Мир двух сердец

Голова шла кругом из-за недавнего расстройства, ноги пошатывались, а глаза слегка припухли. Но оставаться здесь я не мог – слишком много глухих возгласов доносилось с заднего дворика, нарастание звуков начинало пугать меня. «Сложно объяснить будет потом,» — я вышел из тени широченных деревьев, загораживающих прежде меня своей изящной листвой, и принялся бежать в свою комнату. Выбор пал именно на это место, так как больше мне и идти то некуда было, чтобы поплакаться или хотя бы просто поговорить с кем-то дружески, по душам. Птицы сладко исполняли трели сегодняшнего дня, что я даже на минуту приостановился и, заслушавшись, на мгновение позабыл обо всех предшествующих переживаниях. «Ваша свобода ведь только зримая. На самом деле вам наверняка тяжело жить в скрытные часы голода и холода. Ища притулок и ту короткую нить спасения, вы непроизвольно прячете себя от внешнего мира. А если ты ему не нужен?! Если тебе не куда идти?! Если страшно оставаться самому, но просить о помощи не кого, ведь ты один, словно нераспустившийся цветок, укутанный навечно в снега и морозы, окруженный прозрачной клеткой и связан навеки узами одиночества.» — А птицы, как будто прочли мои мысли и, не понявши их смысла, ринулись на другое дерево. «Эх.… Даже вы меня бросаете…» — Я ступил вперед на пару шагов, но больше повторять судорожную попытку я был не в силах. Это странное сопротивление чувств, непривычное смятение и не схожее заблуждение в собственных эмоциях было мне совсем чуждо, но в последнее время я все больше понимал, что мне не сбежать от надвигавшейся боли: рано или поздно я столкнусь с правдой о настоящих чувствах Хикару – то есть, я ему без изрядной надобности. «А на какую надобность я вообще рассчитываю? Существует столько прекрасных и интересных личностей, и тем более девушек в их числе, намного превышающих мою заурядность и сухость. К тому же родители бы не одобрили это дело, да и сам Хикару.» — Я припомнил, как он, при каждой симпатичной девушке, так я считал, выпучивал глаза, нагло льстил и ухаживал вот уже, сколько времени, за Харухи. Она была первой девушкой, которой он уделял столько личного внимания и времени, и даже ссорился с Тамаки-саном. Когда-то я сам устроил им свидание. Хикару было плохо, и я, ставя собственный эгоизм на последнее место, предпочел своему счастью счастье Хикару. Нет, я не жалею, о том, что совершил, ведь братишка был рад, а эта игривая и по-настоящему счастливая улыбка дороже мне всех идеалов, построенных хрупким и, по-детски, мечтательным воображением. Но Харухи может разбить ему сердце своим бесконечным цинизмом и изощренной критикой ко всему происходящему. Вот этого поворота событий я и впрямь побаивался. Мы с Харухи не так и сильно знакомы, чтобы судить смело ею совершенное поступки, да и критик из меня не приспособленный достойно ответить чем-то стоящим, ведь чего я и сам добился?! Но, я всегда считал её не то чтобы не достойной Хикару, а скорее не подходящей ему. Но если она не подходящая, то тогда ему кто я? Я ни сколько не достоин быть мрачной копией этого великого человека. Возможно, я приукрашивал Хикару и его характер, но для меня он всегда был идеальным: с небольшой ядовитой ухмылкой, когда хотел намеренно оскорбить чье-то имя, с слепящим блеском в глазах, когда затевал новую пакость, с наигранной улыбкою, которую я как таковую не люблю в людях, но даже она привлекала меня в Хикару. Весь его силуэт, вся его манера, харизма, движения, действия, я не обращал внимания на все плохое. Когда любишь – становишься воистину слепым ко всему. Не можешь трезво оценить происходящее, и наивно цепляешься за давно потонувший корабль. Может так оно и правильно: ревновать и плакать ночами….» Неожиданно раздался гул по направлению от дороги. Я опомнился и пришел в чувство. Ноги уже не были столь деревянными, и тело не ломила подобная дрожь. Я вспомнил о том, куда собирался идти, и быстро зашагал к особняку. Поднявшись на нужный мне этаж, я обнаружил дверь приоткрытой. Это было не свойственно для Хикару – несменного перфекциониста. Я осторожно сделал кроткий шаг и очутившись в комнате, увидел конверт. Я взял его и прокрутил в руках в поисках метки или подписи, но не найдя никаких слов, оторвал правый бок конверта. Из оставшейся бумаги виднелись картинки. Я вытащил их, и к моему изумлению, перешедшему в боль и сильное покалывание, которое рвало грудь и повторяло слова: « Этого не может быть». На двух фотографиях были Хикару и Харухи, сладко целующиеся в парке. По телу прошел холод. Голова шла кругом, а руки истерически дрожали. «Может это чья-то злая шутка?!» — Я пытался оправдать недавно увиденное, искал записки и другой визитки в конверте, но тщетно. «Все потеряно. Хикару, как ты… мог?!» — Я понимал, что вот и пришло время расстаться со своими желаниями, но душа молила о другом. Я впервые захотел ударить девушку. Но, пришедши в себя, выбросил подобные мысли. Ватные руки уронили фотографии. Сердце колотилось, как сумасшедшее; в голове отбивался его пульс. Сейчас мои мысли метались, как молекулы в диффузном состоянии: одна бьется об другую, и подталкивает новую, еще более сложную, страшную и прискорбную. А погода, будто издеваясь, освещала все вокруг, солнце грело землю, а легкий ветерок играл с газоном в саду…