинаково. Он сходит с ума от мысли, что предал его, предал их любовь. Это убивает. В горле першит. Наверное, не стоило с таким остервенением доказывать себе, что он все еще дышит воздухом, пытаясь как можно громче заорать «Я живой». Глупо это было, да. И каждая новая затяжка напоминает об этом саднящему горлу. Но Саше было это нужно. Уже второй час он бродит по городу, пытаясь решить сложное уравнение с тремя известными, но никак не может найти подходящий ответ. Каждый кажется неправильным, нелогичным. Предательским по отношению к себе, Косте, Кириллу. В какой-то момент вспомнился и Максим, но почему-то мысль о том, что и по отношению к нему он неправ, Саша отбросил как несущественную. Это уж точно лишнее. Когда-то давно, когда они с Костей только-только познакомились, он говорил о том, что не стоит себя хоронить раньше, чем надо, не стоит пугаться делать решительный шаг, что всегда стоит идти до конца, стремиться к победе. Саша прекрасно помнит его слова, но все еще колеблется, не решаясь следовать совету. Тогда Костя выглядел до смешного странно в строгом деловом костюме с выпущенной из брюк рубашкой и полуразвязанным галстуком, восседающий во главе стола и толкающий подвыпившим Михайловскому с Карнауховым глубоко философские вещи. Саша еще подумал тогда, что над подобным редко задумываешься до того момента, как попадаешь в действительно неприятную ситуацию. Он не понимал, отчего в голосе молодого привлекательного мужчины столько горечи и надежды одновременно. Рано ему было понимать. А теперь уже, кажется, поздно. Он испортил все, что мог. Можно сколько угодно врать себе, что ему этого не хочется, но Саша понимает, что он все для себя решил. Именно сейчас, сидя на лавочке у подъезда и решил. Правда, уверенности в том, что он сможет все исправить, нет. Он так старался сбежать, уйти от предлагаемого, что совершенно не задумывался о чувствах других. А они есть и у остальных людей. У того же Кирилла, к примеру. Саша с трудом представляет, через что довелось тому пройти, прежде чем упрямый волчонок смог пересилить себя и прийти к нему. Прийти именно таким, не стремящимся растоптать и унизить, а желающим помочь, согреть. Нет, Саша не тешит себя надеждой, что его неотразимая харизма способствовала этому, он прекрасно помнит обстоятельства их знакомства, но если уж Кирилл смог признаться в своих желаниях, то почему он не может? Что мешает? Костя был и останется для него всем, никто не сможет изменить этого. Он был частью его мира, его смыслом. Но его больше нет. А он, Саша, есть, и с этим ничего не поделать. Прошлое никуда не девается, оно остается с нами навсегда. Он будет с ним всегда. В памяти, мыслях, в его сердце. Но почему бы не позволить кому-то еще стать ближе, позволив согреть и успокоить мятежную душу?..***
Он даже не смотрит на него, просто сидит на полу, привалившись спиной к стене, и что-то внимательно изучает. Саше не сразу удается понять, что именно Кирилл вертит в руках, а когда до него доходит, что это чашка, в горле моментально пересыхает и все слова, что он репетировал там, на скамейке, куда-то исчезают, оставляя только одну мысль. — Положи ее. — А то что? – не поднимая головы, произносит Кирилл, ухватив кружку за тонкую ручку двумя пальцами. — Положи. Ее. На. Место,— с шумом втягивая воздух носом, чеканит каждое слово Александр. Его опять трясет – на такое он не рассчитывал. — А если не положу? – бросил косой взгляд из-под челки Кирилл и еще раз качнул чашкой. – Что тогда? Пожалуешься Сурханову, и папочка приедет и даст мне пиздюлей? Знаешь, что я на это думаю? А вот что… Синяя кружка Кости. Любимая кружка. По-хорошему, чашку стоило бы давно выкинуть, чтоб не мешала и не мучила воспоминаниями, но рука не поднималась. И сейчас – с удивлением понял Саша, рассматривая встрепанного и обозленного Кирилла – он злился не потому, что ее взял кто-то другой, а оттого, что он сам должен был разорвать этот удерживающий его в прошлом мостик. Это его рука должна была швырнуть ее о стену. Его, не Кирилла. Но, несмотря на это, он взорвался, увидев сотню мелких осколков на полу. – Что… ЧТО ты делаешь?! Ты охуел? Это же любимая кружка Кости! Любимая… кружка… Кости… Ужас, усталость, раздражение и облегчение волнами накатывают, мешая сосредоточиться и уловить, что в этот момент делает Кирилл. Саша хватается за стену в поисках опоры, он видит только тысячи синих осколков на полу, все еще слыша эхом их звон. Надо учиться жить. Идти к цели. Добиваться. Любить. Кирилл даже не смотрит в его сторону, он снует по комнате, занятый поиском своих вещей, и все бы ничего, но Саша слишком отчетливо понимает, что будет дальше. Вот сейчас он достанет из-под дивана второй ботинок и уйдет. И на этом все окончательно закончится, так и не начавшись. — Кирилл, ты не…— судорожно пытаясь подобрать подходящие слова, внезапно охрипшим голосом произносит Саша. В голове просто дикая свистопляска и кажется, что это не Кирилл, а он все же напился до полусмерти и теперь пребывает между сном и явью в своем галлюциногенном бреду. Он понимает, что надо как-то остановить, что-то сказать, сделать, в конце концов, но что?! — Да нет, ты, в сущности, прав,— не обращая внимания на его слова, внезапно начинает рассуждать вслух Кирилл. – Этот, как его… Максим тебе подходит, да и вроде приличный с виду мужик. Я… рад за вас. Честно. Да, рад. Ты даже, блядь, не представляешь, как я, блядь, р-рад вашему большому пидарскому счастью,— буквально рычит Кирилл, и, прихватив свой мобильный, пытается проскочить мимо Саши в прихожую. Ему почти это удается, но в последний момент Саша выныривает из оцепенения и ловит его, обхватывая поперек груди, прижимая к себе, утыкаясь носов в лохматый затылок. Они так и замирают, не решаясь сделать лишнего движения. Никто не хочет первым нарушать странное умиротворение. — Ладно, если хочешь, иди,— спустя долгие полминуты заставляет себя произнести Саша, но вопреки самому себе, так и не разжимает объятия. — Не хочу.