Когда в лесу появились индейки

С рассветом я наконец-то отправился в свой «крестовый поход»: сперва в Западный Гарнизон, потом в Голдшир, потом заскочу к дяде Томасу, обменяю наш сдобный хлеб на его ржаной. И все это надо успеть до полудня, когда прибудут первые представители Оргриммара. В виду последних приготовлений к празднеству до полудня в тавернах и на площади Штормгарда ни души — ну разве что МакНаб дрыхнет на чьей-то пустующей телеге. Помню, когда он ещё окончательно не спился, он часто играл со мной и братом, да ещё с кучей детворы в догонялки, чем невероятно злил мисс Данну. За воротами города в отличие от центральной площади тьма стоит непроглядная. Но я все равно безразлично ступаю за порог, намереваясь за каких-то три часа пройти нехилый маршрут. Первым делом мне бросается в глаза, как широко зевает часовой, подняв внушительное забрало. При виде этой неподдельной блажи в лице элитного стража Штормграда меня самого мурашками обуяло желание упасть и, наплевав на все, — на праздник и на всякие поручения — уснуть прямо на свежевыпеченных булках, которые отец бережно упаковывал для транспортировки. Да, ведь я, кстати, целых шесть часов боролся со сном возле тихо гудящей духовки, сделанной на заказ нашими друзьями гномами и так располагающей рядом с собой ко сну. Хотя мне гномы друзьями никогда не были; это отец в свое время приложил руку к снабжению своими кулинарными творениями самых требовательных гурманов Караноса. Говорят, у них даже их механические страусы поедали приготовленные им крендели к пиву! Чтоб мне обсуккубиться! Они же не живые! И все же, долг есть долг. Мне нужно донести этот хлеб даже если я обрасту бородой или наоборот полысею. Ибо на него так и так ушли немаленькие деньги. И держать выпечку в мешке долго нельзя. Родители натаскали меня в прошлом, часто ругая, если товар приходил к получателю помятым или несвежим. Отец грозил ремнем, а мать сетовала на то, что я позорю предков. А я не понимал, что я такого сделал, чтобы на меня ещё и неизвестные предки обозлились! Родителям проще было бы напомнить мне про болотобродов, тогда я бы точно держал язык за зубами весь оставшийся день. Но, кажется, никто из нас этих тварей-то никогда и не видел. Идти до Западного Гарнизона почти час, и всего четверть занимает путь до неё напрямик через лес. Однако я ни разу не ходил этим путем, на котором до лагеря Братства Справедливости — точнее его остатков — рукой подать, и не хватало ещё, чтобы они украли наш хлеб. Да, кстати, почему-то папа в первую очередь всегда говорит «не потеряй хлеб», а уж потом «берегись, сынок». Днем до заставы идти даже весело, по пути я всегда захожу на ферму тетушки Азеллы дорогой в Голдшир, меня всегда встречают добродушным лаем её собаки. Пару раз я даже приносил домой немного тыкв от Бреквеллов — когда до них доходил. Однако сейчас ни одна из подобных радостей мне не светила. Мне совершенно ничего не светило! Темнота была непробиваемая, а взять фонарик я, конечно же, в суматохе забыл. Ворота за мной уже захлопнулись, поэтому просить привратника отворить было стыдно. Да и возвращаться плохая примета… До рассвета оставалось как раз около часа. На дорогах было не намного светлее, чем в дремучей чаще леса. Даже почти так же темно — я сориентировался куда идти разве что по памяти. Ну сам факт такого экстремального похода меня не тяготил, а даже нравился, не нравилось мне сомнительное напутствие отца… На мой вопрос, с чего такая спешка, он сказал, что утром обещался быть какой-то там друид-Олений-Шлем. За смех мне сразу прилетел обидный подзатыльник. Я не запомнил причину визита, но понял, что к нам пожалует большая шишка, что было редкостью в такой период. И из-за этого король, нарушив традицию, распорядился накрыть на площади перед часовней вместо поляны у ворот. И времени для посещения деревень днем у нас с отцом совсем не будет. Я понимаю, встреча предводителей важна, однако неужели им хватит места перед несчастной маленькой часовней? Да и не потревожит ли празднество утреннюю службу жрецов? Но папа был весьма настойчив и немногословен: «Шуруй быстрей и сразу возвращайся! Не дай бог потеряешь полученные деньги! Хочешь чтобы нас закрыли?!» Отец просто на взводе из-за подготовки к пиру, я знаю, но слушать такое все равно радости не доставляет. На фоне всего этого мне было проще согласиться и выполнить работу, поэтому подумать об опасностях ночного Элвинского леса как-то не успелось… Да что может случиться? Я лучше отмучаюсь сейчас, чтобы потом два дня со спокойной совестью провести в историческом крыле библиотеки. Через два десятка футов по дороге я оказался в гуще сумерек, а за спиной ненавязчиво белел кирпич городской стены, но, к сожалению, не освещал пространства, а наоборот казался размытым призраком. На фермах неподалеку ещё не горели окна, дожидаясь скорых петушиных криков, и я решил, что солдаты на заставе будут не против, если я принесу им хлеб пораньше. Поправив завязки от мешка на плечах, я побежал по гравию трусцой. Мне стало вдруг не по себе — наш лес сложно назвать опасным, однако не раз от Голдшира долетали слухи о нападении голодных хищников, которым не хватало дичи, а также в предрассветный час путников могли подстерегать шпионские шайки Братства. Нет, трусить я не стал! Но осознание того, что эта темная и тихая дорога будет петлять передо мной ещё с добрый час заставила ещё больше ускорить шаг. Я вдруг подумал, что было бы куда быстрее пройти лесом, ибо я все равно бегу. Но риска не хотелось, к тому же нет гарантии, что я не заблужусь. Где-то через минут пять я пожалел об этом. Уж лучше было бы бежать, глядя все время прямо, чем семенить по петляющей дороге и оборачиваться на любой шорох. А ещё через пять минут я окончательно уверился, что за мной кто-то следует по пятам и, сколько бы я не оборачивался, сказать наверняка, есть там кто в темноте или нет, было невозможно. Когда я читал в книгах о подобных интригующих моментах, мне всегда было не понятно, чего можно бояться: герой в любом случае должен убежать, история-то ещё продолжается. А теперь вдруг с полной ясностью до меня дошло, в чем главное отличие этих баек от жизни. Никто меня спасать не будет. Если только в упакованные булки не заложено какое-нибудь мощное заклинание. Значит сейчас меня вполне может сожрать дикий медведь, или поймать в плен разбойники — и никто об этом даже не узнает! Эйсс бы наверняка пришел на помощь. Но его тут нет… Вообще, эту дорогу должны охранять элитные стражи, но что-то я их уже очень долго не наблюдаю. Я не заметил, сколько времени прошло, или когда я начал паниковать и постоянно озираться по сторонам. Я не мог думать ни о чем, кроме как оторваться от погони. Даже если на самом деле никого не было за мной, я все равно не мог идти спокойно. И почему я не последовал зову интуиции и не попробовал пробежать через лес? Или взять из дома хотя бы одну маленькую масляную лампу. Дорога кажется нескончаемой, а придорожные фонарики будто кто-то специально потушил! Чертова застава! Чертовы булки! Чертов праздник!!! С каждым шагом мне становилось совсем не по себе, и от подкатывающего страха леденели конечности. Я не знал, как долго бежал и стоит ли поворачивать и возвращаться в город, или все-таки добежать до заставы. Наверное, я был как назло посередине пути — по крайней мере так мне подсказывал ударившийся в панику разум. Вдобавок я начинал уставать. Зверски уставать, хотя впереди на просвет дороги не было видно ничего. За это время небо успело немного посветлеть, однако я все равно не видел вокруг себя ничего кроме засасывающего в заросли беззвучного мрака. Без какой-либо направляющей мысли я взял и остановился. Дорога в этой части пути была Уже прохода в амбар, а собственное дыхание мешало мне расслышать хотя бы что-то в глухой утренней тишине. Стражей по прежнему не было видно. Я решил не задерживаться и пошел дальше быстрым шагом. Слух начал постепенно привыкать к ноющей глухоте, но ничего кроме жужжания какой-то насекомой твари, пронесшейся мимо моего лица, я не разобрал. Я чуть было не рассмеялся над собой — подумаешь, переполошился из-за какого-то надуманного шороха. Брат точно бы развел руками и упрекнул в трусости. Если так подумать, хорошо все-таки, что он уехал… Мои умиротворяющие мысли было легко рассеяны едва заметным движением где-то сбоку от поля зрения. Оторопев, я обернулся ровно в тот момент, когда из-за дерева на меня совершенно неожиданно выскочила какая-то коричневая тень, преграждая дорогу. Не успел я встать в оборонительную позу или хотя бы закричать, как разбойник, который был довольно низкорослым, споткнулся о придорожный булыжник, перевернулся через низкий деревянный забор у дороги и кубарем скатился в неглубокий кювет. Я смотрел на неуклюжего нападающего, в руках которого до падения мелькнул короткий кинжал, и медленно приходил в себя. Сперва понял, что прижимаю к груди злополучные булки, будто хотел их защитить. Или ими защититься, не знаю. Потому почувствовал, как кровь отлила от головы, из-за чего ненадолго потемнело в глазах, но прилила к едва не выскочившему через глотку сердцу. Вот ведь зараза. В такие моменты людям обычно говорят «ты что, смерти моей хочешь?», но в случае моего преследователя этот вопрос очевидно не требовался. Наверное, считанные секунды я стоял как истукан, а затем рванул дальше по дороге, мимо забора, за которым копошился и тихо ругался разбойник. Я бежал, надеясь чудом оторваться, скрыться в темноте, готов был прикинуться даже деревом! До Заставы было ещё далеко, однако вдали я отчетливо различил маленькое пятно света. Возле небольшой каменной беседки горела лампа, и двое часовых сидели рядом на перекладине, как нахохлившиеся куропатки. Они заметили меня ещё издалека и подняли свои забрала вместе с копьями. Это была ещё не застава, но первый мост до неё, возле которого, слава богу были патрульные: мужчина и две женщины в крепких доспехах. Я чуть было не сбил одного из них с ног — хотя наверное мне не хватило бы сил сдвинуть такой доспех — когда подбежал к ним, отдуваясь и крича о том, что на меня напали. Я думал, они насторожатся или хотя бы хмуро уставятся в лесную чащу, но они вместо этого весело и громко рассмеялись. — Ты должно быть встретился с Тилсом. — Да, Тилс пересекал этот мост не так давно. — Хулиган опять потушил все фонари на пути в Штормград. — Да-а, от капитана Джандо его ждет нехилая порка. Я попытался облечь вопрос по поводу никогда не слышимого мной раньше имени в слова, но не смог даже пошевелить губами. Впрочем, мое выражение лица в этот момент скорее всего говорило само за себя. — Тилс — оруженосец главнокомандующего, — в том же невозмутимом тоне объяснила мне одна из стражниц, — Он часто играет в лесу, пытаясь освоить скрытность, — она сделала глубокое ударение на последнее слово, и мужчина-стражник поддакнул ей веселым смехом. — Да, развлекается дитё малое. Раз… развлекается? А я по его милости значит чуть не отдал концы! Долбокласснутый перекласс! У меня ведь возникла мимолетная мысль, что фигура нападавшего маловата для взрослого и слишком хилая для дворфа или гнома, но я её отринул из-за испуга. К тому же, он так красноречиво упал, что в немного иной ситуации это вызвало бы бурю разномастного смеха. — Неужто этому олуху, который не умеет управляться с кинжалом, удалось тебя напугать? — спросила другая стражница с добродушной улыбкой, и мне не оставалось ничего другого, как ответить: — Нет… я потом ещё наткнулся на волка. — Оправдать как-то дрожь в коленках надо было. — Волк? Волки — это серьёзно, — закивал стражник, положив руку на мое плечо, — Как же мы будем получать вкусный хлеб, если нашего незаменимого подмастерье повара съедят? Обе женщины заулыбались, и в этом странной незнакомой компании почему-то улыбнулось и мне. Одна из стражниц сопровождала меня оставшийся путь до заставы, а я ловил себя на дурацкой мысли, что до сих пор нервничаю после неудавшегося нападения. Рядом с вооруженным длинным мечом охранником я чувствовал себя в полнейшей безопасности, но тем не менее у меня до сих пор дрожали пальцы, и было сухо во рту. Кто бы ни был этот Тилс, ему следовало отдать должное. А потом придумать, как получше отомстить. На Заставе нас встретило целых четыре стражника — на этот раз все были мужчинами, — как раз сменялась вахта. Внутри обосновался небольшой отряд, вернувшийся с зачистки Лесной опушки на юге. Уставшие солдаты спали, накрывшись толстенными пледами, прямо на каменном полу в столовой. Я был немало ошарашен громкостью храпа, когда я вошел, чтобы разгрузить свой мешок посреди обеденного стола. Свободный от поклажи я вышел на свежий воздух. — Петухи уже скоро закричат, — пояснил один из часовых, не понятно ком именно, — Жаль их здесь так хорошо не слышно. Этим лентяям всегда есть чем оправдать свои пять минут рассветной лени. — Он устало кивнул в сторону устланной спящими телами столовой. Его пластины на руках и плечах блестели при свете факела, и я в сотый раз подумал о том, что всегда мечтал родиться в семье военного, чем такого простого общественного деятеля, как пекарь. Я может быть и не из тех, кто хотел бы воевать, — или чтобы моя родня воевала, — но… так хоть немного интересней. Стоя рядом со стражниками на входе в башню гарнизона, я разрывался между желанием рвануть с места, направляясь поскорее в Голдшир, — перекантоваться у тетушки Азеллы, — или дождаться распорядителя по кухне, который должен был отдать долю за хлеб и вроде как пошел искать этого самого оруженосца Тилса. С одной стороны, меня обескураживал этот поход вне всякой меры, но, с другой стороны: подождём пока выглянет солнце, а они там в пекарне и без меня пока справятся. Я не стал спрашивать у стражников, скоро ли вернется распорядитель, решил просто выждать. Солнце потихоньку начинало подниматься, воздух светлел, но петухов, как и сказал один из охранников, слышно не было. Внезапно со стороны Западного моста, пересекающего более широкую реку, чем восточный, послышался плеск и громкий крик, на который тут же побежали оба стражника, говоря что-то про «грязнолапов». Я слышал про них из библиотекарских отчетов — о том, что с гразнолапами идет война похуже, чем с Братством, ибо эти мохнатые твари последнее время стали очень сильны в магии. Мне сказали не выходить за ворота, но я даже выглядывать оттуда не горел желанием. Какой-то внутренний рефлекс к тому же заставил меня вспомнить внезапное появление того самого недо-разбойника и отойти подальше вглубь здания. Чертяка плешивый, он ведь ещё был где-то там, шнырял по темноте и норовил снова напугать меня, когда я буду меньше всего ждать. В тот раз не выйдет, ибо я тоже кое-чего умею из техники «пни-под-задницу-и-убеги». Самое странное, я не помню, чтобы такое состояние когда-либо мной обуревало. Под туникой, за пазуху которой я на автомате сунул мешок для хлеба (вдруг бежать придется!), буйно колотилось сердце, словно существовало отдельно от меня и все ещё бежало там за мостом, не разбирая дороги. Хотелось поскорее получить деньги, и прекратить весь этот идиотизм, мне нужно делать дела, а не сопереживать человеческим придурям, тем более если они заставляют испытывать страх, который меня совершенно не касается. Пока стражники хозяйничали на границе Элвинского с Западным, я не отрываясь смотрел в сторону посветлевшего леса. Что вы думаете, я там видел очередной раз? Конечно, это были удивительные и неподражаемые, грациозные, вычурные, серые, криволапые ИНДЕЙКИ! Я уже предвкушаю, сколько детей сегодня будет бегать за ними по зарослям, крича от радости, сколько тушек их будет коптиться в подсобке у мясника, сколько будет обтекать собственным соком на вертелах, сколько будет убито и сожрано дикими зверями, а сколько из них просто умрут от неожиданного выстрела поблизости. Когда в лесу появляются индейки, по-моему весь окружающий мир начинает сходить с ума. Кто-то покупает шляпы и сапоги, которые все равно потом носить не будет, кому-то нравится — и это при том, что эти люди обычно старше меня на десять лет! — бегать с игрушечными ружьями, посылая друг в друга залп из перьев. Доходит до того, что участники застолья весь день напролет кидаются едой! Но самое главное — все вокруг едят, едят и едят! Поэтому, как я уже говорил, я не люблю, когда в лесу появляются индейки. Все мои беды всегда были из-за них. Даже Эйсс провалил свое главное в Нордшире задание из-за этих уродливых птиц. Очень скоро трое стражников, которые побежали на помощь утопающему, вернулись с ироничным негодованием на лицах. Я не сразу понял, в чем дело, заметил только, что один из них несет кого-то подмышкой: мокрого до самых кончиков белесых волос и недовольного. В моей голове невольно сложились все факты, и я без вопросов понял, что этот заморыш и есть Тилс. Однако, его вид побитой собаки сейчас не позволил моему возмущению прорваться наружу. Я просто посмотрел на него, а он, по видимому почувствовав мою незнакомую ауру, стал смотреть на меня в ответ. — Тилс, ты сегодня перешел все границы… причем в обоих смыслах, — заговорил несший его стражник, — Ладно фонари, но, бога ради, зачем ты напал на курьера? Мужчина недвусмысленно кивнул в мою сторону, и после этого метнувшийся ко мне взгляд Тилса нельзя было передать словами. Он побледнел так, словно и правда утоп на реке, а потом пришел к нам из рядов Отрекшихся. На вид ему было меньше лет, чем показалось в момент нападения, я, конечно, и не ожидал взрослого, но и совершенным ребенком он не выглядел. — Я… я не знал, — оправдывался он, и стражники ожидаемо захихикали, очевидно уже не в первый раз слышавшие подобную триаду, — П-п-пожалуйста! Только не говорите капитану Джандо! — Этого мы тебе не можем гарантировать, малыш, — отстраненно отвечал другой стражник, но его речь была прервана громким хлопком двери где-то у меня за спиной. Я вновь подскочил так, что чуть не выпрыгнул из своих кожаных штанов. — ТИЛС! — в крике чернобородого, одетого в легкую кольчугу мужчины было ни столько угрозы, сколько досады. — Я тебе тысячу раз говорил не ходить к реке! Вниз по течению находится плотина, и если тебя в неё затянет, мы по всему Азероту твоих останков не соберем! Беспокоится. Я знаю это, потому что мой отец такой же. Хотя внешне они совсем не похожи. Наверное это и есть капитан Джандо, командующий небольшим отрядом, и оруженосцем которого Тилс и заделался. Следующие несколько минут я наблюдал такое раскулачивание, что моя собственная злость на бедного парня показалась мне каплей в море. Мужчина резко сорвал с мальчика мокрую одежду, чтобы обтереть тканью, материя которой кажется была грубее, чем мешок, в котором я принес выпечку. Я стоял, не шелохнувшись, боясь, что и меня тоже сейчас пустят в оборот. Но, к счастью, прилюдной казни подвергся только Тилс. Он так покраснел, когда его начали раздевать, что я практически ему посочувствовал. Но даже если бы я и хотел помочь, я не знал, как… Меня по большому счету тоже огорчало его унижение — теперь я не смогу полноправно отомстить ему за недавний испуг. Да и выглядел он настолько жалко, что я не знаю, за что можно вообще было на него злиться. К концу мучительного разоблачения Тилса нарядили в какой-то балахон, который, если бы я не знал, как называется, назвал бы маминой ночнушкой. Но, по всей видимости, это была солдатская туника, которая оказалась через чур велика для ребёнка. Тилс не смотрел в мою сторону. Я бы на его месте тоже не стал бы надеяться на чудное спасение, да и вообще уже бы давно умер со стыда. Так как представлены мы друг другу не были, а обоюдный интерес был прерван бытовыми разборками на месте, назвать это нашим знакомством язык не повернется. Однако, Тилс в последствии ещё не раз упрекнет меня в том, что я плохо умею чувствовать ситуацию. Кто-то из стражников сделал попытку подтолкнуть пострадавшего от мук стыда мальчика ко мне, и, как и ожидалось, он убежал в направлении башни, смахивая с лица слезы. Я, правда, в первую секунду подумал, что он побежал взять какое-нибудь оружие и переубивать всех, начав, естественно, с меня. Но он больше не показался из штаба гарнизона. К тому моменту, как мне пришла идея пойти проверить, как там мой хлеб, под этим предлогом посмотрев, что случилось с Тилсом, вернулся распорядитель по кухне, и небо уже совсем посветлело. Из леса доносились крики первых птиц и какой-то отдаленный рев, похожий на стон пьяницы, рыдающего над упавшей в канал бутылкой вина. Как же меня бесят эти индейки! Быстро попрощавшись со стражниками, я пошел обратной дорогой в город. Мне было некогда раздумывать над случившимся, по крайней мере не сегодня. Меня ждал Голдшир, а потом — работа в пекарне и как всегда недовольный ею отец.