Последнее желание Марты

Узкие коридоры петляли куда-то вдаль, теряясь в темноте, похожие на чулок сброшенной змеёй чешуи. Марк двигался почти на ощупь, ориентируясь по шершавости кладки, звуку падающих с потолка капель и тихому шороху собственных ботинок. Ему казалось даже немного странным, что Берта оставила его в живых — в конце концов, в этом не было никакого смысла с точки зрения злоумышленника. На какое-то мгновение в его голову пришла мысль, что её кто-то заставил. Но в последние мгновения перед забытьём она выглядела слишком самодовольной, слишком хладнокровной, слишком… всё. Воспоминания о подчёркнутой фальшивости, кажущейся сейчас такой очевидной, всей её жизни, заставили его откинуть этот вариант в мысленную мусорную корзину. Нет, эта женщина едва ли была жертвой обстоятельств. Вновь перед глазами всплыл образ Джойс. Женщины, что потеряла всё, но всё равно старалась казаться сильной. Остававшейся сильной. По-настоящему. Ему показалось, или она действительно звала его? Может ли она быть здесь? Сейчас? Но как? Могла ли она воззвать к нему из глубин его давным-давно воспалённого разума, выдернуть из забытья так же, как звонок будильника выдёргивает из рваного сна? Было ли это искажённое наркотиком сознание, не желающее больше находиться в дрёме, или оскалившаяся кривой ухмылкой реальность? Он не мог найти ни одного ответа. И не был уверен, что хочет. Марк резко остановился от звука шагов — не своих. Его реакция заставила его замереть с поднятой для следующего движения ногой, и он, задержав дыхание, осторожно поставил каблук на хрустящий бетон. Там, в темноте коридоров, кто-то был. И судя по громкости — кто-то очень, очень маленький. Ребёнок? Двинувшись вперёд, Марк покрепче сжал в руке шило. Единственное оружие самообороны казалось смехотворным, но всё же это лучше, чем ничего. Он надеялся лишь, что применять его не придётся. Выглянув из-за угла, он мгновенно распознал источник звука. Но это не был ни ребёнок, ни взрослый. Это не был вообще человек. В какой-то момент Марк подумал, что наркотик ещё не отпустил его. Потому что не может плюшевая игрушка передвигаться сама по себе и тащить за собой мешок с углём. Он сделал шаг назад, наблюдая. Коридоры вывели его в небольшое подвальное помещение без дверей, почти пустое, с несколькими выходами в такие же лабиринты, которые он только что почти покинул. Десятки игрушек, настолько живых, насколько не могут быть порой живыми даже люди, сновали туда-сюда. Медведи, кролики, мыши и щенки тащили в своих плюшевых лапах мешки с углём, стропила, бумаги, посуду и — в этот момент Марк скривился — мешки с очертаниями тел. Он мотнул головой. Это не могло быть взаправду. Игрушки должны оставаться игрушками. Они не могут ходить. Они не могут дышать. Не могут жить. Краем глаза он увидел на полу чёрные следы, оставшиеся, когда какая-то из игрушек пробежала по тонкому угольному следу. И в его голове зажглись бенгальские огни узнавания. Точно такие же следы он видел в дымоходе в доме Джойс. Точно такие же следы оставил похититель Дэнни. «…Нет, никаких подозрительных гостей. Разве что… ему подарили кролика. Дальние родственники из Глазго, мы о них несколько лет не слышали. За пару дней до Рождества нам пришла посылка, а в ней — этот розовый кролик. Это было внезапно, знаете… Я не знаю, зачем это рассказываю, но, может быть, это важно…» Дэнни подарили кролика. Наверняка одного из таких же, какие бегали тут, живые или оживлённые. И вряд ли это были дальние родственники, забывшие об одинокой матери с сыном много лет назад. Дэнни полюбился этот кролик, он не расставался с ним до самого Рождества, и именно это злосчастное доверие к простой мягкой игрушке стоило ему мирной жизни. Возможно, жизни вообще. Мозг Марка прошибла волна ярости. Непонимание было ему чуждо, оно заставляло ошибаться. Страх не решался поселиться в его отравленном теле. Гнев же был знаком. Гнев был правильнее. Гнев нашёптывал ему решения, от которых он не мог отказаться. Он пошёл вперёд, не разбирая дороги. Игрушки заметили его, кто-то остановился посреди помещения, как вкопанный, кто-то — заверещал рождественским колокольчиком, поднимая тревогу. Один из плюшевых медведей кинулся ему в ноги, будто у него имелись силы, чтобы ему помешать. Коридоры охватила паника крошечных тел. Марк с силой пнул игрушку в сторону, заставив с издевательски-смешным звуком удариться о стену. Потом следующую, случайно оказавшуюся у него на пути. И следующую. Остальные замерли в нерешительности. Похоже, если с детьми им было просто и понятно, то со взрослым человеком они даже при всей своей численности не рисковали вступить в открытую схватку. Это было куда сложнее, чем утащить несопротивляющегося ребёнка в ночь Рождества. Марк сжал шило в руках до побелевших костяшек. Он не сомневался, что кошмары, полные этих тварей, будут преследовать его всю оставшуюся жизнь. По следам разбегающихся игрушек Марк быстро нашёл выход из лабиринтов подвала. Неказистая деревянная дверь оказалась незаперта. Вопреки ожиданиям, за ней был не дом Берты, пустой и фальшивый, как обёртка от конфеты, а нечто, похожее на заброшенные катакомбы где-то на окраине мира. Старая металлическая кровать с заляпанным матрасом. Несколько шкафов. Облупившаяся побелка, обнажающая красную кирпичную кладку. Там же — в комнате за дверью — Марк обнаружил и свои вещи, хаотично разбросанные вперемешку с чужими женскими. На полу он нашёл шерстяное платье Берты с двумя оторванными пуговицами, собственное пальто и беретту, по которой уже начинал скучать. Ему пришлось приложить много усилий, чтобы не думать о том, что здесь могло произойти. Вдалеке он расслышал голоса и затаился за покосившимся шкафом, явно некогда служившим для хранения архивов. К подвалу приближалось двое людей — мужчины совершенно невыразительной внешности — и несколько игрушек. Похоже, что мужчины не выказывали никаких признаков удивления подобному сопровождению и вели непринуждённый разговор. Марк прислушался. — Если машину не подадут завтра, нам точно попадёт, — один из них, высокий и бритоголовый, презрительно сплюнул в сторону. — Берта в последнее время злая как сотня бесов. — Как будто за это достанется именно тебе, — его спутник, ростом пониже и щекастый, хмыкнул. — Не психуй. — Ага. Только мальчишку отправилась возвращать она лично, а не послала кого-то! — бритоголовый всплеснул руками. — Верный признак. — А ещё она притащила этого бараноголового, — щекастый мерзко рассмеялся, и Марк по какой-то причине очень быстро догадался, что речь идёт именно о нём. — У неё семь пятниц на неделе. Пока у неё будет с кем поиграть — всё в шоколаде. Ну подумаешь, мальчишка сбежать попытался. Что они, не пытаются что ли каждый год. — Я, блядь, сдохну когда-нибудь на этой работе, — пожаловался бритоголовый. — Жду не дождусь перевода в Финку, там хоть платят больше. Марк вжался в стену, стараясь быть ещё незаметнее. Если они зайдут в подвал — они наверняка заметят, что что-то не так, эти чёртовы игрушки навели слишком много шуму при его появлении. Его отправятся искать, да и наверняка при них больше оружия, чем при нём самом. А значит, нужно было действовать быстрее. Последнее, что увидели помощники Берты — это дуло беретты Марка, с дрожащей от нетерпения пулей. Одному он раскроил череп, второй сполз по стене с кровоточащей дырой в шее. Адреналин заставил стрелять его очень точно и очень мало. Спустя секунду тела обратились в сочащихся чёрной жидкостью игрушечных животных — обезьяну с проплешинами меж ушей и медведя со смешными надутыми щеками. То, что должно было быть кровью, заляпало их искусственный мех, пуговичные глаза и стены вокруг. Марк поспешил на выход, на прощание раздавив несколько попытавшихся остановить его игрушек. Ему не хотелось остаться и узнать, сколько ещё таких же могут превратиться в сопоставимую его пистолету мишень. Если то, о чём говорили эти люди — или нелюди, уже не так важно, — правда, значит, Берты здесь сейчас нет. Возможно, этот мальчик, что попытался убежать, и есть Дэнни. Но тогда Марк не имел права уходить. Он поклялся перед самим собой и перед образом Джойс в своей голове, что сможет его разыскать. Живым. Марк выскочил наружу, на ходу застёгивая пальто. Он обнаружил себя на толстом льду реки. Город встретил его кривым оскалом крыш, вгрызающихся в пасмурное небо подобно одинокому волку — в горло оленя. Обернувшись, он различил вдалеке трубы Бромптонской Академии и Медуэйского Морского Госпиталя — значит, он всё ещё был недалеко от Чатема. Если ему повезёт, он сможет найти свой автомобиль. Наконец, прищурившись, он узнал в очертаниях берега позади себя военный форт Амхерст, заброшенный после Второй Мировой войны. Предположительный маршрут его путешествия казался головокружительным. Сумерки вокруг были куда светлее, чем он запомнил, а солнце ещё не зашло за горизонт окончательно — то есть, сейчас было не более четырёх часов вечера. Он подвозил Берту к Чатему около шести вечера. Выходит, он пробыл в забытьи как минимум почти сутки. Как максимум… он не брался предполагать. Дни. Недели? Что-то заставило Марка остановиться. Впервые за эти несколько невыносимых дней, превратившихся в вечность, он не знал, что ему предпринять дальше. Искать собственный автомобиль и отправляться обратно в Лондон? Тогда Дэнни, возможно, никогда не будет найден. Оставаться на месте? Его наверняка обнаружат приспешники чертовки-Берты. Искать её саму среди тёмных улиц Чатема? С куда большей вероятностью они разминутся, и он потеряет последнюю надежду на выполнение дела… и возмездие, жаждущее вырваться из его беретты пулей, что застрянет в чужом червивом сердце. Марк впервые не знал, что делать. Но решение нашло его само. Что-то неуловимое заставило его различить в сгущающихся сумерках две одинокие фигуры, чернеющие на фоне серого, точно дым хлопковых заводов, речного льда. Приближающиеся. С каждым мгновением Марк всё больше находил в себе уверенности, что это Берта ведёт за собой мальчика-беглеца. Волнение закипело в нём раскалённой лавой. Он шагнул обратно в тень прохода, ожидая и вслушиваясь. И первое, что он услышал после, казалось, вечности ледяного молчания, был голос ставшей для него злейшим врагом женщины. — Смотри-ка, малыш. Нас тут уже ждут. Как это мило.