Колыбельная для Солнца

***

В тишине капли воды, разбивавшиеся о гладкое хромированное дно раковины, булькали и звенели даже слишком громко. Выглядело так, словно время замерло в одном моменте, отказываясь двигаться дальше. Улыбка была похожа на что-то выстраданное – на слабость. На горькое самовнушение. Рёта никогда не видел столько невыплеснутой боли в женской улыбке. Избалованный довольными изгибами красивых губ, он впервые заметил то, что привлекло его гораздо больше. Глубоко в теле что-то шевельнулось, пробуждая странные, совсем несвойственные мысли. О том, что такую Эрику он не знал. О том, что какая-то дьявольщина сделала её такой. О том, почему одна её улыбка смогла сделать мир вокруг таким т и х и м. (что можно сделать, чтобы остановить это?) (как отгородиться?) (чтобы не увязнуть...) (кажется, началось) Эрика медленно опустила взгляд. Синхронно – уголки губ. Обернулась, натыкаясь на острые пики пристальных взглядов, которые проткнули ей кожу насквозь. Остановили шестами копий на месте. Пригвоздили. Обездвижили. Боже... Господи, нет. Пугливо поджав губы и взяв с кухонной тумбы альбом и фломастер, Эрика начала быстро писать то, что ни один из них даже не потрудился дочитать: «Простите, извините, я не хотела, мнежальмнежальмнежаль…» Про себя думала лишь одно: М н е т а к ж а л ь.       – Постой, хватит там так усердно строчить, – Юкио немного приподнял обе ладони в мирном жесте. С его угрюмостью едва ли выходило дружелюбно. – Тем более, что я вообще не понимаю, за что ты просишь прощения.       – ... Да, я тоже, – Рёта улыбнулся. Эрика увидела, что нервно. Будто не присутствовал в помещении последние пять минут и только голос друга помог ему вернуться в реальный мир.       – Для общего комфорта предлагаю сделать вид, что ничего не было. «Общий комфорт» – чем бы он ни был – Миямуру волновал мало. Собственная неприкосновенность тревожила больше. Поэтому она одеревенело качнула головой и отвернулась, возвращаясь к готовке. От испуга и нервов у неё резко скакнуло давление, поэтому в ушах стучало, как будто сквозь слой противной, волокнистой ваты. Случившееся никак не шло из головы. Чему она – она! – могла бы улыбнуться? Может быть, травма сказалась? Удар оказал влияние на её сознание, просто приборы не зафиксировали изменения при обследовании? В противном случае, Эрика была бессильна объяснить собственное поведение чем-то иным, помимо окончательного сумасшествия. В конце концов, мама страдала умственным недугом, и никто в мире не мог гарантировать, что её дочь эта страшная участь обойдёт стороной. На самом деле верилось с трудом. Однако губы противно кололо.       – А теперь ты, – тем временем Касамацу продолжил, взмахнув рукой с ножом. – Рот на замок и делай, что велено: режь лук и не нюнькай. А то ты так выступаешь, как будто хочешь, чтобы тебе руки узлом за спиной завязали.       – Боже упаси – я всё ещё ценю свою жизнь, – миролюбиво произнёс виновник неловкой ситуации, явно не воспринимая угрозу всерьёз.       – С каких это пор ты веру обрёл?       – Буквально только что. Ваш нож очень помог мне в этом. Юкио недоверчиво изогнул бровь, осмотрел вернувшегося к состоянию и настроению беспечного повесы Рёту, после чего тоже последовал примеру Эрики. Остаток процесса прошёл в молчании, которое сопровождалось повеселевшим мычанием Кисэ. Музицировать даже без аккомпанирующего инструмента ему удавалось вполне мелодично и даже ненавязчиво. Как только всё, что с таким трудом готовилось на плите, оказалось стоящим на столе, Эрика аккуратно сняла с себя фартук и повесила его на спинку одного из стульев. Руки потянулись к верному и надёжному средству коммуникации. «Я пойду.»       – Сейчас? – переспросил Рёта. – А ужин?.. Хочешь сказать, что всё для нас? Нет уж, я так не согласен. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я, вообще-то, эгалитарист. И мне важно, чтобы ты, как участник процесса, тоже поужинала. Где-то между словами «эгалитарист» и «тоже поужинала», часть фразы сопровождалась обременённым вздохом со стороны Касамацу. Краем глаза Эрика выхватила его выражение лица и позу с ладонью, подпиравшей подбородок. Выглядел он, по мнению Миямуры, так, словно уже заранее смирился с любым абсурдом, который мог бы вывалиться из речевого аппарата его друга. Не сказать, чтобы девушка ошибалась. На данном этапе их взаимоотношений, Юкио уже мало чему удивился бы. К финтам ушами он привык, кажется, к концу первого курса универа, когда третьегодка Кисэ вдруг позвонил поздно ночью и заявил, что после школы не станет строить карьеру в спорте, а будет воплощать себя в качестве звезды радиоэфиров.       – Это безнадёжно, Миямура. Он блондин до мозга костей.       – Вообще-то, это оскорбительно, сэмпай.       – Твои самовосхваления для моих ушей тоже оскорбительны, но я же терплю... «Эгалитарист» – ха!       – Короче говоря, я бы хотел, чтобы ты тоже поужинала с нами. Колебания Эрики сквозили во всём: в её взгляде, который дрожал и метался по полу, будто в поисках верного решения; в поджатых губах, тонкая линия которых шевелилась от беспрестанного покусывания; в руках, то сжимавших, то разжимавших предметы для общения... жесты, мимика – Рёта заметил, что раньше не следил за кем-то так старательно в искренней попытке разгадать его эмоции.       – Можешь не есть, если не голодна. Но хотя бы отдохни – голова же кружится? На этот раз Касамацу постарался над мимикой, пытаясь выглядеть дружелюбнее, чтобы девчонка в очередной раз не дёрнулась в испуге и не кинулась к двери только потому, что чувствовала себя не в своей тарелке. Эрика, несмотря на то, что выглядела довольно бодрой (насколько это вообще было возможно в её состоянии), с большим сожалением кивнула, признаваясь им и себе в том числе: как бы она ни пыталась, всё равно не сумела скрыть боль, приступами пронизывающую голову. В очередной раз зажмурившись от резкой пульсации, на которую раньше удавалось не обращать внимания, Миямура присела на стул. «Спасибо за приглашение. Тогда, если вы не возражаете, я бы хотела выпить кофе.»       – Молотый не держу, – признался Касамацу, поднявшись из-за стола. – Но где-то был быстрорастворимый. Пойдёт? Благодарно кивнув, Эрика подождала свой напиток, ещё раз поблагодарила Юкио тем же жестом, что и несколько дней назад, когда он помог ей избежать нежелательной встречи с Кисэ, и... ... И на этом всё. В смысле... она больше ничего не писала и даже не смотрела в их сторону. Лишь медленно потягивала кофе, тоскливо наблюдая за полётом мелких крупинок раннего снега за окном. К еде не притронулась. По лицу Миямуры было видно, что она не настроена на общение или совместный ужин. Рёта отчасти не удивился – он знал, что у знакомых ему девушек иногда бывали проблемы с приёмом пищи в окружении людей. Но ещё он знал, что эти и похожие им заскоки были связаны скорее с паническим страхом показать себя обжорой. А Эрику, по его мнению, едва ли можно было отнести к категории девушек со стандартизированными комплексами. О чём ей думалось в этом состоянии абсолютного отрешения – неизвестно. Иногда её лицо становилось настолько безэмоциональным и каменным, что в восприятии это переходило грань человеческого поведения. Рёту настораживал не только до опустошённый, измотанный взгляд, который медленно скользил по оконной раме, стеклу и движущимся силуэтам снежинок за ним – было в этой резкой смене поведения нечто такое, что пугало его. В горле почему-то образовался несглатываемый комок и вспотели ладони. Страх? Но по какой причине? Она же... безобидная. Дети не вредят. (Эрика не ребёнок) Приевшаяся тишина наводила на мысли, от которых хотелось бы избавиться до лучшего момента. Очень остро чесалось желание найти любой источник шума: телевизор, телефон, компьютер, и включить что-нибудь для фона. Чтобы сбавить градус серьёзности, уплотнивший молчание до состояния противного, сухого удушья. Рёта невольно скосил глаза в сторону друга и почувствовал толику облегчения: ему это не казалось. Пусть Касамацу и старался не подавать вида, но сутулые плечи и нервное постукивание пальцами по столешнице рядом с тарелкой выдавали его напряжение. Сглотнуть получилось с трудом. Звук проталкиваемой в горло слюны, почему-то, получился гораздо громче, чем планировалось. Неловко кашлянув, заглушая смущение, Кисэ заговорил:       – Эрика, а... может, тебе не стоит сегодня идти домой? Подавившийся едой Касамацу лучше всяких слов описал реакцию нормального человека на бессвязный бред, выданный стихийным порывом Рёты за искреннюю заботу о ком-то. В то время, как Миямура повела себя куда сдержаннее: только сомкнула серые пальцы плотнее вокруг чашки и как будто отклонилась назад. Нечто по-звериному испуганное взблеснуло в её мутном взгляде, подталкивая Кисэ к попытке оправдаться, и примешивая к желанию разбавить тишину ещё и чувство вины за бездумные слова.       – Хорошо, это прозвучало странно, согласен, – принялся пояснять Рёта. – Я имел в виду, что у тебя есть ключ от соседней квартиры. Может, стоит сегодня остаться там? Не спеша расслабляться, Эрика затянула с ответом, пряча глаза за чёлкой. В молчании тянулась вечность. Это было практически невыносимо – столько обходиться без слов и слушать только стук пальцев по столу, отдалённый шум жизни с улицы и, мать их, капли воды, продолжавшие биться об дно раковины. «Да, вы правы, я так и сделаю.» Эрика кивнула и мысленно поблагодарила Рёту за его недогадливость. Ситуация была бы весьма неловкой, если бы парень узнал о том, что она и его друг скрывали своё соседство, признавая Кисэ дотошным. Он бы несомненно обиделся на это.       – Вот и хорошо... – сказать больше ему не позволила Миямура, принявшая свой обычный вид каменного изваяния. – Кстати, о хорошем: сэмпай, а как у вас дела с новым проектом? Юкио едва не поперхнулся во второй раз, когда услышал адресованный ему вопрос. Чтобы Кисэ когда-нибудь справлялся о делах рабочих? Да ещё и у Касамацу? Неужто тем для разговоров в этой блондинистой макушке наконец-то иссяк и...       – ... Мне просто интересно, – уже опережая поток нелестных мыслей о своей персоне, пояснил Рёта. Смерив его подозревающим взглядом, Юкио, тем не менее, не стал комментировать излишнее любопытство Кисэ и предпочёл прямо ответить:       – Никак. – Он спокойно хлебнул из кружки немного кофе, который успел приготовить и для себя тоже. – Даже не открывал заказ, хочу заняться этим завтра. Ты бы о своём выступлении побеспокоился – уши в трубочку сворачиваются уже от нытья про нехватку музыки для эфира. А эфир когда?       – Вечером.       – Потрясающая организованность и расстановка приоритетов. Поражаюсь, как тебя с таким отношением к работе всё ещё держат у микрофона.       – Я талантливый.       – И скромный.       – Не без этого. Но вообще, я думаю, что всё с этим... с музыкой я имею ввиду... в порядке. В конце концов, у меня есть вы. И есть Эрика! Рёта выставил вперёд раскрытые руки и повернулся к девушке, гордо демонстрируя её Юкио. Эрика обескураженно взглянула на них обоих. Прибегнув к помощи альбома, она попыталась сказать, что искать помощи у неё бесполезно. «Я не…» Надпись, как и несколько других, осталась лишь недочерченным иероглифом на смятой бумаге.       – Да брось, все мы слушаем музыку, и наверняка у тебя есть любимые песни, – сморщил нос Кисэ, уже предугадывая, что напишет ему девушка. – Смелее, никого ещё не сажали за решётку из-за подобного. Отведя взгляд в сторону, Эрика с сомнением уставилась на свою руку, в которой крепко сжимала фломастер. Музыкальные вкусы? Вряд ли кто-то станет слушать то, что нравится ей. Немногие люди любят инструментальную музыку, да и по радио никто такую крутить не станет. Вот бы вспомнить какую-нибудь чертовщину? Просто чтобы успокоить Рёту. «Ничего не приходит на ум».       – Не страшно, – хотя Рёта ей не поверил. Но не стал цепляться, оставляя музыкальные вкусы Эрики её же тайной. – Сэмпай?       – Да отстань ты от меня, – сонно пробормотал Касамацу. После еды его недурно разморило. – Ты переслушал все мои диски по нескольку раз, так что вкусы мои знаешь лучше, чем я сам. Ну так выбери что-нибудь из этого.       – Так не интересно! – упрямо возразил Кисэ. – Давайте, хотя бы одну!       – Знаешь, когда-нибудь, я всё равно найду, где затыкается этот фонтан... Ладно, твоя взяла: Нирвана – «Smells Like Teen Spirit». И не доставай меня больше, ради бога. Юкио всё в толк не мог взять, как его бывший товарищ по команде умудрялся тратить столько сил и при этом оставаться бодрым? Хотя подозревал в этом всплеске активности четыре объёмных чашки крепкого кофе без молока и сахара, которые Рёта осушил почти залпом в едва успевшем открыться кафетерии больницы.       – Ладно, я так и знал: ваши вкусы не меняются со старшей школы, – самодовольно заключил Кисэ, услышав выбор друга.       – Зря тебя сёстры ещё и мыльной водой не поили, чтобы отучить всякий бред нести.       – Что?       – О, ну, конечно. Теперь ты притворяешься, что не слышишь.       – Не совсем так. Просто я оптимист.       – Это значит, что ты оглох к замечаниям окружающих?       – Это значит, что я слышу только то, что хочу. Совершенно случайно Эрика заметила, как вместо очередного комментария, Касамацу спрятал беззлобную усмешку за кружкой. Перед уходом, Кисэ пожелал Эрике скорейшего выздоровления, попросил не перетруждаться и пообещал в скором времени навестить её. Миямура поначалу этому не обрадовалась – жесты доброй воли она разучилась ценить, ещё когда поняла, что бесплатный сыр только в мышеловке. Но в тот же вечер, лёжа в постели и медленно перебирая пальцами мягкую, шелковистую шёрстку пушистого кота, она впервые захотела развеять это представление о мире. Потому что в эфире вечернего радио Кисэ Рёта захотел поднять тему, по-особенному задевшую раненую душу маленькой девочки внутри Миямуры Эрики. «… я думаю, что важно не только слышать другого человека – заметьте, я сказал "слышать", потому что "слушать" всегда носит иной характер – но и обращать внимание на то, как он себя ведёт. О том, кто мы есть, наши жесты и привычки зачастую говорят правдивее, чем наши с вами рты...»