ALL My Feelings

1984/09/09

Андре лежал под огромным мягким одеялом, крепко в него закутавшись, и неотрывно глядя на часы, висящие на стене напротив и показывающие полдвенадцатого дня. Хорошо, что сегодня выходной и не нужно никуда идти, а можно вот так просто валяться и дрыхнуть. Правда, дрыхнуть Андре не хотелось ввиду того, что он страшился вновь увидеть какие-нибудь дурацкие сны про собак, про ругающихся родителей, про своих одноклассников-насильников… Лучше он будет просто лежать и размышлять о чем-нибудь, желательно хорошем. Ну вот, например… как там, интересно, проводит свои выходные его новый друг Ханси Кюрш? И где он их проводит? Эх, ну какие же они друзья, если Андре не удосужился спросить даже элементарного. Хотя, вернее будет сказать, что не успел из-за того, что время поджимало, и мама уже давно ожидала Ольбриха дома. Господи, как же он устал от ее вечного контроля, от вечных расспросов, от всего этого… Андре чувствовал себя птицей, которую вырастили в клетке, и, кажется, собираются продержать в ней всю оставшуюся жизнь. Ему так хотелось свободы! Вот Ханси наверняка живет свободно. Ему ведь позволили переехать в общежитие, во время разговора с Андре он никуда не торопился, да и вообще по виду Кюрша можно было точно сказать, что он абсолютно раскрепощен, независим и доволен своей жизнью. Конечно, Андре не брался утверждать, что Ханси совершенно счастлив, но насчет его независимости и свободы поспорить было трудно. А будет ли когда-нибудь такая свобода у Ольбриха? А что, если мама до конца жизни будет опекать его? Только не это... Андре тяжело вздохнул и плотнее закутался в одеяло. Он не должен жаловаться на свою жизнь. У него есть почти все, о чем мечтает любой подросток. Ну, точнее, не совсем любой... У Андре была хорошая электрогитара фирмы «Ibanez», из-за которой парню могли бы позавидовать его ровесники из менее обеспеченных семей, к гитаре прилагался весьма качественный комбик (вот уж что действительно сейчас редкость среди молодежи); затем, ко всему прочему, мама Андре всегда заботилась, чтобы сын хорошо одевался, а «не как эти оборванцы с улицы», да и если подытожить, то, в конце концов, семья Ольбриха никогда не испытывала недостатка в деньгах. Рената Ольбрих работала дизайнером интерьера, ввиду чего получала достаточно солидную зарплату, которой хватало на все свои прихоти, и на прихоти сына тоже (хотя Андре редко что-то просил), а в свободное время она любила рисовать и играть на рояле, что стояло в гостиной. К слову сказать, Андре любил слушать, как мама играет на рояле, но сам же не воспылал страстной любовью к этому инструменту. То ли дело гитара, на которой парень играл уже четвертый год, пытаясь подражать своим любимым гитаристам из различных метал-групп. А за эти четыре года Андре заметил, что у него даже получается какое-то подобие собственного стиля, хотя точно утверждать он не мог. Скорее бы наступили следующие выходные. Андре встретится с Ханси и покажет ему все, чему успел научиться. Может, хоть кому-то будет интересно, как Ольбрих играет… Мама, вот, вообще не была сторонником гитарной музыки, что уж говорить, про искаженные эффектом дисторшн звуки электрогитары! Так что, она однозначно не поддерживала своего сына. Андре вообще не помнил, чтобы она его хоть в чем-то поддерживала. Литературу они читали разную, музыкой увлекались разной, общались с разными людьми (особенно учитывая тот факт, что Андре вообще мало с кем не общался, кроме матери). Парню иногда казалось, что он совершенно чужой в этой семье. Иногда, например сейчас, Андре задумывался о том, когда было лучше – в детстве или теперь? Наверное, все-таки в детстве, ибо тогда мама была с ним более ласкова и менее строга. В детстве… В том недалеком детстве, когда Андре делал все, только чтобы не быть отдельно, чтобы быть со всеми вместе. Но эти все отвергали его. Сначала не так явственно. Первый класс, малыш Андре счастлив и рад, что начал ходить в школу. Из-за распределения так получилось, что почти все друзья из детского сада попали куда угодно, но только не в его класс. Что ж, будем знакомиться с новыми ребятами, беспечно думал Андре. Новые ребята не могут быть хуже старых. Так получилось, что Ольбрих оказался самым младшим в классе, но ведь это не страшно? Какая кому разница? Андре с радостью знакомился со своими одноклассниками, и все бы ничего, если бы в один прекрасный день во время перемены тот мальчик, Матиас, неожиданно не крикнул: «Эй, вы еще разговариваете с ним? Он же самый мелкий тут, а значит, самый тупой. Ему не место среди нас!». И все послушали Матиаса. А Андре поначалу никак не мог понять, что в этом такого. Он не мог взять в толк, почему все те, с кем он успел познакомиться, начали неожиданно тыкать и толкать его вот так просто, ни за что. Он терпел, потому что так говорила ему мама. «Нельзя отвечать злом на зло» — говорила она. И Андре не отвечал. Он стойко переносил эту враждебность класса, хоть это и было нелегко. Но длилось все до весны. Тогда, когда повсюду растекались лужи, а на деревьях набухали почки, Андре шел из школы в своем новом костюмчике, который мама ему так старательно выбирала в подарок на день рождения. Матиас и его друзья внезапно выскочили из-за угла школы, и все было бы хорошо, не попадись Ольбрих им на глаза. Но, конечно, по закону подлости именно это и произошло, и вот, ребята, заметив мальчика, решили над ним хорошенько подшутить... Уже после этого, сидящий в глубокой отвратительной грязной луже, Андре так и не понял, в чем же все-таки заключалась шутка. Да и не хотел понимать. Он разозлился и захотел показать им, что он не слабак, а показать с помощью криков и кулаков. Несомненно, победа ему никоим образом не досталась, зато хорошенько досталось от мальчишек, а потом и матери за то, что он полез драться. Андре перевели в другую школу. Второй класс, радость Андре немного омрачена воспоминаниями о предыдущем году и тем, что новая школа теперь находилась несколько дальше от дома, из-за чего приходилось вставать пораньше, чтобы прийти на уроки вовремя. Ну, это не страшно. Мальчика больше беспокоило, как будут относиться к нему новые одноклассники. Однако вскоре Андре понял, что волнения были напрасны – ребята в его классе оказались очень даже добрыми и дружелюбными, ссоры случались редко. А Ольбрих стал хорошо учиться. Он буквально на лету схватывал новый материал, учителя не уставали его расхваливать. Третий класс, Андре становится увереннее в себе. У него уже есть лучшие друзья, с которыми он частенько проводит свободное время. Их зовут Манфред Лоренц, Лукас Шнайдер и Ральф Кауфер и Андре готов всем клясться и божиться, что лучше друзей нигде и не сыщешь. Но больше всего мальчик любил общаться с Ральфом Кауфером. Ральф и Андре во многом были схожи: родители Кауфера тоже были в разводе, жил он с мамой, а в школе время от времени подвергался тычкам со стороны старших учеников. Но теперь у Андре и Ральфа это в прошлом, пусть и недалеком. Четвертый класс, из головы Ольбриха уже почти выветрились воспоминания о том ужасном первом классе, а место их заняли робкие мечты о будущем, где Андре любил представлять себя возмужавшим выпускником школы, у которого все-все есть: знания, образование, лучшие друзья, любимый человек, ну, и что-нибудь еще. И именно с тех пор мальчик начал мечтать съездить в Америку, в Диснейленд… Ну, а в общем итоге, жил Андре беспечно и весело, как и все дети девяти лет. Жил так, как и должен был жить! Но, кажется, жизнь не хотела, чтобы мальчик был таким же беззаботным и счастливым, как все дети, о нет. Все началось весной. Да-да опять весной, этой ненавистной для Андре весной. В школе все уже доучивались, близился май, а соответственно, близился и десятый день рождения Ольбриха, на который он планировал позвать троих своих друзей. Но в один учебный день не пришел Ральф. Наверняка он опять заболел, подумал тогда Андре. Это было неудивительно – хоть Кауфер и был жизнерадостным, веселым и энергичным мальчишкой, это не мешало ему постоянно болеть из-за слабого здоровья. После школы Андре зашел домой к Ральфу, но дверь мальчику никто не открывал. После этого прошла неделя, а потом и еще одна, но Кауфер не возвращался в школу. Ольбрих сильно волновался за друга, и постоянно просил маму, чтобы та позвонила матери Ральфа, с которой они уже успели подружиться. Но Рената всячески пыталась отвертеться от звонка и от сына, отчего у Андре вскоре сложилось впечатление, что мама о чем-то умалчивает. День рождения прошел без Ральфа, что очень опечалило Андре, а в середине мая на одном из классных часов учительница тихо и серьезно сообщила ученикам: «Ваш одноклассник Ральф Кауфер серьезно болен и очень нуждается в поддержке своих друзей». Придя домой, Андре со слезами упрашивал маму рассказать о болезни Ральфа, о том, какая ему нужна поддержка и когда же он поправится. Дело было вечером, а в это время мама бывает обычно очень раздраженной. Быть может, поэтому, вместо того, чтобы все объяснить по порядку, она, возясь на кухне с ужином, сердито бросила: «Никогда, Андре. У него лейкоз, а это неизлечимо». Андре не помнил, сколько он прорыдал, забравшись под одеяло. Ему было плохо, настолько плохо, что он не знал, куда себя деть, чтобы стало легче. Мама была слишком занята, чтобы его успокаивать, да и, кажется, она еще не поняла, насколько больно сделала своему сыну. Но Андре еще никогда не испытывал такой боли, даже тогда, когда его в четыре года ударил пьяный отец. Наступило лето, но мальчик впервые ему не радовался. Конечно, вскоре до Ренаты все-таки дошло, отчего сын ходит прибитый горем, вследствие чего у них были и разговоры о том, что «жизнь – жестокая штука», что «там Ральфу будет лучше» и прочее. Сейчас Андре знал, что лейкоз в некоторых случаях можно и излечить, но тогда он и понятия не имел об этом (да и вообще плохо понимал, что такое лейкоз), а мать намеренно не хотела вселять в него надежду на лучший исход. Видимо, заранее готовила к жестокой жизни? Но знала ли она, что всеми своими действиями сама устраивает жестокую жизнь сыну? Со стороны может показаться, что Рената Ольбрих – бесчувственная и равнодушная женщина, но все-таки нет, это не так. Наверное. Она хотела защитить сына от витания в облаках, хотела, чтобы Андре с детства понимал, что жизнь трудна и тяжела. Она хотела, чтобы мальчик вырос морально сильным, да только откуда же ему было черпать эту силу, если с каждым ударом Андре становился только слабее?.. Мама долгое время не позволяла сыну видеть Ральфа. Лишь под конец каникул она заявила, что Андре пора увидеть своего друга, и вот тогда они пошли в больницу. Ольбрих ожидал увидеть что угодно, фантазия рисовала ему невиданные картины, которые удивляли и пугали мальчика. Но реальность напугала его сильнее, гораздо сильнее. Когда он с матерью зашел в палату, то увидел лежащего на кровати маленького съежившегося мальчика, ослабевшего от изнурительной болезни. Это был не Ральф – кто-то другой, но не лучший друг Андре. Ральф был розовощеким, жизнерадостным и веселым, а этот мальчик, прикованный к кровати, был бледен, лыс, худ, да и дышал-то с трудом. Кажется, он взаимно не узнал Андре, если вообще мог его видеть. А Ольбрих же на всю жизнь запомнил это лицо живого мертвеца, принадлежавшее его лучшему другу. Через несколько дней Ральф Кауфер умер. Андре пустым взглядом смотрел куда-то на стену, предаваясь воспоминаниям. Тогда, в десять лет он начинал плакать при одной лишь мысли об умершем Ральфе. После его смерти Андре плакал еще чаще, потому что его терзала совесть из-за того, что он не пошел на похороны друга. Ольбрих боялся, ужасно боялся вновь увидеть Кауфера таким. Но теперь… Теперь Андре был совершенно спокоен, мог здраво рассуждать о том, что случилось семь лет назад. Он не мог предотвратить болезнь друга, это точно, но зато мама могла бы наплести Андре какую-нибудь миленькую сказочку, как обычно это делают родители, и тогда, быть может, душа мальчика не травмировалась так сильно. Ольбрих стал взрослеть слишком рано из-за того, что на него навалилось, но, кажется, мама только этого и ждала. Что ж, матушка, теперь твой сын совершенно взрослый, забитый, закомплексованный, слабый и никому, кроме тебя самой, не нужный. Но взрослый. Дверь приоткрылась и Андре увидел боковым зрением, как к нему приблизилась мама, которую он только что хотел было начать винить во всем. - Диди, дорогой, чего ты все лежишь тут? Я тебя зову-зову, а ты не отзываешься. Давай вставай и иди завтракать, — непринужденно проговорила мама и попыталась отбросить с сына одеяло, но тот вцепился в него руками. - Мама, я Андре, а не Диди, — хрипловато сказал Ольбрих, воззрившись на мать. – И я сам догадаюсь сходить поесть, когда проголодаюсь. - Прошу прощения? – Рената нахмурилась. – На каком основании ты так со мной говоришь? - У меня много оснований, — Андре прикрыл глаза. «Прекрати, прекрати» — отчаянно думал парень. - И каких же? Что такого произошло, что ты решил мне нагрубить? - Я не грубил тебе, мама, — Ольбрих замолчал, а затем чуть дрогнувшим голосом сказал: — Знаешь, я вспоминал Ральфа Кауфера. Ну, ты помнишь, он был моим лучшим другом с третьего класса. Андре уловил, как мать едва заметно вздохнула, а руки ее сжались. - Да, помню, — промолвила женщина, храня этот непроницаемый вид. Как всегда. Пытается сделать вид, что ее ничего не волнует. - А я его очень хорошо помню, — с упором сказал Андре. – Я прекрасно помню, какими мы были хорошими друзьями. Я любил его, словно он был моим старшим братиком. Это ты помнишь? Мать поджала губы и отвела взгляд. - Я помню только то, что ты иногда гулял с ним и еще какими-то двумя мальчишками. Боже, Андре, у тебя было очень много друзей и… - У меня было мало друзей, — отбросив одеяло, парень медленно сел на кровати. – У меня было всего три друга – Ральф, Манфред и Лукас. Ты этого даже не знала, я полагаю? - Андре, перест… - Да, ты этого не знала. Ты не знала, что только с ними я мог общаться по душам, не знала, что я ценил их так же, как и тебя. А потому, конечно, не могла и догадаться, каково мне было, когда ты тем вечером заявила, что Ральф умрет. Тебе было все равно, мам. - Это не так! – возразила Рената, удивленно глядя на сына. Нет, вряд ли она удивляется по-настоящему. – Мы с тобой потом обо всем поговорили… - Да, спустя недельку-другую. А что было дальше? А дальше, мамочка, ты не пускала меня к нему в больницу, аргументируя это тем, что он был слаб, чтобы общаться с кем-либо. Но, мам… Почему ты привела меня к Ральфу незадолго до его смерти? Зачем? - Ты очень хотел его увидеть, дорогой. Ты постоянно просил меня о том, чтобы мы сходили и навестили Ральфа, но я очень не хотела, чтобы ты его видел таким, потому что знала, в каком состоянии находился несчастный мальчик. Но ты так упрашивал, что я не выдержала и повела тебя к нему. Нет, конечно же, все было не так. Андре действительно долго упрашивал маму сходить к Ральфу, но когда понял, что просить бесполезно, то прекратил это делать. И тут-то спустя какое-то время мама сама пришла и с мрачным видом заявила, что Андре должен увидеть своего друга, должен увидеть, что делает с людьми болезнь. Он должен… - Мам, скажи мне, тебя в десять лет водили к смертельно больным людям? А если бы повели, то что бы ты чувствовала? – дрожащим голосом спросил парень. - Я бы пожалела их и… - В десять лет, мама! – Андре вскочил на ноги. – В десять лет, когда каждый нормальный ребенок познает прекрасное в мире. Прекрасное, но не ужасное. А я… Чем я заслужил это? Мам, Ральф до сих пор снится мне в страшных снах, я даже не могу вспомнить, каким он был до своей болезни! Я не помню его лица. - Зато уже в десять лет ты видел больше, чем все твои ровесники. – Рената скрестила руки на груди. – С десяти лет ты понимал, что такое жизнь. - Не понимал. И сейчас не понимаю. Я вообще ничего не понимаю, потому что не живу полноценно, как мои ровесники. - А что в твоем понятии «полноценно жить»? – вспылила мама, подняв брови. – Гулять с утра до ночи, спать со всеми подряд, пить, курить, колоться… - У тебя слишком стереотипичное мнение о подростках и о том, как они живут и проводят свой досуг, — отрезал Ольбрих. – Так живут лишь единицы, но не все. Нормальные подростки не занимаются ничем криминальным: они тоже учатся, как и я, но только свободное время тратят на общение с друзьями, на прогулки, на какие-то свои увлечения… Они живут всем смыслом этого слова. А не нудно проводят весь день в четырех стенах под строжайшей опекой своих родителей, как это происходит у меня. Мать, сощурившись, холодно глядела на сына. Но Андре не собирался так просто останавливаться, а потому продолжил: - Ты запрещаешь мне общаться со всеми, кто тебе не нравится. Ты запрещаешь мне задерживаться в колледже, потому что начинаешь думать, что я там делаю что-то недозволенное. Ты запрещаешь мне все, что я хотел бы делать! Но, мама, мне уже семнадцать лет, а ты до сих пор опекаешь меня и держишь взаперти, как маленького ребенка. У меня нет своей жизни, у меня ее НЕТ И НИКОГДА НЕ БЫЛО! Задыхаясь от нахлынувших чувств, Андре отвернулся и нервно облизнул губы. Ну все, сорвался. Отлично, умница, Андре. Парень ожидал, что мать сейчас разразится гневной тирадой по поводу того, какой у нее неблагодарный сын, или подойдет и ударит его, как это делала обычно в те случаи, когда Андре начинал противиться ей, но нет. Ольбрих услышал, как она, негромко ступая, подошла к двери, но возле нее задержалась и произнесла: - Когда твой отец бросил нас на произвол судьбы, то я не сдалась, а жила дальше, отдавая на тебя все свои силы, энергию, всю свою молодость. Я пообещала себе, что сынишка мой вырастет похожим на меня, но не на отца. Я пообещала себе, что ты вырастешь идеальным мужчиной. И вот, теперь ты вырос, а я в тебе вижу твоего тупицу отца-алкоголика. Человека, который сейчас живет в нищете и пьянстве. И, кажется, ты хочешь закончить так же, как и он. - Ты забыла упомянуть тот факт, что, несмотря на нищету, у отца есть жена, дети, они счастливы и рады, — сердито ответил Андре. – В то время как мы тут с тобой заживо гнием в этой духоте, пропитанной раздраженностью злобой и ненавистью. И кто лучше живет? - Какой же ты безмозглый. Я хотела не такого сына, — глядя в глаза Ренате, парень видел… злобу, самую настоящую злобу. Злобу матери к своему сыну. – Я вообще не хотела, чтобы ты рождался. Я только хотела быть вместе с Деннисом, с ним одним. И когда забеременела от него, то хотела сделать аборт, но нет, этот гад заставил меня оставить тебя, а сам потом смотался подобру-поздорову. А тебя я полюбила. А ты становишься таким же отвратительным, как и он. - Уйди, - выдавил Ольбрих. Мать захлопнула дверь, но Андре даже не пошевельнулся. Какое-то время он неподвижно стоял посреди комнаты, пытаясь пересилить себя, пытаясь унять жгучую боль где-то там, внутри, где находится сердце. Это все - тоже один из маминых уроков, наглядно показывающих, как жестока жизнь? Сколько еще таких уроков Андре сможет перенести, прежде чем не выдержит и попытается убежать далеко-далеко отсюда? Дернувшись, парень подскочил к гитаре и затем, взяв ее, уселся на кровать и принялся играть, играть, играть… «Гитара должна петь. Пусть она воспоет все мои чувства вместо меня» — твердил себе Андре, изо всех сил пытаясь не поддаваться ужасным мыслям, которые норовили убить его. А был еще пятый класс… Пятый класс, куда Андре пришел разбитый и потерянный от этого мира. Ральфа больше нет. Лукаса перевели. Остался Манфред, но он не общался с Ольбрихом, потому что мальчик и сам к себе никого не подпускал. И тогда Лоренц ушел к другим друзьям, с которыми было интереснее… А среди этих друзей оказался Матиас. Тот самый Матиас Брайнер, испортивший Андре жизнь в первом классе. Его перевели в класс Ольбриха. «Весна, милая весна, не принесшая мне никакой радости… Нам поставили физкультуру, которую я в общем-то люблю, но не сегодня. Перед уроком Матиас отнял у меня часы, которые мне только-только купила мама. Она убьет меня, если узнает, что я их потерял. Конечно, я не посмею сказать про то, что их у меня отняли, потому что мама все равно ничего не поймет, а мне потом достанется от Матиаса, Манфреда и всех остальных. Поэтому когда ребята ушли из раздевалки, я притаился за шкафами, а затем вылез и пошел рыться в сумке Матиаса. Я знаю, что так нельзя делать, что это невежливо, не положено правилами и все такое, но там МОИ часы! Я должен их забрать. И вот, я их нашел. Ура, теперь надо аккуратно перепрятать их в свой портфель и уйти на физкультуру. Надеюсь, никто ничего не заметит… Кто там? О, нет! Только что вернувшийся в раздевалку Матиас подозрительно осматривал меня, а я с якобы невинным видом прятал за спиной часы. Боже, нет, все-таки не стоило лезть к нему, ой как не стоило. Пока Матиас был в замешательстве, я быстро проскользнул мимо него и неспешно пошел на улицу. Стойте, часы-то сзади, он их увидит! Увидел… Я, как мог, дал деру, молясь о том, чтобы не споткнуться и не свалиться, не попасть в лапы к этому тупому Матиасу. Он что-то орал, нагоняя меня, а я уже выскочил на улицу. Вон там и учитель физкультуры, уж он-то спасет меня от неминуемой участи! Нет, куда он уходит… Я бегу вперед, уже не зная куда, мне так страшно… Ай! Кто-то подставил мне подножку и теперь я валяюсь в этой влажной от недавнего дождя земле. Мама прибьет меня за испачканную форму. Я хотел встать, но кто-то поставил мне на спину ногу, не позволяя сделать этого. «Что ж, Диди…» — противно протянул знакомый голос. Манфред. Все тут же гадко загоготали, а меня сильнее вдавили в землю. Ну где этот физрук?! «Куда мы торопимся?» - вновь подал голос Манфред. Я молчу. Наверняка он меня сейчас отпустит, перед этим немного поиздевавшись, но вот только, где же… «Уйди, Манфред» - протянул еще один мальчишеский голос. Ага, а вот и Матиас – «Диди, а ты знаешь, что делают с воришками?». «Я не воришка» — шепчу я. От пробежки было тяжело дышать, а говорить и того труднее. «Чего-чего?» — со смехом переспрашивает Матиас, и я чувствую, как он пнул меня в бок. Началось. «Я не воришка. Я забрал свои часы» — повторяю я уже громче и пытаюсь подняться. Я не буду униженным. Нет, только не снова это. «Они уже не принадлежали тебе» — мягко говорит Брайнер и ногой лениво переворачивает меня на спину. Я вновь пытаюсь встать, но теперь он эту свою гадскую ногу поставил мне на живот и надавил. Больно. «Принадлежали. Мне их купила мама!» — слабо возражаю я, и вновь чувствую пинок. А теперь это был Манфред. Мой бывший друг, который никогда меня не предавал… «У твоей мамки и так денег много, купит новые. Неужели тебе было не лень из-за такой глупости так рисковать?» - поинтересовался Матиас, глядя на меня сверху вниз. Он кажется таким взрослым, но я все равно не боюсь его. Я ничего не должен бояться! «Нет, не лень. Это был подарок от мамы» — почему-то на глаза навернулись слезы. Мама так редко делает мне подарки от всего сердца… «Тогда теперь тебе придется поплатиться за этот подарок. Получи урок, Диди, чтобы в дальнейшем было неповадно лазать по чужим сумкам и воровать чужие вещи» «Они не чужие!» - хотел было сказать я, но вместо этого вскрикнул. Матиас пнул меня туда, ниже пояса и это было ужасно больно. Я задергался, но подоспевший Манфред прижал меня к земле и закрыл рот рукой. Я опять слышал это гадкое гоготание, смешки одноклассников, столпившихся вокруг и в упор наблюдающих за мной. Матиас снова пнул меня туда, еще сильнее. Я как зверь в зоопарке, только тут потешаются не над моими фокусами, а над тем, как я смешно плачу. Пинок в живот, в бок, опять в живот… Я не могу даже согнуться, Манфред крепко держал меня и тоже смеялся. И снова пинок ниже пояса, я кричу от боли. Я хочу, чтобы они прекратили, я хочу домой, к маме! Но не смею сказать это вслух. Я сильный…» Андре без передышки играл на гитаре, словно только это и могло его успокоить. Но навязчивые мысли никуда не исчезали, их словно стало еще больше. Как же тяжело… Остановившись, Ольбрих судорожно сжал гриф гитары и закрыл глаза. «Она ненавидит меня. Моя мама меня ненавидит. Я ей не нужен, потому что никогда ничем не смогу обрадовать. Я буду хреновым юристом, потому что ненавижу эту профессию, и я никогда не смогу подарить маме внуков, потому что бесплоден. Я просто ничтожен».