Последнее желание Марты

Он слышал собственный голос, говорящий с ним тихим, отеческим тоном, точно рассказывающий светлую историю отец — маленькому сыну. Слова лились монотонным потоком, заставляя вслушиваться. Его голову раздирала невыносимая боль, будто Геракл — пасть льва. — Смерть там — шумная заслуга. Самолюбивая весна застенчива, хотя взаимная жизнь просит отдачи. Попытки офисов сейчас не видят собственного улучшения. Вызываемый человек вокруг округа говорил о ней с уважением. Он пытался заговорить сам, но язык подводил, как будто стал резиновым и нечувствительным. Пытаясь понять, о чём говорит чужой собственный голос, он не мог собрать ни единой фразы воедино, словно натыкался на непробиваемую стену языкового барьера. Но он внимал и понимал каждое слово. Лишь смысл ускользал. — Улучшение конечного недоверия может мгновенно обескуражить домочадцев. Почему он держал себя всегда дома. Считать сочувствующим десятку необычайно случайной помощи недостаточно. Соседство близкого толкового общительного сюрприза отсеяно. Он попробовал оглядеться, но при первом же движении глаз почувствовал ещё более невыносимую боль в голове. Темнота вокруг всколыхнулась зелёным, заставив зажмуриться, застонать от ряби и невыносимого мерцания. Ему казалось, что эта боль его доконает, и он снова провалится в небытие. Он даже почти боялся этого. — Комплименты интересуют только усматривающих оценку. Пойте, мистер, когда в поиске прочитаете зов. Как не доверяет поведению способностей неполноценный, так на сформированные заслуги не может охотиться только мистер. Её владение неприятной простотой необычайно. Он почувствовал под ногтями сетку ржавчины, и уцепился за единственное ощущение реальности, которое было ему доступно. Пальцы ощущали холод металла, старого и грязного, как его собственная душа. Он пытался не слушать бессвязный голос, но с каждым разом всё больше и больше улавливал смысла в его словах против своей воли. Ему казалось, что кто-то издевается над ним. — Его товарищи говорят, что пианино необычно благоприятно. Высокий путь более дальних ног привел его доброй злой игрой. Миссис по мелочам расспросила его об образовании. Адаптированная миссис полностью вторая компания, но с поведением мужчины. Наконец, он смог хотя бы немного разобрать слабые очертания предметов в мути перед глазами. Он видел угол стола и, кажется, кирпичную кладку стены, но всё это было испещрено бело-зеленоватыми мушками, словно кто-то сильно давил на его глазные яблоки. Он помотал головой и зажмурился, старательно игнорируя боль. — До ветки легко промахнуться. Её дочка крепко закупилась непотребностью нового неба. Постоянно говорите о подозрении, если вы пренебрегали любопытством мистера. — Заткнись, мать твою, ты мне мешаешь, — зашипел он на голос, пересиливая бессвязность языка. Но без особого результата. — Общие эффекты окна не рисуют чердаков. Неосторожность предпочтений контрастирует с замечательно обыкновенным садиком его дамы. Голос постепенно начал затихать. Боль уходила вместе с ним. Он, воспользовавшись мгновением, попытался встать. Ноги предали его почти сразу же, и он схватился за то, что показалось ему стеной, в надежде сохранить равновесие. Что-то тянуло его вниз, и он далеко не сразу ощутил, что это «что-то» приковано к его правой руке. В кожу запястья впился металл, и он поморщился, окончательно падая обратно. Мир вокруг опасно накренился, но в тот же миг он почувствовал, как муть перед глазами начинает рассеиваться. — Должно быть, я женился в комнате сомнений музыки. Упоминание вошло в сквозную компанию. До прибытия не больно между строк. Оно заявило, что перспектива — настойчивое удовольствие. На короткое мгновение он провалился в темноту. — Марк? Марк! Он очнулся, тряхнув головой, когда расслышал собственное имя. На какой-то почти неуловимый миг ему показалось, что его звала Джойс, но потом он осознал, что находится в тесном помещении совершенно один. И прикованный к старой батарее собственными наручниками. Марк огляделся. Комната оказалась ему незнакома. Узкая каморка не более, чем два на два метра площадью, с голым кирпичом в качестве стен, старыми трубами, вгрызшимися в кладку, как голодные крысы, и столом с россыпью бумаг. Чуть позднее он различил, что вся стена над столом тоже заклеена бумагами с надписями, текст на которых был слишком мелким, чтобы он мог разобрать с такого расстояния. Голова гудела невыносимо. Марк застонал. — Просто, мать твою, прекрасно. Замечательно. Выше всяких похвал, — пробормотал он почти про себя. Она опоила его, чёрт возьми. Эта чертова Берта опоила его, и сделала это абсолютно хладнокровно. С усмешкой. Он не мог этого ей простить, даже не пытался. Он инстинктивно дёрнул правой рукой и обнаружил, что прикован собственными наручниками к батарее рядом с головой. Разумеется, никаких ключей он при себе не обнаружил. Все его карманы были систематически выпотрошены, и Марк сдавленно выругался. Он осмотрел наручники. К счастью, тот, кто приковал его — наверняка это тоже была Берта, — забыл утопить фиксатор с боковой стороны, а значит, шанс на освобождение оставался достаточно велик. Марку доводилось вскрывать наручники и не раз — в основном из соображений полицейской подготовки. Он огляделся в поисках чего-нибудь длинного и тонкого, однако не слишком надеялся, что сможет найти в пустой комнате подходящий для вскрытия кусок проволоки. Едва заметный блеск под столом заставил его обратить на себя внимание. Марк прищурился — между выбоинами в бетонном полу застряло шило, очевидно, используемое для перепрошивки документов. Не слишком тонкое, но для его цели всё, что угодно сойдёт. Рукой дотягиваться было бесполезно — длины не хватало. Поэтому, опустившись на пол ничком, Марк попытался поддеть шило носком ботинка — осторожно и медленно. Любое неверное движение, и шило укатится к дальней стене, оставив Марка без последней возможности спасения. — Давай, иди сюда, блядский ты кусок железки… Металл звякнул об бетон и, блеснув в неверном свете потолочной лампочки, шило придвинулось к Марку на пару дюймов. Он подцепил его подошвой и с силой подтащил к себе. — Так-то лучше. Губы его пересекла кривая ухмылка победителя — пусть и радоваться было слишком рано. Он подхватил шило в руки, цепляясь за него крепко, как голодный хищник саванны за шею своей добычи, и просунул острие шила между зубцами наручников и захватом. Поддавалось тяжело, но Марк не спешил сдаваться. Наконец он почувствовал, что подцепил собачку замка, и наручники ослабли. Он резко подскочил на ноги, тут же почувствовав, как кружится голова. В глинтвейне был подмешан наркотик — в этом не было сомнений. Берта вряд ли хотела оставлять его в живых надолго — в этом он тоже почти не сомневался. Чёртова плутовка… Он сам пошёл в эту ловушку, сам предложил поехать с ней туда, где его никто не будет искать, никого не предупредил. И теперь оказался… где? Шатаясь, Марк подошёл к столу, не сопротивляясь своему желанию изучить бумаги. Это оказались вырезки из газет. Десятки. Возможно, сотни. Хаотично разложенные на столе, расклееные по стене безо всякого разбора — и в каждой статье говорилось о пропавшем ребёнке. Каждый раз новом. Каждый раз — под Рождество.

1963 год, Бетти Хоппс, 4 года. Пропала во время прогулки. 1945 год, Барбара, 7 лет, Джеки, 12 лет, Мортимер, 9 лет, Мэгги, 11 лет, и Лью, 10 лет, семья Сойер. Пропали из собственного дома. 1938 год, Бобби Тэйлор, 6 лет. Пропал из загородного дома семьи. 1955 год, Астория Говард, 12 лет. Пропала из собственного дома. 1964 год, Молли Харт, 6 лет. Пропала из собственного дома.

Марк почувствовал, как в горле запершило. Он уставился на фотографию собственной дочери со смесью горечи и гнева. Он едва заставил себя мыслить здраво. Эта женщина, Берта или кто она там на самом деле была, действительно собирала все дела, которые могли быть связаны с похищениями. Но едва ли для того, чтобы разобраться в собственной истории. Марк теперь не сомневался, что всё до последней детали она выдумала. Всё. И следы на снегу, и безалаберность полиции, и собственную горечь утраты. Возможно, даже детей. — Чтоб тебя… Неплохо провернула, — он говорил о ней сам с собой, надеясь, будто это поможет сохранить хотя бы часть рассудка. Собственный голос казался ему омерзителен. — Когда я тебя найду — тебе не жить. Марк едва нашёл в себе силы, чтобы осмотреть дверь из крохотной комнаты, где оказался заперт. Сквозь замочную скважину не пробивалось и луча света, но он всё же попробовал посмотреть сквозь неё. И обнаружил, что ключ до сих пор внутри с внешней стороны. Он бросил взгляд вниз — щель под дверью была достаточно широкой, чтобы просунуть туда даже носок ботинка. Похоже, фортуна в какой-то мере улыбалась ему — язвительно и мерзко. Марк внимательно прислушался к происходящему за дверью и, не услышав никакого движения или голоса, начал действовать. Просунув первую попавшуюся газету под дверь, он вставил шило, ставшее самым надёжным его союзником, в скважину и услышал, как ключ падает на клочок бумаги. Осторожно, боясь выронить его, Марк потянул газету на себя. Через полминуты ключ оказался в его руках. Теперь оставалось только выбраться из этого места на улицу, что без привычного оружия казалось трудновыполнимой задачей. Марк сжал шило в руках, надеясь хотя бы на элемент неожиданности — при правильном ударе можно было и сонную артерию повредить. Без беретты он чувствовал себя по меньшей мере обнажённым. Он шагнул в темноту коридора и чувствовал, будто с каждым движением всё глубже падает в пустоту.