_____
Майлхайрер пришел только вечером, когда закатное солнце уже садилось за крепостной стеной, и застал своих учеников за музыкальной игрой: Нискуэл пела, а Ваверли и Сайллис, подпевая, играли на лютнях. Майлхай стоял в дверях и ждал. И лишь тогда, когда смолкли последние ноты, вошел в круг света, отбрасываемого камином, и сел рядом с Ваверли на диван. – Где ты был? – спросила Нискуэл. – Встречался со старыми знакомыми, – хищно улыбаясь, сказал Майлхайрер. – Не все были счастливы видеть меня, а некоторых я откровенно разочаровал тем, что, оказывается, не умер. А чем занимались вы? – Гуляли, – просто ответил Ваверли, – То тут, то там… – Были в местном трактире, – вставила Нискуэл. – Где на нас все пялились, – помрачнев, закончила Сайллис. – Пялились? – нахмурил брови Майлхай. Ученики дружно закивали. – Ооо, ясно… Вы новенькие. Каждое новое лицо в Обители – это целое событие и свежий повод для сплетен. Да и вы к тому же, – Менестрель обвел взглядом своих учеников, – очень юны. Особенно Нискуэл. Не удивлюсь, если ей было оказано основное внимание людей в этом… Он не договорил: Сайллис рассмеялась, Ваверли широко улыбнулся, а Нискуэл, залившись краской, возмущенно воскликнула: – Так не честно! Ваверли всего на два года старше на меня, но ему многозначительных взглядов незнакомых людей не доставалось!.. – Поэтому я и говорила: ты слишком хорошенькая для столь мрачного места, – с улыбкой ответила Сайллис. Нискуэл, глядя на веселые лица друзей – даже Майлхайрер не сдержал улыбки, – тоже рассмеялась. Наполненная смехом гостиная заискрилась теплом и мягкостью. Каминная решетка, за которой в огне трещали старые сморщенные поленья, отбрасывала причудливые тени от силуэтов сидящих людей. – Ладно, – Майлхайрер встал. – Пошли! – Куда? – воскликнули в один голос ученики. – Я же должен вам всё здесь показать. Так вот – в одном месте вы точно не были во время вашей прогулки. И менестрель, загадочно сверкнув глазами, накинул капюшон и вышел из дома. Ваверли, Нискуэл и Сайллис переглянулись, схватили свои плащи и выбежали вслед за своим учителем._____
Они вновь вошли в Дом Хранителя флейты и прошли в ту дверь справа, откуда накануне пахло едой. За дверью оказался продолговатый зал, заканчивающийся сложенным из благородно красного кирпича камином и узорчатой решеткой. У дальней стены стоял стол, заставленный блюдами, более изысканными, чем простенькая снедь трактира. – И почему мы сюда не пошли!.. – восхищенно произнес Ваверли, глядя на всё это гастрономическое великолепие. – Вас бы и не пустили сюда – без меня, – ответил Майлхайрер. – Ученикам вход строго запрещен. А теперь пошли – нужно найти Кассандру… Менестрель, старательно обходя людей, сгрудившихся у стола, двинулся в сторону камина. Ваверли, схватив Нискуэл за руку, чтобы та не затерялась в толпе, двинулся вслед за Майлхаем. Сайллис немного отстала, потеряв из виду своих спутников. И только девушка заметила светлые волосы Нискуэл, разительно выделяющие среди массы серых, подчас немытых голов, как вдруг из толпы вывалился Мартон. Мужчина был пьян. Окинув помутненным взглядом Сайллис, Мартон произнес, тыкая пальцем и брызжа слюной: – Ааа, ты ж та девица Майлхая, этого чудика обидчивого! Ну, и как дела?.. Сайллис попыталась обойти качающегося от выпитого мужчину, но тот, вцепившись с необычайной резвостью своими толстыми пальцами за плечо девушки, затараторил громче прежнего: – Эй, куда пошла! К своему любимому учителишке?.. Эй, я с тобой разговариваю, рыжая! Вокруг них уже собралась толпа, которая с любопытствующим бездействием наблюдала за происходящим. – Отпусти меня! – воскликнула красная от злости и смущения Сайллис. Но Мартон, притянув к себе девушку, расхохотался. Борода мужчины, усыпанная крошками еды, защекотала щеку Сайллис. – Ты миленькая! Может, плюнешь на этого выродка!.. Он не договорил: Майлхайрер, вынырнув из толпы, быстрым движением оторвал пальцы Мартона от плеча Сайллис и оттолкнул девушку за спину, встав между ней и пьяным мужчиной, который теперь ошарашенным взглядом смотрел то на свою руку, то на гневного менестреля. Повисла тишина. Ожидающая и заинтересованная толпа ждала, что произойдет с появлением этого нового персонажа, чье лицо скрыто капюшоном. Ваверли и Нискуэл, пробившись сквозь плотный ряд смотревших, застыли в волнении. – Явился! – воскликнул, наконец, Мартон и сплюнул на пол, едва не попав на сапог Майлхайрера. – Дай мне, пожалуйста, свою флейту, Нискуэл, – с убийственным спокойствием произнес менестрель. Нискуэл достала из-за пазухи инструмент и протянула его менестрелю. Девушка с беспокойством смотрела на Майлхая, но тот проигнорировал её взгляд. – И чё ты собрался делать? – замахал руками Мартон, щуря пьяные глазки. Майлхайрер поднес флейту к губам. Ноты, сначала осторожно и неловко, вырвались из узкого тела флейты, а потом всё быстрее и яростнее закружились, заворачиваясь в спирали, словно ветви дикого плюща. Толпа застыла, толпа, едва дыша, внимала этой музыке. А ноты, становясь всё быстрее, всё острее, летали и задевали острыми гранями души, но основной удар был направлен на Мартона. Мужчина, не удержавшись на вдруг ослабевших ногах, упал на колени и дрожащими пальцами медленно достал из-за пояса свой кинжал. И руки, руководимые паническими мыслями и дикой мелодией, направили блекло мерцавшие острие на толстую шею своего хозяина, Мартона… А Майлхайрер всё играл, глаза его были полны неприкрытого торжества и холодного презрения. Сайллис, Ваверли и Нискуэл, которые так же, как и все остальные люди в зале, застыли под нездешним звучанием обычной флейты, вдруг подумали – это мысль пришла им в головы почти одновременно, – что эта мелодия того же сорта, как та, сыгранная Майлхаем на Черной поляне. Только ужасней, только мрачнее и более гибельно ее влияние на человеческую душу... – Прекрати! Женский голос прервал жутковато-прекрасную музыку. Толпа, судорожно вздохнув, дружно повернула свое многоголовое тело к входу в зал. Там, гордо выпрямившись во весь рост, стояла Кассандра в сияющем белом платье, а за женщиной – тщедушный старик, на холеном лице которого было написано раздражение. Майлхайрер опустил флейту. Менестрель был спокоен, но голубые глаза его сияли вызовом из-под зеленой ткани капюшона. – Что ты творишь? – Кассандра подошла к Мартону и вырвала кинжал из побелевших пальцев мужчины. – Ты чуть не убил его, Майлхайрер! – Вот была бы потеря, – еле слышно произнес менестрель. Кассандра, отдав приказ увести Мартона в лазарет, повернулась к Майлхаю. Карие глаза женщины были темными, почти черными, от страха и непонимания. – Ты же не хуже меня знаешь, что может сделать с человеком музыка, сыгранная искусным менестрелем… Мартон убил бы себя и сам бы не понял этого! Что такого он сделал тебе, что ты решил расквитаться с ним таким образом?.. – Он задел мою гордость, – холодно произнес Майлхай. Вдруг старик, едва достававший менестрелю до плеч, подскочил к мужчине и, тыкая суставчатым пальцем в грудь Майлхая, закричал презрительно: – Твоя гордость, глупый мальчишка, не что иное, как твоя глупость! – Странно слышать слова глупости, лорд Тёрнер, от человека, чья молодая жена по скуке изменяет ему каждую весну, словно кошка, – четко выделяя каждое слово, парировал Майлхайрер. Повисла раскаленная сплетней тишина. Старик побагровел от гнева. На бледном лице Майлхая ни один мускул не дрогнул, лишь глаза были полны холодного презрения. Кассандра в ужасе прижала тонкие пальцы к побелевшим губам. – Как ты смеешь, эльфийское отродье! – зарычал старик и схватил Майлхая за ворот плаща. – Снова захотел в камеру-одиночку? Я тебе устрою!.. Капюшон слетел с головы менестреля, и толпа, увидев заостренные уши, отстранилась в брезгливом изумлении, продолжая, однако, с жадностью ловить каждое слово развертывающегося скандала. – Отпустите его, лорд Тёрнер! – вмешалась Кассандра и положила ладонь на плечо старика. – А ты, Майлхайрер, перестань нарушать установленный в Обители устав! Лорд Тёрнер разжал кулаки и отступил, буравя Майлхая жутким взглядом человека, желающего убить своего обидчика. Майлхайрер же отдал флейту Нискуэл – Ваверли попытался поймать взгляд менестреля, но тот избегал смотреть на своих учеников, – а потом, вновь накинув на голову капюшон, вышел из зала. Было слышно, как скрипнула, захлопываясь, входная дверь. Только тогда, когда стихли шаги опального менестреля, толпа ожила и загудела. Старик, тяжело вздыхая и всё еще красный, прошел к камину и рухнул в одно из кресел, расположенных полукругом у огня. Ваверли, Нискуэл и Сайллис стояли, ловя заинтересованные взгляды людей, и пытались осознать случившееся. К молчаливо застывшим ученикам подошла Кассандра и тихо спросила: – Что произошло? – Он вступился за меня, – упавшим голосом произнесла Сайллис, глядя себе под ноги. – Мартон лез ко мне, а Майлхай… Она не договорила. Бросив несчастный взгляд на Кассандру, девушка выбежала вон. Нискуэл сделала было шаг в сторону убежавшей подруги, но Ваверли, положив ладонь на худенькое плечо девушки, прошептал ей в самое ухо: – Не надо… Оставь, ей надо побыть одной. – Да… – проведя руками по всклоченной прическе, произнесла Кассандра. – Не надо было ему возвращаться, и Майлхай это прекрасно знал! – а потом добавила, глядя на оставшихся учеников. – Он, видимо, сделал это ради вас… И, повернувшись, женщина прошествовала к камину к застывшему в мрачном размышлении лорду Тёрнеру. Ваверли молча взял Нискуэл за руку и повел к выходу. Девушка и не сопротивлялась: так же молча, она шла вслед за юношей, ощущая с какой теплотой и участием сжимает он ее дрожащие пальцы. Они пришли в свой домик, где в полной тишине Ваверли уложил Нискуэл в постель, а сам, спустившись в гостиную, лег на диван и, задумавшись, тихо забормотал себе под нос: «Брат мой, брат – душа водопада, мне ответь, где твоя радость? Как же так – наполнилось ядом то, что пело, то, что смеялось…»_____
Сайллис догнала Майлхая на середине полного тьмы и снега двора, который был похож на чашу в окружении каменных краев крепости. – Подожди! Менестрель остановился и повернулся к бежавшей девушке. Лицо его было как обычно бесстрастным и спокойным, что вновь смутило Сайллис. Но девушка была слишком горда, чтобы отступить из-за собственной неловкости, в которой она боялась признаться даже самой себе. – Да? – спросил Майлхайрер, про себя подметив покрасневшее лицо Сайллис и ее горящие напускной бравадой зеленые глаза. – Спасибо, – сказала, собравшись духом, девушка. – Спасибо, что вступился за меня. Хотя я и сама могла бы справиться, – добавила нарочито небрежно. Майлхайрер улыбнулся: – Я так и подумал. – Куда ты идешь? – тут же задала вопрос Сайллис, чтобы скрыть свое тихое ликование, невольно возникшее в ней при виде осторожной улыбки менестреля. – Поговорить с Советом. Пока мое опрометчивое поведение не принесло вред – Вред? – Да. Нас легко могут выгнать из гостевого дома, или посадить в местную тюрьму. Или вышвырнуть вообще из Обители… – Тюрьму… – перебила Майлхая Сайллис. – Это ведь про нее говорил этот мерзкий старик, пока орал на тебя… Когда это произошло? – Это было давно. Лет… двенадцать назад, – задумчиво произнес Майлхайрер. – Я был тогда юным и глупым… Я проник тогда в Библиотеку Совета, туда запрещено входить посторонним. Меня поймали и в наказание посадили в одиночную камеру на три дня. – Три дня за то, что ты проник в какую-то библиотеку? – удивилась Сайллис, представив себе худенького темноволосого подростка, перед которым неумолимой тяжестью закрываются двери тюремной камеры. – Что ты там делал? – Я искал, – Взгляд Майлхая был направлен в сторону светлых окон Дома Хранителя флейты. – Искал записи о таких же, как я: детях, рожденных от союза эльфа и человека. И не нашел… – Менестрель посмотрел прямо в глаза Сайллис, и девушка вздрогнула от той отчаянной грусти, что скрывалась за мнимым спокойствием в голубых глазах Майлхая. – Я оказался единственным дожившим до взрослых лет выродком. Как оказалось, младенцы, появившиеся от порочной связи женщины с Высшим созданием, мрут сразу же, наказанные и эльфийскими, и человеческими богами. Поэтому меня боятся, поэтому я внушаю омерзение – меня попросту не должно быть на свете… Он замолчал. Валил снег, оседая быстро тающей сединой на черных, как уголь, волосах менестреля. Сайллис стояла, обуреваемая состраданием, желая излечить все те душевные муки, что таила в себе мало знакомая ей и скрытная душа Майлхайрера. Но девушка была слишком горделива, слишком привыкшая к своей одинокой самостоятельности, чтобы закрывать своими хрупкими силами чужие раны… – Иди домой, – произнес, наконец, Майлхай и легким движением стряхнул снег с плеча Сайллис. – А то замерзнешь. Иди, я всё равно буду поздно. Сайллис кивнула головой и пошла в сторону их гостевого домика, ощущая провожающий взгляд менестреля и беспокойный стук своего сердца. Майлхайрер, подождав, пока стройная фигурка Сайллис скроется во тьме и снегопаде, пошел к главным воротам, около которых в тщательно обставленном и богато украшенном доме жили члены Совета. Менестрелю надо было принести покаяние.