ТЫ

      Большое скопление народа тебя всё еще пугает. Я словно физически ощущаю, как ты закрываешься и отрешаешься от мира. В такие минуты мне и самому хочется спрятать тебя от любопытных и сочувствующих взглядов, но всё, что я могу — слегка сжать твое плечо пальцами и шепнуть на ухо, что «всё хорошо». Я пытаюсь заверить в этом и себя, потому что мне кажется, что ты не утратил своей сенситивной способности, и всплыви во мне хоть на долю секунды страх или отчаянье, ты тут же все поймешь. А я не могу этого допустить.       В российском аэропорту нас встречают мама с Борисом, и я лишь тогда осознаю, что безумно по ним соскучился. Но, несмотря на радость от встречи, я жду какого-то подвоха. Я боюсь, что они сделают или скажут тебе что-нибудь не то, и ты закроешься даже от меня. Сейчас ты — самое дорогое, что у меня есть. Мой лучик солнца. Моя жизнь. Поэтому потерять тебя — равносильно смерти. Но моя родительница не устает меня удивлять: заключая тебя в крепкие объятья и целуя, она не роняет ни капли слез, но ясно дает понять, как же рада тебя видеть. В ответ ты даришь ей легкую растерянную улыбку — это лишь знак уважения, потому что на самом деле женщина тебе совсем не знакома.       Когда мама, оторвавшись от тебя, наконец, поднимает глаза на меня, я вижу в них боль и страх пуще моего собственного. Никогда не видел ее такой. Кажется, еще чуть-чуть и стена, удерживающая ее истинные эмоции, расколется на мелкие кусочки. Притягиваю ее к себе и крепко обнимаю.       — Он совсем другой, — шепчет она мне в ухо. — Я бы не узнала… Я даже не нахожу, что на это ответить. Но почему-то радуюсь, что она не видела тебя два месяца назад — сейчас ты выглядишь гораздо лучше.       До моей квартиры мы добираемся на машине Бориса. Всю дорогу ты с интересом смотришь в окно, пока мы стараемся вести непринужденный разговор. Ничего особенного — банальные вопросы, скупые ответы, на самом же деле надо многое сказать и обсудить, но все прекрасно понимают, что это произойдет чуть позже и не в твоем присутствии.       Несмотря на долгое отсутствие хозяина, квартира не кажется запущенной: нигде нет пыли и воздух совсем не спертый, как это по идеи должно быть. Сдается мне, мама приложила к этому свою руку… Больше всего на свете мне жаль, что ты не помнишь ее. Именно эта женщина с детства окружила тебя своей материнской любовью и заботой, именно она подарила тебе вторую жизнь, …которую я едва не отнял…       Первым же делом она бросается помочь тебе переодеться с дороги, но, видя, как её бьет мелкая дрожь, я останавливаю её:       — Не волнуйся, Кирилл сам справится. Он уже большой мальчик, — мой ироничный тон совсем не разрядил обстановки, хотя я и надеялся. Зато твоя легкая улыбка, немного успокоила нас всех.       Спустя некоторое время мама с мужем уходят на кухню, оставляя нас вдвоем. Я тут же начинаю вытаскивать из чемодана твои вещи, но ты протягиваешь мне блокнот, заставляя отвлечься, чтобы прочитать: «поговори с ними». Я перевожу на тебя вопросительный взгляд, а ты забираешь у меня блокнот и снова пишешь: «я справлюсь». Слегка улыбаюсь и ерошу твои светло-русые волосы. Ты всегда понимал всё лучше меня.       — Мы хотим, чтобы вы жили с нами, — сообщает мне мама, когда мы втроем сидим на кухне.       Я смотрю на Бориса — он действительно не против, хотя эта идея изначально явно принадлежала не ему.       — Нет.       — Даня, это не дело, — не сдается она, выплескивая на меня уже давно заготовленную речь. — Кириллу нужен уход, ты не справишься один. Тебе нужно работать. Ты не можешь проводить всё свое время с ним, подумай о себе…       — Я раньше только и делал, что думал о себе, и к чему это всё привело?!       На мгновение в кухне повисла тишина. Я наблюдаю, как в маминых глазах медленно появляются слезы, и у меня самого неприятно щиплет в переносице. Пытаясь обуздать эмоции, я отворачиваюсь от нее, но уже через секунду боковым зрением улавливаю ее порыв обнять меня и, вовремя подскочив на ноги, отхожу к окну.       — Данил?       — Мы будем жить здесь, — твердо произношу я. — Я справлюсь, как справлялся последние месяцы. Да и Кирилл не такой уж и беспомощный. Он даже уже ходит, не очень хорошо, но ходит…       — Я горжусь тобой, — говорит вдруг мама прямо у меня за спиной и целует куда-то в затылок. — Только обещай мне, что скажешь, если понадобится помощь?!       — Обещаю, — тихо отзываюсь я, сжимая ее руку на своем плече. Если бы она знала всю правду, то никогда бы не сказала мне этих слов…       — А завтра вы все же приходите к нам, — подал голос Борис. — И нам будет приятно, и может, Кирилл что-нибудь вспомнит, он же вырос там…       В ответ я согласно киваю, все так же не оборачиваясь.       Вскоре, попрощавшись, они уезжают. Побыв на кухне еще несколько минут, я возвращаюсь в зал. Ты уже в домашнем трико и свободной футболке стоишь у книжного шкафа и что-то разглядываешь. Повинуясь внезапному порыву, подхожу и обнимаю тебя со спины. От неожиданности ты вздрагиваешь. «Прости» — говорю мысленно, а вслух произношу: «Наконец-то ты дома».       Твои волосы, кожа, одежда — всё пропахло характерным больничным запахом. А я забыл, каким был твой собственный запах… Хотя впрочем я и не знал никогда, но надеюсь, что всё же узнаю. Именно сейчас я понимаю, что не смогу тебя больше отпустить. А если ты сам решишь уйти, я не смогу с этим смирится, я этого просто не переживу…       Оторвав, наконец, лицо от твоего плеча, я вижу, что ты держишь в руках раскрытый фотоальбом. Большинство фотографий в нем с нашим непосредственным участием, начиная с самого детства и до осени…до той проклятой осени.