Клоун и Пугало (The Clown and the Scarecrow)

Джонатан проснулся посреди ночи с сухостью во рту и смутным ощущением того, что сегодня Рождество. Он был раздет до трусов и лежал лицом к стенке, а когда повернулся, то обнаружил Джокера, спящего рядом с ним, уткнувшись носом в подушки, его растрепанные волосы были, фактически, темно-русыми, а не зелеными, а на лице не было краски. Джонатан уже начал привыкать к тому, чтобы видеть его без грима; пожалуй, теперь он даже больше привык к такому его виду, чем к раскрашенной физиономии. Наверное, ему стоило счесть это особой привилегией. Он подумал, что это — то, что происходит, когда ты живешь с кем-то вместе: ты видишь его в разных ситуациях. В том числе и тогда когда вы слишком пьяны, чтобы раздвинуть кровати, составленные в одну на случай, если кто-то (вроде Бэта) придет перепроверить вашу «легенду», и засыпаете вместе. В другой день Джонатан почувствовал бы себя неловко в подобной ситуации, но сейчас это его как-то не волновало. Вместо того чтобы переживать, он слез с кровати, старясь не наступить на Джокера, и отправился в ванную чтобы выпить стакан воды и отлить. На обратном пути его вниманием невольно завладел узор из глубоких и плохо заживших шрамов, покрывающий спину Джокера и он невольно удивился тому, как же он смог выжить с такими ранами без посторонней помощи. Опять же, не все шрамы были от ран, нанесенных Бэтменом, некоторые из них были слишком старыми и, ну, выглядели слишком жестоко. Кое-что должно было остаться с более ранних времен. Из той жизни, которую он или забыл, или загнал на самое дно своего разума, чтобы больше никогда не вспоминать. Многие из них, судя по особенностям заживления и грубым рубцам, были глубоки и наверняка инфицированы. Должно быть, иммунитета этого человека хватит, чтобы побороть эболу. Джокер мог бы стать захватывающим предметом изучения, его реакция на токсин Страха, могла быть невероятной, но Джонатан слишком хорошо отдавал себе отчет в том, какой опасности он подвергнется, если хотя бы попытается проделать нечто подобное. И эта одержимость Бэтменом… Что это было? Борьба? Означало ли это, что он нашел равного себе? Или боль? Возбуждение от возможности быть пойманным? Мысли о саморазрушении? Или что-то еще? Возможно, любовь. Он похолодел, осознав, что только что находился в кровати с потенциальным шизофреническим психопатом, который может в пьяном кошмаре заколоть его одним из ножей, лежащих у него под рукой, и оставить умирать, а потом проснется, покрытый его кровью, и начнет хихикать, пиная его холодный окоченевший труп. Вот это, а еще тот факт, что он, возможно, влюблен в Бэтмена. Джонатан не знал, что его тревожит больше. Пугало не подавал признаков жизни, и от него не было никакой помощи. — Эй, Джонни? Джонатан подпрыгнул, затем прищурился и уставился сквозь темноту на Джокера, который, похоже, не изменил свою позу, так и лежа с наполовину прикрытой спиной и свесив ногу с кровати. — Ээ, да? — Ты пялишься. Это напрягает. Иди спать. Джонатан пришел в некоторое замешательство от того, как Джокер узнал, что он пялится, несмотря на темноту и то, что его голова находилась между подушками, но решил, что тот мог поднять голову, пока он был погружен в раздумья. Во всяком случае, он его застукал. Может быть, утром он и не вспомнит об этом. — Да, иду. Просто пить захотелось. Джокер что-то проворчал, и Джонатан снова залез под одеяло, отвернувшись к стене, избегая смотреть на силуэт этого человека. Он только что представил себе, что ласкает его. Одна только мысль об этом снова заставила его кровь застыть в жилах… Представить, что касаешься языком этих зубов. — С Рождеством, Джонни. Он снова вздрогнул, уверенный, что для Джокера это было очередной дешевой шуткой. Но тот не шевелился, так что, если он и смеялся, то делал это очень тихо, что было совсем на него не похоже. — Да, с Рождеством. Дыхание Джокера выравнивалось по мере того, как он засыпал, в то время как Джонатан неподвижно лежал, погруженный в раздумья, пока сон не одолел и его.