The Twice Told Tale

      Ровные круги пробежали по луже, возмущённой вонзившейся в её гладь тростью. Отражение цветочного магазинчика исказилось, задрожало, будто явив изображение из другой реальности. На другой край лужи опустился каблук дорогого ботинка. Вода зашипела взбешённой кошкой, и белёсый пар поднялся с асфальта, быстро растаяв прозрачный дымком. Великий Тёмный шёл мстить. Красная нить ненавистного гранатового сока покорно вела его за собой, дрожа и извиваясь. Вела прочь от тихого города, устремив свои капли в лес. Голд шёл неторопливо, он предвидел, знал, что на этот раз бесстрашный - глупец- Эйдан никуда от него не исчезнет. Другой рукой маг сжимал кинжал.       Мокрая трава скользнула по брюкам, наметив на них влажные росчерки. Через мгновение ока она разошлась, образовав прямую тропу под плывущей кровавой лентой. Конец трости вгрызался в голую землю, оставляя за собой неглубокие, будто болезненные рытвины. Низкие ветви деревьев и высокие веточки кустов сворачивались, уходя в стороны, сгибались, едва не ломая сами себя. Тёмный шёл мстить. Ещё не догадываясь о том, что судьба приготовила ему куда более интересную долю.       – Перестань, – тихий голос, прозвучавший откуда-то сзади и словно сверху, заставил Голда моментально замереть на месте.       – Прошу, перестань, Румпель, – различимый только на самом крае сознания шёпот раздался опять. Тёмный медленно повернулся на звук. Сжал в руке трость так, что побелели пальцы, а резной набалдашник впился в ладонь. Мужчина глубоко вдохнул.       – Белль? – едва слышно выдавил он, жадно всматриваясь в невозможно живую фигуру любимой. Девушка скосила глаза на собственные пальцы, пошевелила ими и произнесла с некоторым трепетом:       – Да. Это я.       Румпельштильцхен сделал несколько порывистых шагов, выпустив трость, раскинул руки, собираясь обнять Красавицу. Но не смог ухватиться за пустоту. Кисти прошли сквозь плечи Белль.       – Я не знаю, что со мной, – выдавила та, закусив губу. – Я мертва, Румпель?       – Нет, нет, что ты, дорогая, – поспешно проговорил маг, проводя раскрытой ладонью в пяти сантиметрах от лица жены. – Какие глупости. Этот мерзавец заколдовал тебя. Он хочет отомстить мне, использовав нашу любовь. Я найду, как это исправить, и снова смогу обнять тебя. Белль, Белль…       – Пожалуйста, – выдохнула девушка, опуская голову и вновь вскидывая её, заглядывая в глаза Тёмного. – Пожалуйста, не ври мне. Смерть открывает всю правду. Я знаю это, Румпель. Я знаю.       – Белль, я всё могу объяснить, – ошарашено выдавил Голд. Девушка покачала головой.       – Мне не нужны твои объяснения. Не нужно оправданий.       – Белль, я люблю тебя. Прошу…       – Прошу, Румпель, не стоит, – прервала его Красавица, робко приложив руку к губам мужчины, но не дотронувшись до него. – Я знаю абсолютно всё, что ты мне можешь рассказать. Ты мстил за смерть сына. Я… Прости меня.       – За что? – изумлённо спросил Голд, проклиная сейчас целый мир за то, что не мог прикоснуться к Белль.       – Мне безумно жаль, – прошептала она, обхватив себя руками и закрыв глаза. – Я понимаю твою боль. Чувствую её внутри себя. Но я не в силах оправдать тебя. И не могу осуждать.       Девушка резко выдохнула, подняла глаза, разглядывая небо, почти скрытое резными кронами деревьев, и замолчала на мгновение. Тёмный с болью рассматривал родное лицо, волнистые пряди, нахмуренный лоб. За крохотные отблески слёз в глазах Красавицы он был готов сравнять Эйдана с землёй. С его чёртовой пылью. Маг решил. Он оставит от чужака только пепел. Рождённого смертью и пеплом и ждёт один лишь пепел.       – В твоём сердце тьма и ненависть, – тихо произнесла Красавица, прикрыв глаза. – Я хочу помочь тебе.       – Белль. Я – чудовище. Что ещё может быть в моём сердце? – горько усмехнулся Румпельштильцхен. Холодный резкий ветер всколыхнул листья на деревьях, порвал их, и шуршащий ворох взметнулся вверх. Девушка склонила голову к плечу, внимательно рассматривая мага.       – Я не верю в это. Ты не чудовище. Ведь, кроме всего прочего, в твоём сердце есть любовь и свет.       – Это свет, принесённый тобой, Белль. И он меркнет, – Голд сжал зубы. – Эйдан должен заплатить за то, что он сделал с тобой. Нельзя оставить его без наказания.       – Я хотела поговорить не об Эйдане, – негромко сказала Красавица и присела на поваленное дерево, недалеко от сотворённой магом тропки. – О Зелине. Румпель, прошу, выслушай меня.       – Конечно.       – Она забрала у тебя Бея.       Румпельштильцхен скрипнул зубами, а потом расплылся в улыбке:       – И заплатила за это.       Красавица вздохнула и убрала пряди волос с лица, повернувшись к мужчине и снова заглянув тому прямо в душу, через глаза, как умела только она. Тёмный невольно выпрямил спину и повёл плечами. Смотреть на недосягаемую Белль было практически больно в буквальном смысле и невыносимо.       – Она осталась в прошлом. Всё ведь закончилось. Нельзя ничего изменить. Пойми, Румпель. Я хочу тебе показать. Зелины больше нет, она мертва.       – Бея тоже нет.       – И этого времени тоже нет. Оно ушло, испарилось, унеслось прочь. А боль и ненависть остались, – Красавица приложила руку к груди Тёмного, – вот здесь.       – Они питают меня, дорогая, – Голд попытался взять руку девушки, но она ожидаемо была бесплотной, – дают силы.       – Они убивают тебя. Тянут на дно, – не согласила Белль, качнув головой. – Отпусти прошлое, Румпель. Забудь о том, что было, что не вернуть, что невозможно исправить. Время течёт только в одном направлении. А твоя ярость и ненависть отравляют всю жизнь. Ты словно повесил себе камень на шею.       Маг молчал, всем своим естеством, всё четче ощущая затянутую петлю на горле. Он давно научился с ней жить, почти забыл про её существование, забыл про те чувства, которые измучили всю его невообразимо долгую жизнь.       – Румпель. Прости Зелине всё, что она сделала.       – Она умерла. Чем ей поможет моё прощение? – тихо выдавил Тёмный, опершись на поднятую трость. Девушка слегка улыбнулась с толикой грусти и произнесла:       – Ей не поможет. Оно поможет тебе. Оно освободит тебя и твоё сердце. Поверь мне.       – А ты простила Реджину, которая держала тебя в темнице? Простила Эйдана за то, что он убил тебя? – резко осведомился Румпельштильцхен, повернувшись к жене. Красавица расправила плечи и уверенно, глядя в глаза, ответила:       – Да. Я их простила.       Голда словно пробило током от кончиков пальцев до основания черепа.       – Хорошо, – проговорил он, – хорошо.       Голос его едва заметно дрожал. Происходило нечто невероятное. Он чувствовал что-то. Что-то странное. Чего он никогда не чувствовал, а, может, просто очень давно. Совсем давно. Кажется, в другой жизни и уж точно в другом мире.       – Белль, – совсем негромко позвал Румпельштильцхен. – Я люблю тебя. Ты сделала для меня всё самое невозможное, что есть в мире. Но я слишком долго был во власти зла и тьмы. Я вряд ли смогу измениться. Я могу простить Зелину, ведь своё она заплатила, ведь ей – да и мне – слишком поздно раскаиваться. С ней всё закончилось. Но Эйдан… Это другой разговор. Белль, пойми, я не успокоюсь до тех пор, пока он будет жить, пока я не разотру его прах ногой по грязному полу. Он отнял у меня слишком многое, чтобы я не мог даже не думать о мести.       Красавица молчала, теребя тонкий золотой браслет на запястье. Она перевела взгляд на проглядывающее сквозь листву солнце, прищурилась, рассматривая яркое светило, и прошептала:       – После смерти всё выглядит несколько иначе. Словно с другой стороны, с изнанки. Я видела себя, свою жизнь, видела то, чего раньше не замечала. Я видела знакомых, друзей, видела их судьбы, сплетение случаев. Видела счастье и радость, смерть и горе, ненависть и доброту. И всё это казалось таким… незначительным, мелким. Таким разрешимым.       Девушка глубоко вздохнула, опустила голову. Луч солнца, пробившийся сквозь густые кроны, скользнул по её волосам, будто погладив.       – Если бы всё было так просто в жизни, – произнесла она и растворилась.       – Белль! БЕЛЛЬ!       Она снова на пристани. Только вряд ли теперь это место можно назвать обыкновенно спокойной пристанью Сторибрука. Тёмные тяжелые тучи сплелись в свинцовую кольчугу, закрывающую тело небосвода. Белоснежными перекатами близких молний вспыхивали грозные грозовые кольца над головой. Море гудело и с яростью билось о бетонные стены опоры пристани. Белая пена хлестала в лицо, царапая солью и мелкими песчинками, острые капли дождя били с неба, едва не раскраивая кожу на мелкие лоскуты. Эмма сжимала в руках обломок меча, отражающий стальные отблески грозы. Враг был где-то рядом, прятался от неё в тенях, играя с ней, как кошка с особо симпатичной мышкой.       – Где ты?! – закричала в темноту Свон. – Выходи!       Громовой раскат загрохотал над головой, молния обжигающе горячо сверкнула совсем близко – как когтистой лапкой кошка осадила вздумавшую бежать мышь. Эмма быстро развернулась, держа обломок меча перед собой, поставив ноги так, как учил её на днях Джонс. Только он не учил её, как обуздать дикий, почти животный страх.       – Ты никуда не сбежиш-ш-шь, – прошипел из сумерек жуткий голос. Свон вскрикнула от неожиданности, подскочила на меня, поворачиваясь лицом на звук.       – Маленькая белая мыш-ш-шка.       Что-то похожее на столб темнейшей пыли ударило её в грудь, повалило на землю, придавив к ней неизвестной тяжестью. Абсолютно чёрный силуэт с сияющими глазами наклонился над ней, насвистывая жутко знакомую мелодию, и просунул призрачную руку сквозь грудь к сердцу, обхватив его, колотящееся всё быстрее от ужаса, ледяными пальцами.       – Ты не сможешь, – прошептала Эмма, всей душой надеясь на то, что магия истинной любви защитит хотя бы её сердце, если не смогла спасти душу. Силуэт улыбнулся ещё более мрачной бездной. И вытащил ярко-алое пульсирующее сердце из груди, обвитое золотыми нитями, связывающими его с телом. Тьма безжалостно оборвала эти линии, и они потускнели, потемнели, безжизненным и бесполезным мусором осев на землю.       – Разве? – хрипящим, рокочущим шепотом удивился силуэт, сжимая чёрными пальцами сердце. – Разве?       Эмма закричала от боли, разрывающей всё тело. От горя, заливающего всю оставшуюся от души пустоту.       Эмма открыла глаза, чудом успев выставить руки перед собой – иначе бы точно поприветствовала пол своим носом. "Это сон, всего лишь, – успокоила она себя, опираясь на ладони, – ты заснула в кресле. Прилегла на минуточку, называется". Снизу послышался грохот, лестница заскрипела под торопливыми шагами, и наверх поднялась испуганная Снежка.       – Всё хорошо? Ты кричала, – сразу затараторила она, спешно помогая Свон подняться с пола. – Как ты? Кошмар приснился?       – Сколько времени? – спросила вместо ответа шериф, потирая виски.       – Где-то семь вечера, – мгновенно отреагировала Мэри Маргарет, быстро скосив глаза на часы, и присела около дочери. – Эмма, всё в порядке?       – Да-да, – заверила её та, – это просто кошмар.       – Кошмары бывают разные. Вдруг этот сон наслали с помощью магии? Может, спросим у фей? Или у Реджины, она, кстати, заходила недавно, интересовалась, как ты себя чувствуешь, – Белоснежка хмыкнула. – В своём привычном репертуаре интересовалась. Что-то случилось у вас, Эмма?       – Всё хорошо, – Свон схватила Снежку за запястья, чтобы та перестала мельтешить, и посмотрела в глаза. – Успокойся. Это просто кошмар. Они мне периодически снятся. Редко, но бывает.       – Ладно, – нехотя проговорила она, недоверчиво поглядывая на дочь. – Мне нужно вернуться к Нилу. Эмма?       – Да?       – Может, сходишь погулять? Подышать свежим воздухом? А то твоё лицо скоро будет белым, как снег. Неужели в квартире так душно? – словно сама у себя поинтересовалась Белоснежка.       Свон фыркнула. И тут же подскочила: погулять было всё же хорошей идеей.       – А куда пропал Генри? – поинтересовалась она, спустившись вниз следом за Снежкой. – Когда я засыпала, он сидел рядом, за столом, читал комиксы.       – Он в ванной, – ответила Мэри Маргарет и вздохнула: – А Дэвид пропадает в библиотеке вместе с феями, всё пытается что-то отыскать про нашего великого и ужасного чужака.       – Хорошо. Тогда пойду бродить в гордом одиночестве, – усмехнулась Эмма, стараясь побыстрее накинуть куртку на плечи и уйти: она чувствовала, что начинает задыхаться, чувствовала приближение нового приступа. Ей совсем не хотелось падать перед Снежкой в обморок.       – Зонт не возьмёшь? – напоследок крикнула она с кухни, повернувшись лицом к входу. Шериф поёжилась, клацнула зубами и поспешно выдавила, закрывая за собой дверь:       – Нет, спасибо.       Вечерняя прохлада и сумерки заметно отрезвили голову, тошнота отошла, и Свон просто брела по улицам понемногу темнеющего и затихающего Сторибрука, разглядывая маленькие аккуратные домишки, словно сошедшие с акварельных набросков умелого художника. Женщина пыталась увидеть малейшие мелочи, запечатлеть их в своей памяти. Она была уверена в том, что так беспечно гуляет по городу в последний раз. Все стадии принятия смерти, о которых она читала из интереса когда-то давно, будто в прошлой жизни, в Бостоне, пролетели для неё незаметной чередой: одно за другим, слившись в единую бесцветную полосу, наполненную только сожалением.       Эмма проходила мимо дома, где жил отец Шона и где тот временно устроился со своей женой. В одном из окон горел свет, было видно, как Золушка сидела на ковре, прислонившись спиной к дивану, и покачивала в руках небольшой свёрток с малышкой. Неожиданно похожая на тяжеленное облако гора на диване зашевелилась, пышное пуховое одеяло было откинуто в сторону, и под лучи одинокой лампы высунулось лицо спящего Принца. Эшли покосилась на него и осторожно убрала свесившуюся с дивана руку Шона.       Свон грустно улыбнулась и поспешила продолжить свою небольшую вечернюю прогулку.       – Здравствуй, Эмма.       Совсем как в недавнем сне Свон резко развернулась на звук. Говорящий прятался в тенях. Слишком… похоже.       – Кто ты? Выходи, – прохрипела шериф, внезапно лишившись контроля над своим собственным голосом.       – Кто же ещё? Эйдан, – ласково прозвучало из темноты, и брюнет шагнул вперёд, показываясь. – Пришёл поинтересоваться, как твои дела, Спасительница? Тебе хочется, я знаю, хочется же поговорить с тем, кому можно рассказать обо всех своих проблемах, кто способен понять тебя.       – Убирайся прочь! – вскрикнула Эмма и вдруг согнулась, хватая ртом воздух. Шаги волшебника прошелестели совсем близко.       – Ну что ты, не надо так себя напрягать, – усмехнулся он, похлопывая Свон по плечу. – Я всего лишь пришёл поговорить. Из любопытства. Вот скажи мне, что испытывает человек, когда знает, что… когда тебе, детка? завтра?.. когда знает, что завтра умрёт? Сам-то я никогда этого не узнаю, – Эйдан мерзко хихикнул и развёл руками, – мало того, что я не человек, так ещё и бессмертен! Представляешь, какая скука?       Брюнет наклонился, помогая женщине распрямиться.       – Так развлечёшь меня рассказом, крошка?       Эмма зарычала, замахнулась, желая врезать по слишком самоуверенной и наглой роже чужака. Эйдан цокнул языком и перехватил её руку.       – Душенька, меня не убила пуля, а ты собираешься ударить кулаком? – прошипел он ей на ухо и тут же отскочил, хохоча. – Слабоват удар будет, не находишь?       – Зачем ты это делаешь? – отчаянно воскликнула Свон, чувствуя, как подступают к глазам слёзы бессильной ярости. – Для чего, чёртов психопат? Зачем ты убиваешь и ломаешь чужие жизни?       Эйдан перестал смеяться, застыл так, будто проглотил палку, и медленно, почти со скрипом, повернулся к шерифу вполоборота. Чужак чуть наклонил голову и растянул губы в улыбке.       – Потому что это единственное, что я умею делать превосходно. Будешь отрицать?       – Нет, – убито бросила едва держащаяся на ногах Эмма. Она понимала, что приближающийся приступ станет испытанием для неё, будет чем-то новым и страшным.       – Но почему мы? Почему Сторибрук, Голд, я? – устало спросила она, подняв глаза на неподвижного волшебника. Острыми иголочками кольнуло кончики пальцев на ногах и руках.       – Вы противны мне. Мелочные, сварливые, не понимающие истинной сути вещей. – Брюнет говорил негромко, презрительно прищурившись и поджав губы. – Ты слепа, а Тёмный заврался. К тому же, как я мог не передать небольшой подарок своему старому другу? – Эйдан тихо засмеялся, рокоча, как тигр. Шериф хмыкнула.       – А знаешь, тебе ведь не на что надеяться, пришелец, – проговорила она, припоминая все сказочные истории, в которые когда-либо попадала. – Добро всегда побеждает зло. Все твои планы никогда не осуществятся.       – Мышка моя, – ласково промурлыкал Эйдан. – Неужели ты так и не поняла? И зло, и добро многолики настолько, что порой можно с легкостью в них запутаться. А насчёт планов: с самого моего прибытия в Сторибрук всё идёт по моему плану. И кульминация всего моего замысла наступит совсем скоро. Для тебя с Тёмным у меня припасены места на первом ряду.       – Отойди от неё.       Эмма вздрогнула и изумлённо обернулась. Позади неё с саблей наголо стоял невероятно мрачный Крюк.       – О, что ты мне сделаешь этой своей зубочисткой? – Чужак закатил глаза, картинно запрокинув голову. Джонс продолжил идти к волшебнику.       – Люблю безумных и отчаянных. Если за первыми наблюдать интересно, из-за того, что не знаешь, что они выкинут в следующий момент, то за вторыми интересно наблюдать, подтверждая теории о человеческом поведении, – бросил Эйдан, не шевельнувшись и с презрением поглядывая на приближающегося Джонса.       – Киллиан, не надо! – Свон кинулась наперерез пирату, но замерла, скованная магией, не сделав и двух шагов. Крюк шагал к чужаку.       – Ты не вернёшь ей душу, даже если убьёшь меня, – он пожал плечами, заинтересованно покосившись на застывшую Эмму, которая беззвучно, как рыба, открывала рот, пытаясь убедить Джонса отказаться от схватки, где у него нет ни единого шанса на победу.       А ещё шериф внезапно поняла, что волшебник врёт. Нагло врёт.       Душу можно вернуть, если убить его.       Крюк бросился вперёд, рубя наискосок с плеча и вниз налево.       – Плохая тактика, – прошипел Эйдан, остановив лезвие меча рукой. Киллиан пнул его в колено, замахнулся кулаком и потом вернул удар локтём. Чужак отпустил меч и отшатнулся, сплёвывая кровь.       – Великолепно, – прохрипел он, теперь уже смотря на Джонса с некоторым восхищением и удовольствием. – Может, я даже не зря…       Киллиан снова взмахнул саблей, метя в горло противника.       – Ну хватит, – Эйдан тряхнул головой, сделал какой-то короткий жест рукой, и пират отлетел, смачно впечатавшись спиной в кованый забор палисадника. – Поиграли и довольно с вас. Адьё, душка, ещё увидимся. Ведь ещё интереснее наблюдать за тем, как другие воплощают в жизнь свои планы.       Волшебник выпрямился, отряхнул руки, отсалютовал мысленно воющей Эмме и осыпался на землю пеплом. В тот же момент вместе с ним исчезло и сдерживающее Свон заклинание.       – Крюк! – Женщина бросилась к палисаднику, споткнувшись на ровной дороге и чуть не распластавшись по ней морской звездой. Она упала на колени позже – благо около вмазавшегося в забор пирата вместо асфальта на земле росла трава – и похлопала неподвижного Джонса по щекам. Он приходить в себя не захотел. Кое-как подавив накатывающую панику, Эмма приложила пальцы к артерии на шее и выдохнула: мужчина был определённо жив. Облегчение опустилось на неё невероятной слабостью, хотелось разлечься и заснуть на траве сию же секунду, но шериф ущипнула себя побольнее – расслабляться нельзя было. Она хлопнула Крюка сильнее, потом, подумав, отцепила от его пояса верную фляжку с алкоголем и щедро вылила её содержимое тому на голову. Джонс открыл глаза и оглушительно громко чихнул.       – Что за… – пробормотал он, пробуя пошевелиться, и застонал.       – Как ты? – мгновенно спросила женщина. – Ноги чувствуешь?       – Да-да, – выдавил пират. – Я в порядке. Только спина немного побаливает. Помоги мне подняться, любовь моя, прошу тебя.       Свон с готовностью подставила плечо.       – А неплохо он меня приложил, – присвистнул Джонс, оглядев забор палисадника и когда-то ровный газон перед ним.       – Идти можешь? – осведомилась шериф, с тревогой оглядывая голову Киллиана – с затылка на шею стекала узкая полоска крови, ныряющая за стоящий ворот неизменного кожаного плаща, чуть порваного и помятого после отчаянной схватки со злым волшебником.       – С тобой, – усмехнулся мужчина, – полечу.       – Сейчас не до шуток, – проворчала Эмма. – Нужно срочно отправиться к Виктору в больницу. Он осмотрит тебя и подлатает. Наверняка найдёт ещё парочку переломов.       – Надеюсь, в этот раз меня не будут приковывать к кровати наручниками? – поднял бровь пират и скривился, чуть ли не зашипел от боли, ступив на левую ногу. – Хотя если тебе это нравится, Свон, то почему бы и нет?       – Идиот, – прошептала она, помогая Джонсу идти. Пират внезапно остановился.       – Погоди секунду, душа моя, у меня есть ещё одно важное дело, – проговорил он, осторожно сползая с плеча Эммы, но не отпуская её. – Обещай, что не будешь бить калеку?       – Смотря, что этот калека задумал, – бросила шериф, пытаясь отступить на шаг назад. Но не тут-то было. Киллиан странно улыбнулся – женщине привиделись хмельное веселье и крупица горечи, – притянул дёрнувшуюся Свон к себе и осторожно, как идут по тонкому льду, поцеловал.       Когда Джонс отстранился, Эмма вдохнула полной грудью, наполняя лёгкие свежайшим вечерним воздухом до краёв, голова закружилась от перенасыщения кислородом, а пустота в груди наполнилась до одури знакомой и приятной теплотой. Эмма снова чувствовала себя живой.