ALL My Feelings

Не теряя времени зря, Ханси осторожно перешагнул через могилу и, усевшись на колени рядом с Андре, подтянул его к себе. Земля была еще влажной от ночного дождя, и вскоре Кюрш ощутил, как намокли его джинсы в области колен. Но встревожило Ханси не это, а то, что на этой земле сидит, чтоб его, больной Андре! Тоже блин, додумался. Как можно ласковее обняв Ольбриха, Кюрш медленно пересадил его себе на колени, а затем, посмотрев прямо в заплаканные глаза друга, шепнул: - Расскажи мне все. И Андре рассказал. Сквозь рвущийся из его груди плач, он рассказал о том, как когда-то давно познакомился с Ральфом Кауфером, о том, как близко они сдружились в очень короткий срок, о том, как он был с ним счастлив. Потом, успокоившись, охрипшим голосом Ольбрих поведал о том, как Ральф заболел, как об этом узнал сам Андре; о том, как он посетил своего умирающего друга и о том, как не смог прийти на похороны. Ханси молчал на протяжении всего рассказа, и в конце Андре задал только один вопрос: - Скажи мне, Ханси… я виноват перед ним? - Виноват в чем? В том, что испытал вполне объяснимый человеческий – заметь, даже не детский, а человеческий! — страх увидеть мертвое тело своего близкого человека? Ты не виновен ни в чем, Ан, – мягко ответил Кюрш. – Ты не имеешь даже права считать себя виноватым. Но зато ты имеешь право радоваться тому, что был счастлив с Ральфом, и что делал счастливым и его. Жалеть нужно не о смерти, а о жизни. Андре молча сглотнул и около минуты неподвижно сидел в этой тишине. Жутковатой тишине. Ханси огляделся по сторонам на другие могилы, и ему невольно представилось, как он и Андре выглядят со стороны: два парня сидят на земле посреди могильных плит, да еще и один обнимает другого. Это было странно, как минимум, и Кюршу очень не хотелось, чтобы их кто-то видел. Ему стало совсем неудобно и он поежился. - Ты прав. — Наконец согласился Андре и печально поглядел на Ханси. – Но Ралли был очень хорошим другом. Отличным и замечательным. Мне так не хватает его. «А мне не хватает своего папы» — хотел сказать Ханси, но понял, что это было бы не совсем к месту. Андре и так страдает, зачем его перегружать? Поэтому вслух Кюрш сказал: - Я тебя понимаю. Нам всегда будет не хватать тех, кого с нами нет… Но покуда ты хранишь о них теплые воспоминания, покуда для них есть место в твоем сердце, — Ханси осторожно коснулся груди Андре, глядя ему в глаза. – До тех пор они живы. И они с нами. Ольбрих буквально впился жадным взглядом в глаза Кюрша, словно ища в них поддержку и защиту, а Ханси от этого взгляда вновь стало как-то не по себе, и даже перехватило дыхание. Будто какая-то искра опять прошла между ними. Но тут Андре медленно повернулся обратно к могиле, прервав зрительный контакт, и к Ханси вернулась способность нормально дышать. Зашевелившись, Ольбрих достал из своего рюкзака альбом, подаренный Эвальдом, и принялся аккуратно листать его. Затем, так же, не говоря ни слова, он остановился на нужной ему странице и вытащил черно-белую фотографию с изображенными на ней двумя мальчуганами. Ханси сразу признал в одном из них маленького Андре – ему тут было лет восемь-девять, и уже тогда его от других отличали прекрасные светлые кудри. Малыш Ан с довольной улыбкой обнимал игрушечный поезд, сидя на полу возле таких же игрушечных рельсов. А вот, вторым мальчиком наверняка был Ральф. Ханси был в этом уверен. Мальчик стоял возле Андре, покровительственно положив руку ему на плечо и тоже улыбаясь. У Ралли волосы были темными, неаккуратно постриженными и сумасшедше взлохмаченными. Одежда на Кауфере была беднее, чем у Ольбриха, но судя по этой фотографии, никому из мальчишек не было до этого дела. Они просто были счастливы. Несмотря на их статус, положение, состояние… хотя, впрочем, разве детей волнуют эти вещи? Нет, конечно, нет. Не всех. Если бы и не всех взрослых это волновало… После внимательного разглядывания, Андре аккуратно приставил фотографию к могильной плите, а затем засыпал снизу землей, чтобы не унесло ветром. Ханси подумал, что это все скорее похоже на какой-то ритуал. Но действенный ритуал… Быть может, Ральф сейчас здесь. Может он видит их. И, может, он, как и Ханси хочет, чтобы Андре не грустил. А может, здесь сейчас есть и его отец. Может, они с Ральфом здесь вместе. Или они все это время были с ними. И будут. *** Возвращались домой медленно. Андре после кладбища как-то нетвердо стоял на ногах, и вскоре Ханси, кажется, даже выяснил, в чем причина: лоб у Ольбриха вновь был горячим, как и ночью. Подхватив друга под руку, чтобы тот вдруг не упал, Кюрш тяжело вздохнул. Ему так хотелось, чтобы вся их прогулка прошла хорошо, а вместо этого получилось что-то уж совсем… Хотя, впрочем, может теперь, после того, как Андре обо всем выговорился, он почувствует себя лучше и ему станет легче вспоминать о своем прошлом. Ханси очень надеялся на это. Подойдя к дому, парни остановились, чтобы Андре смог найти ключи, которые уже и забыл куда засунул. Ханси тем временем оглядывался по сторонам, и неожиданно наткнулся на подозрительный взгляд какой-то соседки из дома слева. Это была бабуля лет шестидесяти, и почему-то средь бела дня ее заинтересовали именно два парня, которых она просто испепеляла своим взглядом. Кюрш мысленно предположил, что она, вероятно, уже держит их за воров и наркоманов, так что ее странный взгляд был вполне объясним. Наконец, когда парни зашли внутрь дома, первое, что сделал Кюрш – это помог Ольбриху снять верхнюю одежду и обувь, и тут же буквально потащил парня на руках в комнату. Андре что-то мямлил в знак протеста, но Ханси, естественно, даже не желал его слушать. - Все, лежи и согревайся, — твердо сказал Ханси, уложив Андре на кровать и укрыв одеялом. – И вообще, ты нарушил обещание: я же попросил тебя сказать, когда тебе станет плохо. - Я хотел сказать… — пробормотал Ольбрих, подтянув колени к подбородку. - Но все-таки не сказал. И я даже не удивлен, — покачав головой, Кюрш ушел за лекарством. *** Остаток дня они провели не очень-то весело: Андре, выпив лекарств, заснул, а Ханси, спустившись в гостиную, включил телевизор, по которому шла какая-то ахинея, и одновременно с этим попытался читать первую попавшуюся в домашней библиотеке книгу – ей оказался роман Уилки Коллинза «Лунный камень». В какое-то мгновение Кюрша поразила мысль о том, что в любой момент может прийти мама Андре, и тогда всем будет полный конец, но потом Ханси быстро успокоил себя тем, что Рената вообще должна была приехать в понедельник или вторник, когда сегодня была только суббота. В итоге, не выдержав бормотания ведущей новостей, и так не поняв ни строчки из прочитанного, Ханси выключил телевизор и поспешил в комнату Андре. Ольбрих, как оказалось, не спал, а неподвижно сидел на кровати, обняв подушку и отвернувшись к окну. Тихонько подойдя поближе, Кюрш присел на край кровати и тоже посмотрел в окно. На улице уже стемнело, но прекрасную и пустую улицу освещали оранжевые фонари. Из-за ветра взлетали и кружились в странном танце опавшие листья, и Ханси как зачарованный наблюдал за ними. - Дурацкое время года. Дурацкие холода, — неожиданно пробормотал Андре со злостью. Ханси повернулся к другу и с удивлением воззрился на него. - Почему дурацкие? - Потому холод – это ужасно. Ненавижу его. - Но кто-то любит, — заметил Ханси. – Я, например, легче переношу холод, чем жару. - А зачем бросаться из крайности в крайность? Почему не может быть просто тепло. В тепле хорошо и уютно. - Потому что наша жизнь нестабильна, и в ней мало что может держаться на уровне золотой середины. - Дурацкая жизнь, — Андре мотнул головой. - Ну-ну, давай без этого, — Ханси нахмурился. – Почему она дурацкая, Ан? - Потому что я все потерял, — с отчаянием прошептал Ольбрих. – Все. В моей душе холод, сплошная зима. - Но в последнее время ты что-то и обрел, — возразил Кюрш. – Жизнь заключается в том, что ты что-то теряешь, но потом что-то получаешь взамен. Без грусти от потери ты не познаешь радости от обретения чего-то. Вот представь: было бы у тебя много-много друзей, подруг, все бы уважали и любили тебя, но смог бы ты это почувствовать? Я сомневаюсь. Все это ты принимал бы как должное, а потому, и не испытывал счастья. Однако у тебя нет толп друзей, есть только я, Томен и Маркус. Но разве ты не испытываешь счастья, общаясь с нами? - Я?.. испытываю. Да, наверное, испытываю. Но… — Андре судорожно вздохнул. – Но почему все так? Может, мне хочется иметь толпы друзей, может, мне хочется быть в центре их внимания! А вместо этого… - Вместо этого ты получил троих друзей-олухов, которые совсем тебя не понимают и не уделяют внимания, да? – холодно спросил Ханси, чувствуя, как все внутри него закипает. Почему, черт возьми, Андре начинает себя вести, как идиот? Это еще что такое?! - Нет! Я не это хотел сказать. Я имел ввиду, что у меня так мало друзей… - Начинают всегда с малого, Ан, — вновь перебил друга Кюрш. – Но только я не понимаю твоего стремления к этой толпе друзей. Обычно всей этой куче будет плевать на тебя в трудный момент, и только лучший друг придет на помощь. Это ты понимаешь? - Понимаю. А ты понимаешь, как мне все надоело? Ханси, меня с детства шпыняли, как кусок дерьма, меня всегда унижали и делали козлом отпущения, я был объектом насмешек, а мой единственный лучший друг сдох от лейкоза! – в глазах Ольбриха появились слезы. – Думаешь от того, что у меня теперь появится два-три друга, что-то изменится? Меня прекратят шпынять и унижать?! Нетушки! Никому это не нужно, никому! Вот почему я хочу, чтобы у меня было много друзей. Я хочу выбраться из этой ямы для изгоев. Хочу быть нормальным. - Андре, мне нужно, чтобы тебя не унижали. Мне есть дело до тебя, — Ханси подался немного вперед к другу. – И, подожди-ка, — нормальным? Что в твоем понимании нормальность? Быть как все? Ты хочешь присоединиться к этой серой массе тупых баранов, чтобы вместе с ними унижать других изгоев? Я не понимаю тебя. - Я… Ох, Ханси, ну почему ты не можешь понять? Я просто хочу, чтобы все эти издевки прекратились. Ты никогда не был на моем месте. А если бы был, то тоже хотел бы. - Хотел бы, но не таким путем, каким хочешь ты. Лучше пусть они и дальше издеваются, но я ни за что не стал бы одним из них, — Кюрш покачал головой. — Ты никогда не задумывался, почему тебя отделили от остальных? Что ты им сделал? Может, дело в том, что ты просто не такой, как они? Ты не думал, что ты лучше их? - Я не лучше. — Отрезал Ольбрих, вытирая слезы. - Если убеждать себя в этом и жить, основываясь на предубеждениях и стереотипах, то да – ты не лучше их. Но я сомневаюсь, что ты такой. Или… по крайней мере, я уже хотя бы надеюсь, что ты не такой, — Ханси постепенно охватывала ледяная ярость, и он принялся медленно сжимать и разжимать кулаки, чтобы сдержать ее. Он и сам уже не совсем понимал, почему это происходит, но знал одно: если Андре сейчас же не прекратит выставлять себя таким жалким и слабым, то Ханси точно что-то сделает. - Я и сам не знаю. Но я знаю, что не хочу, чтобы меня били и унижали. - Не хочешь – останови это. Я могу тебе помочь. - И что из этого получится? - Мы не узнаем, пока не попробуем. - Пробовать – страшно. Они будут гнобить меня еще сильнее. - Ах, может и так. Когда ты пытаешься убрать кучу говна, наваленную собакой посреди комнаты, то эта куча начинает вонять еще сильнее, но в итоге ты ее убираешь и живешь счастливо. Жестокая истина жизни, — фыркнув, Ханси поднялся на ноги и бесстрастно поглядел на Андре. Непонятная ярость все еще поглощала Кюрша, и он, стараясь не сорваться на крик, медленно произнес: – Я не хочу тебя обидеть, Ан, но еще сегодня утром я ни за что не сказал бы, что ты можешь быть сопливым мальчиком, который жалеет только себя и игнорирует окружающих его людей. Даже тех, которые искренне хотят ему помочь. Ольбрих молча уставился на Кюрша, словно не веря своим ушам. В его глазах блестели слезы. Стараясь не поддаваться жалости, Ханси вырвал из рук Андре свою подушку и пошел к двери. Задержавшись в дверном проеме на пару секунд, Кюрш сказал: - Просто подумай над моими словами. Мне очень хотелось бы пожалеть тебя, но чем больше жалости я буду к тебе высказывать, тем более жалким и слабым ты станешь. Если тебе хочется внимания, то привлекай его к себе другими способами. Ты это можешь… но не хочешь. Или боишься. Но свой страх сможешь победить только ты сам, а не кто-то другой. – Ханси тяжело вздохнул. — Ну, а я… я все еще твой лучший друг и готов выслушать в любую минуту. Спокойной ночи. Закрыв за собой дверь, Кюрш смог перевести дух. От всего сказанного у него закружилась голова, и он боялся, что не выдержит и побежит назад извиняться перед Андре. Он не должен был ему все это говорить. Не должен. Это было грубо, жестоко и совсем не по-дружески. Однако Ханси просто коробило от того, каким слабым показал себя Андре. Нет, слабости, конечно, есть у всех, но давить на жалость так, как это делал Ольбрих… Так нельзя. Он не должен быть таким. «Малыш Андре просто хотел выговориться тебе о том, как его достала эта жизнь изгоя, а вместо поддержи ты почти что послал его» — хихикнул непрошенный голосок. У Ханси сжалось сердце и он уже почти повернул назад, но тут же подумал: «Но ведь если бы я его пожалел, то стало ли бы ему легче? Сделал бы ли он для себя какие-то выводы? Нет и нет. Все осталось бы прежним. Но теперь что-то может измениться. Что-то должно измениться, и я лишь надеюсь, что не в худшую сторону». Укладываясь на диване, Ханси показалось, что он услышал плач со второго этажа, и в этот момент Кюрш понял, что ненавидит себя. Но пути назад точно не было. Он преподнес Андре, своему милому и любимому Андре жесткий урок. Имеют ли друзья право так делать? Нет, вряд ли. Возможно, Ан его не простит. Возможно, они больше не будут друзьями. У Кюрша от этих мыслей сердце сжало словно тисками. Но Андре не глупый, и он должен понять. Должен получить пользу от этого урока. *** Андре сидел в каком-то ступоре, пытаясь осознать смысл услышанного. Это сказал его друг. Его лучший друг! Тот, кому он доверял. На кого положился. Которому верил. Из глаз снова непроизвольно потекли слезы, которых Андре не мог сдержать. Слова Ханси как сотни маленьких иголок впились в сердце, да еще и крутились в нем туда-сюда, причиняя ужасную боль. «Сопливый мальчик, который жалеет только себя и игнорирует окружающих». Господи, да что же это такое? Лучший друг. Но если он прав? «Он не может быть прав. Точно не может» — подумал Андре, и, прислонившись лбом к окну, громко разрыдался. – «Так не бывает». От сильного ветра опавшие листья взлетели вверх, аж до второго этажа, и неслышно ударились об окно. Андре вздрогнул и неожиданно замолчал. Ему вспомнилось кое-что, и почему-то именно сейчас. За ним зачем-то погнались какие-то старшеклассники, улюлюкая и хохоча на всю улицу, а маленький Андре с испугом убегал от них, куда глаза глядят. Он успел забежать за угол дома, но на повороте споткнулся и упал, проехавшись своими тощими коленками по асфальту. Старшеклассники, видимо, потеряли к нему интерес, поскольку смех их стих где-то вдали, ну а Андре ничего не оставалось, как, увидев свои разбитые в кровь коленки, расплакаться. Ему тогда тоже все надоело. «Хватит плакать и жалеть себя, Андре» — послышался знакомый голос. Ольбрих поднял голову и увидел своего лучшего друга. Своего самого понимающего и общительного собеседника, мальчика, с которым всегда было весело и интересно. Он хмурился, но протягивал руку, чтобы Андре смог встать. «Это тебе никак не поможет» — продолжал Ральф, когда Андре поднялся. – «Давай лучше вместе запишемся в какую-нибудь секцию, научимся драться, и когда вырастем, набьем им всем морду!». «Моя мама не одобрит этого» — с сомнением сказал Ан, вытирая слезы и стараясь не смотреть на свои расцарапанные и дрожащие коленки. Его пугал вид крови, но сейчас он старался побороть свой страх. Зачем? Ральф сильный, и я не должен выглядеть рядом с ним слабым. Потому что тогда я буду недостоин быть его другом. «Я скажу, чтобы моя мама поговорила с твоей, и тогда она одобрит!» — уперся Ральф. – «А если не одобрит, то пусть сама учит тебя защищаться, потому что тебе это необходимо». «Да, наверное, ты прав» — кивнул Андре. Страх уже почти прошел, слезы высохли, и теперь мальчик даже немного недоумевал, из-за чего, собственно расплакался. «А старшеклассников не нужно бояться, потому что они-то понимают, что младшим не надо вредить. Они просто хотят поразвлечься, и ты исполняешь их желание» — добавил Ральф и подмигнул. – «Но не грусти, Ан, все хорошо будет. Мы же с тобой вместе, и нам никто не страшен, да?». «Да!» — радостно отозвался Ольбрих, и, воодушевившись, принялся немного подпрыгивать на месте, игнорируя боль в коленках. — «Все бойтесь отважных рыцарей Круглого Стола – сира Ральфа и сира Андре!». «Так точно!» — усмехнулся Кауфер и взлохматил кудрявые и явно давно не стриженые волосы Андре. – «Лучше всегда будь таким же веселым и радостным, Ан. Так ты похож на настоящего рыцаря, а, насколько мне известно по книгам, рыцари не жалеют себя, а стараются только на благо мирным людям. Ты понимаешь? Обещаешь быть настоящим рыцарем?». - Обещаю, Ральфи… — прошептал Андре, слепо глядя в окно. Листья все так же кружились в сумасшедшем танце, как и мысли Ольбриха, и ни те, ни другие никак не могли улечься. Полный каламбур. «Я жалкий». «Такой жалкий, что даже Ханси решил от меня уйти». «Но ты обещал быть настоящим рыцарем, Ан!». Стекло приятно охлаждало разгоряченную щеку Андре. Парень ощущал жар по всему телу и одновременно с этим, его пробивала сильная дрожь, но Ольбрих словно даже не замечал собственного состояния. Он был потерян, так потерян от всех этих навалившихся воспоминаний и мыслей, от всех этих слов, сказанных им самим и услышанных от Ханси, что невольно возникало чувство того, что он просто не переживет эту ночь. Не хотелось спать, не хотелось что-то делать, хотелось просто исчезнуть отсюда, из этого дома, из этого тела; хотелось просто стать воздухом и испариться к чертям. Ужасно разболелась голова. Он правда жалкий. Ханси прав. «Жалкий, слабый, тупой, бесполезный, отвратительный и ненужный!» — хором кричали Ральф, Ханси, мама, папа, Эвальд, Маркус, Томен, и вообще все-все, кого Андре знал. Схватившись за голову, Андре сполз на подушку. Слезы ни на секунду не прекращали течь из глаз. Ольбриху казалось, что он сейчас просто взорвется на мелкие-мелкие кусочки, но ничего подобного не происходило. Ольбрих как никогда чувствовал сейчас свое бессилие, и это убивало его еще сильнее и мучительнее. Андре рыдал и ничего не понимал, ничего. Господи, пусть это закончится. Он забылся. *** «Я все еще твой лучший друг». Голос Ханси, прозвучавший откуда-то издалека, послужил словно толчком для Андре. Вздрогнув, Ольбрих попытался сесть, но не смог – все тело словно затекло, и пошевелиться было ужасно трудно. Потерев глаза, Андре осмотрел комнату: она, к сожалению, была совершенно пуста, в том смысле, что никакого Ханси в ней не было, но зато, вместо сумерек, сейчас в ней было светло благодаря солнцу, светящему из окна. Андре бросил взгляд на часы: те показывали почти полпервого дня. Ольбрих снова трепыхнулся, не веря, что он все-таки пережил эту ночь. Он был уверен, что либо задохнется от плача, либо умрет от слишком высокой температуры, либо Ханси вообще придет ночью и убьет его. Да, такие мысли у Андре тоже проскакивали в воспаленном разуме. Парень медленно сел. Голова ужасно болела, перед глазами все плыло и немного подташнивало, но Андре чувствовал, что нельзя больше валяться в кровати, нужно что-то делать. Только что? Эта ночь не принесла ему никаких ясных ответов, только страдания, слезы и огромную кучу мыслей. Теперь предстояло из этой кучи выбрать что-то наиболее подходящее. Надо было попытаться. С трудом поднявшись с кровати, Андре первым делом распахнул окно. Свежий воздух резко ворвался в комнату, ветром пронесся по ней, заставляя все бумаги взлетать и мерно опускаться на пол. Но Ольбрих даже не обратил на них внимания. Жадно вдыхая влажный от прошедшего дождя воздух, несущий с собой запах гниющих листьев и мокрого асфальта, сладкий запах осени, Андре понемногу ощущал, как к нему возвращается способность адекватно мыслить и понимать, что происходит. Закончив наслаждаться воздухом, Ольбрих прикрыл окно и ушел в ванную, ни на секунду не прекращая думать. Я должен извиниться перед Ханси. Но за что? За то, что я такая мямля? Хотя, за это просто необходимо извиниться. Я его достал вчера, ужасно достал. Какой же я кретин слабовольный. Надо извиниться за то, что я давил на жалость и жалел себя. Что дальше? Вопрос еще не исчерпан. Я все равно все еще боюсь что-то кардинально менять в своей жизни. Согласиться ли Ханси мне помогать? Мне, слабому и сопливому мальчику? О да, именно мальчику. Надо попросить у Ханси помощи. Я не справлюсь один. Неужели теперь придется все начинать с самого начала? Снова переживать все свои воспоминания. Я так запутался. Господи, я так запутался. Глаза защипало от нахлынувших слез. - Надо прекратить уже плакать и взять себя в руки, — твердо сказал Андре своему отражению в зеркале. Лицо у Ольбриха было белое, как мел, глаза распухли, словно он всю ночь беспробудно пил, а губы высохли и покрылись коркой. Умывшись, Андре отвернулся от зеркала, крепко стиснув зубы. Он ненавидел свою слабость, но кроме этого, он также и ненавидел свою внешность. Разве можно представить более отвратительного человека, чем я? Почему Ханси вообще дружит со мной? Выйдя из ванной, Андре неспешно начал спускаться по лестнице. Черт. А если Ханси ушел? От этой мысли сердце у Ольбриха забилось быстрее, и вместе с тем Андре начал быстрее спускаться. В доме была совершенная тишина. Немного помедлив в коридоре, Андре проскользнул в гостиную и чуть не задохнулся от облегчения: Ханси преспокойно лежал себе на диване. И не спал, а молча наблюдал за Ольбрихом. Подойдя поближе, Андре остановился возле журнального столика, и хотел было сказать «Доброе утро», как вдруг Ханси хрипло выпалил: - Ты не спал что ли? Совсем свихнулся? – и тут же вскочил на ноги. Андре был немного ошарашен. - Я спал, — пробормотал он, опуская голову. Мда, не хватало только Ханси своей унылой рожей пугать. - Да, это, безусловно, заметно, — проворчал Ханси, и, на удивление бережно потрогав лоб Андре, усадил парня на диван. - Прости меня, — выпалили вдруг оба. Андре поднял глаза и растерянно посмотрел на Ханси, а тот, в свою очередь, опустил голову, и начал нервно скрести пальцами по своим коленкам. - Я не должен был всего этого тебе говорить, — тихо сказал Кюрш. – Я был слишком груб и… да что там говорить, друзья так не делают. - Если друзья не будут прямо говорить, о чем думают, то это очень хреновые друзья. – Выпалил Андре и, сглотнув, продолжил: — Ты не был груб, Ханси, ты был честен со мной, и за это я благодарен тебе. Но и я не буду скрывать: мне правда было очень обидно… и больно. Но теперь я понимаю, что так было лучше. - Андре, так не… — начал было Ханси, но Андре поднял руку, призывая к молчанию. - Я так много думал обо всем, Ханси, и знаешь, все-таки самой страшной изо всех мыслей была не та, где я боюсь, что меня снова будут унижать и бить, а та… где я боюсь потерять тебя. Повисло молчание. Андре вновь овладел страх. И на этот раз страх быть отвергнутым. Может, Ханси больше не хочет дружить с ним?! - Господи, Ханси, прости меня! – горячо заговорил Ольбрих, изо всех сил сдерживая слезы («почему я постоянно плачу?!»). – Еще вчера я был слеп, слепее самых незрячих людей, потому что не видел, как дорог и важен ты для меня. Я не видел всей той чудовищно огромной поддержки, которую ты мне оказываешь на протяжении одного с половиной месяца. Ну, точнее, я замечал ее, но это было равносильно тому, как если бы я заметил только верхушку айсберга. Понимаешь?.. Я всю свою жизнь ненавидел эгоистов… — несколько раз Андре судорожно вздохнул, пытаясь избавиться от кома в горле, но это было бесполезно. — Я ненавидел их… И в итоге сам стал таким же. Жалким и слабым эгоистом. - Нет, Андре, — вновь попытался возразить Ханси, но Ольбрих не дал ему и слова вставить. - Постоянно ты помогаешь мне: спасаешь от насильников, спасаешь на контрольной… - Но на контрольной ты помог мне первый! - …Тратишь свое личное время, чтобы провести его со мной, а я вместо благодарности ною тебе, жалуюсь и веду себя, как кретин! Я… я недостоин такого друга, как ты. Поэтому если ты захочешь, чтобы мы прекратили общаться… то я пойму. – Не выдержав, Андре все-таки расплакался, слабо уткнувшись Ханси в плечо. Кюрш неловко обнял друга. - Ох, Андре, какой же ты глупый, — через какое-то время тихо заговорил Ханси и несильно похлопал Андре по спине. – Конечно же, ты ведешь себя как кретин, но и я веду себя не лучше, ничуть, даже иногда хуже. Мы люди, и все мы – кретины, а тот, кто считает себя лучше всех – самый огромный кретин из всей этой кретинской кучи. Это раз. Два – почему ты меня недостоин? Я что, повелитель мира? Может, сам Эру Илуватар, Бог-Творец? Нет, я всего лишь Ханси Кюрш, простой парнишка из Мербуша, и мир не сошелся на мне клином. Я пока ничего не добился в жизни, чтобы ты говорил, что недостоин меня. Мы с тобой совершенно равны, Ан. И с Томеном, и с Маркусом, и с Дамианом, и с Хансом-Петером… Мы все равны. И мы всего лишь букашки в этом огромном мире, поэтому никто никого по определению не может превозносить. И вот что. Буквально с первого дня нашего знакомства я увидел, что жизнь загнала тебя в угол, что ты растерян и на грани падения. Но также я увидел в тебе искорку. Ан, я встречал действительно слабых людей, которым нравится быть беспомощными. Эти люди гадкие, по поведению они похожи на крыс и червей. В них нет силы, и они живут лишь благодаря нытью, жалобам… и иногда хитрости. О да, некоторые из них отлично хитрят, и могут в любой момент подставить даже лучшего друга. Но знаешь, Андре, уже тогда я мог бы совершенно точно сказать, что ты не из таких. И никогда таким не будешь. Именно благодаря этой искре. Она как маленькая свечка согревает тебя и дает силы, и именно поэтому ты все равно не сдавался. Поэтому вчера, когда ты начал жаловаться, жалеть себя и плакаться о том, как ты всю жизнь страдал, мне стало жутко… вдруг эта искра в тебе потухла?! Ее было необходимо зажечь вновь. И отныне я буду зажигать ее каждый раз, когда она затухнет. Но мне бы хотелось, чтобы она превратилась в пламя, мощное и жаркое. И превратить искру в пламя сможешь только ты сам. А я… — Ханси слабо усмехнулся, медленно поглаживая Андре по спине. – А я буду подкидывать в это пламя хворост. Подняв голову, Андре заглянул Ханси в глаза, не в силах вымолвить ни слова, и лишь открывая и закрывая рот. В голове у него была куча идей по поводу того, что можно ответить, но ни одна из них не подходила. Ни одно слово не могло выразить облегчение, благодарность и душевный подъем, который сейчас испытывал Ольбрих. - Спасибо тебе, Ханси. Спасибо. Спасибо… — проговорил Андре, вытирая слезы со щек. – Я действительно был слеп, Ханси. Но я клянусь… клянусь, что отныне я буду все менять. Я не хочу быть эгоистом. Не хочу быть крысой! Я исправлюсь ради моих друзей, ради моих родителей, которые, может из-за моего эгоизма и относятся так ко мне. Ради бабушки, которая своим твердым характером и отличным даром убеждения не давала мне душевно сдохнуть, когда я был так близок к этому… и ради тебя, Ханси. Как бы странно это не прозвучало. А может, и не странно… - Хорошо прозвучало. Отлично. — Ольбрих заметил, что щеки Кюрша чуть порозовели. Ханси хлопнул друга по плечу: — А я ради тебя научусь играть на гитаре. И петь. Хотя это как получится… Но попытка не пытка, правда? - Правда. — Андре улыбнулся. – И из попытки может выйти вполне что-то стоящее. Оба замолчали. У Ольбриха было странное ощущение. Этот момент… Он был странный. Может из-за всех этих сказанных слов, а может, из-за всех этих неловких движений в виде объятий или поглаживаний Ханси спины Андре. Неважно. Это был такой момент, когда нужно было еще что-то сказать или сделать. Что-то определенно важное и… непонятно какое. - А как ты себя чувствуешь? – выпалил Ханси, не отводя глаз от глаз Андре. – У тебя очень нездоровый вид. - Порядок, — успокаивающе кивнул Андре, нервно переплетя пальцы рук. – Ночью было хуже. - Думаешь? – теплая ладонь Кюрша коснулась лба Ольбриха, и тот невольно вздрогнул. Ему было так приятно это прикосновение, и он против своей воли положил свою руку поверх руки Ханси. - Да, я уверен, — прошептал Андре. Он, не моргая, глядел Ханси в прекрасные глаза кофейного цвета, и ощущал, как какое-то совсем незнакомое чувство огромной волной накрывает его. Ему нравилось это чувство, оно было таким приятным и сладким… и пьянящим. Кюрш неспешно, словно боясь спугнуть птичку, придвинулся ближе к лицу Ольбриха, который в свою очередь невольно затаил дыхание. Голова закружилась, а сердце быстро и трепетно забилось у Андре в груди, и ему на какое-то мгновение показалось, что он сейчас задохнется, но потом это стало уже неважно. «Так нельзя». Что-то случилось. Определенно. У Ханси в башке что-то определенно переклинило (или наоборот встало обратно на свое место), и он, отпрянув на несколько сантиметров, выпалил: - У тебя под глазами ужасные синяки, Ан! Тебе надо дать какое-нибудь лекарство… а еще не помешал бы сон, которого у тебя ночью точно не было. Андре с вытаращенными глазами уставился на Ханси. Какие синяки, какое лекарство? Какой он идиот! Я тоже идиот, потому что считаю его идиотом. Без предупреждения вскочив с дивана, Андре быстрым шагом вышел из гостиной, и, схватив со стенки ключи от двери, выводящей на задний двор, поспешил туда. Выйдя на улицу, Ольбрих тут же прикрыл за собой дверь, надеясь, что Ханси не последует за ним. Глубоко вдохнув влажный воздух, Андре прошел вдаль двора, где под навесом находились широкие качели, рассчитанные на трех человек, и сев на них, закрыл глаза. Наверное, я схожу с ума. Или мы вместе с Ханси сходим с ума. Так нельзя, так определенно нельзя. Мы ведь с ним друзья. Лучшие друзья. Андре начал неспешно раскачиваться. Мысли неслись галопом, так быстро сменяя друг друга, что Ольбрих не успевал следить за их ходом. Это безумие, точно-точно. Я хотел, чтоб его губы коснулись моих, и… Где-то залаяла соседская собака. Андре всегда ее боялся, потому что она была огромной и злой, и даже лай ее был жутким, но сейчас ему было настолько наплевать на эту собаку, что если бы его попросили сунуть башку ей в пасть, то он бы сделал это без всяких возражений. …И это бы был поцелуй. Мой первый поцелуй. С парнем!!! Андре осознал, что в этой жизни надо бояться не собак, а самого себя. Своих чувств, своих эмоций… Это правда было страшно. Что вызвало в нем желание поцеловать Ханси? Что? ЧТО? Ну, очевидно же, что сам Ханси. Я гей что ли? Этот вопрос будто ударил Андре. Нет, господи, он не гей. Он не хотел быть геем. Гей. Такое отвратительное слово. Зато Ханси очень приятный: его голос, глаза, брови, густые каштановые волосы, очаровательная улыбка до ушей, поведение, доброта, дружелюбие, да все, он, черт возьми, идеальный, и не бывает таких девушек, не бывает таких юношей, как он, он, он, он, он. Это было похоже на наваждение, или действительно на безумие, потому Андре никогда не верил, что в реальности можно так сходить с ума из-за одного-единственного человека. Просто этот момент, он был правда очень странным, все из-за него. И теперь не хотелось плакать. Это определенно было плюсом, если бы Андре не хотелось вернуться обратно к Ханси и продолжить. Хватит, Ольбрих, хватит, остановись. Он мой друг. А ты не подумал о том, что этот друг сам хотел тебя поцеловать? От такого поворота Андре показалось, что его сердце подпрыгнуло и вылетело нахрен из грудной клетки. Положив руку на грудь, Ольбрих пытался успокоиться, быстро дыша. Нет-нет-нет, не было такого. Но ведь он сам приблизился к тебе. Эй, да ваши губы были на расстоянии сантиметров пяти, не больше! Это было случайно… «А если и не случайно, то все равно забудь об этом. И Ханси пусть забудет, потому что не должно быть никаких геев, никаких поцелуев между парнями, ничего ненормального!» – прозвучал в голове у Андре голос матери. Матери, которая с самого детства приучала сына к порядку. Порядок, порядок, порядок. Беспорядок – это плохо, ужасно, отвратительно, грешно. Ничего из ряда вон выходящего, никаких странностей. Странные люди – это пропащие люди. Люди без будущего, люди без мозгов, люди без жизни. Никаких безумных выходок. Живи по плану. Ешь, пей, ходи в туалет по расписанию. Радуйся, грусти, злись, люби, ненавидь, будь счастливым и печальным по расписанию. Порядок. И никакого беспорядка – ни на столе, ни в голове, ни в жизни. Будь скучным, будь посредственным, будь унылым, будь таким же, как все. Засунь все свои таланты в жопу, мечты в жопу, мнение в жопу, и живи по накатанной, потому что за тебя все уже давным-давно всё решили. Так надо, сынок. Так правильно. Так порядочно. - Да пошла ты нахрен! – громко и злобно сказал Андре, поднимаясь с качели. — Нахрен. Моя жизнь, мои правила, мой беспорядок. В сердцах пнув садового гнома, так, что тот отлетел к забору, Ольбрих зашагал обратно в дом. *** Ханси завалился на диван, закрыв горящее от стыда лицо руками. Он давно не чувствовал себя так неловко и тупо, о, эру, да он вообще никогда не чувствовал себя так! Какого, ну какого хрена он полез к Андре? Зачем? Все эти сны эротического содержания, все эти похабные мысли – они его довели, точно довели! Но, что иронично, когда Ханси был уже готов поцеловать Андре в эти нежные и мягкие губы, о которых он столько грезит против собственной воли, то мысли у Кюрша были отнюдь не грязными и похабными. О нет, о таком Ханси и думать-то даже не смог, когда в паре сантиметров от него было лицо Ольбриха. О-о-ох… И сейчас Андре ушел. «Я наверняка напугал его. Или, что того хуже, заставил почувствовать отвращение» — с отчаянием думал Ханси, глядя через пальцы в полоток. – «Кто меня вообще принуждал это делать-то?». Нет, его, конечно, никто не принуждал, но Кюрш столько мучился, глядя на Андре и понимая, что тот никогда не будет с ним… Только как друзья. Лучшие, конечно, друзья, но это нисколько не умаляло грусть от жестокой правды. «Надо прекратить это дело» — мрачно сказал себе Ханси в мыслях. – «У меня есть… Андреа…» — Кюрш передернулся. Воспоминание о собственной девушке было сейчас таким неуместным и гадким, что Ханси захотелось ее ударить при первой же встрече. Желательно посильнее. («Хотя, я же человек-добро, и не бью женщин… только кричу и обижаюсь на них»). «У меня есть Андреа, и я надеюсь, что скоро ее у меня не будет. Но зато у меня будет Андре… мой дорогой друг» — последние слова болью отозвались в сердце Ханси. И почему болью? Он ведь всего лишь фантазировал об Ольбрихе, а фантазии – это совершенно другая реальность, никак не связанная с обычным миром. Фантазировать он будет и дальше, да только сам факт того, что ему с Андре не светит ничего кроме дружбы, причинял невыносимую боль. Прямо ужасную. Мучительную. О, эру. Ханси Кюрш влюбился. Посмотрите-ка все: Ханс Юрген Кюрш, восемнадцатилетний паренек из Мербуша, ненавидящий любовные парочки, презирающий почти все романтические фильмы и книги, какие только существуют, и искренне уверенный в том, что он с такой херней, как эта ваша любовь никогда не столкнется, влюбился! *** Вернувшись в дом, Андре сразу же направился на кухню. Разогрев куриный суп, который мама («человек-который-лишает-меня-всех-радостей») приготовила перед отъездом, и, сварив макароны, Ольбрих позвал Ханси на обед. Тихо позвал, даже не заглядывая в гостиную, а лишь топчась рядом с входом. Андре сомневался даже, что Ханси услышал. «Пусть он не услышал. Пусть не приходит и не видит, как моя крыша медленно съезжает куда-то в тартары» — мысленно взмолился Ан, возвращаясь на кухню. Сев за стол, Ольбрих взял салфетку и принялся нервно рвать ее на мелкие кусочки. Для себя он решил вот что: если ему не показалось, если это все не было плодом больной фантазии, то он пойдет Ханси навстречу. Это было безумие, определенно. Но Андре желал этого. Нездоровое желание, как сказала бы его мама, но Ольбрих твердо решил больше не слушать ее, потому что ему уже осточертели материнские законы и правила. Ханси неслышно зашел на кухню и, сев напротив Андре, заставил того вздрогнуть от неожиданности. Ольбрих поднял голову, отложив порванную салфетку в сторону, и задержался взглядом на Ханси. Уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не смог. А что он скажет? «Ханси, ты тут вроде хотел меня поцеловать, давай продолжим»? И это при учете, что, вероятно, у Кюрша даже и в мыслях не было этого делать. Ну уж нет. Обедали молча. После трапезы оба в таком же молчании сидели, глядя куда угодно, но не друг на друга. Первым не выдержал Ханси: - Тебе надо поспать, Андре. «Почему он так печется о том, посплю ли я?!». - Не хочу я спать, — напряженно ответил Ольбрих и, посмотрев в глаза Кюршу, увидел в них немой упрек, типа: «не надо спорить, не сейчас». Андре нахмурился, не сводя взгляда с Ханси и надеясь, что тот сейчас либо сменит тему, либо переведет все в шутку, но… ничего. Кюрш был весьма серьезен и, что еще хуже, он этим своим поведением отшил Ольбриха. Отшил! Поднявшись с место, Андре с сердитым видом ушел в свою комнату. Вот теперь он уже совсем ничего не понимал. Что с Ханси-то теперь за херня? То песни перед сном поет, да в лоб целует, то вот так, грубо говоря, посылает. Ольбриху хотелось завыть от отчаяния и растерянности, но вместо этого он просто свернулся калачиком и крепко обнял свою подушку. Сон долго не шел, а когда все-таки это случилось, то приснилось Андре что-то уж совсем плохое. Был сильный дождь, Ан шел по старому заброшенному кладбищу, плача и отчаянно зовя Ральфи. Земля размокла и превратилась в грязь, ноги Ольбриха разъезжались и в итоге он смачно плюхнулся в эту самую грязь. Земля вдруг разверзлась, и из нее вылез Ральфи, как-то жутковато улыбаясь и что-то бормоча. Он наклонился ближе и хрипло прошептал Андре на ухо: «Время заставит тебя думать, оно заставит тебя отчаиваться и скорбеть, будет резать твое сердце, но покуда пламя горит, никакой дождь не сумеет его погасить. Знай, эхо всегда врет, и истинна только душа». Затем раздался шум, ужасный оглушающий шум, словно весь мир сломался, и ледяные губы коснулись теплых губ Андре. Он забился в исступлении и резко проснулся от каких-то толчков. - Андре! – громко крикнул Ханси, расталкивая друга. Ольбрих с трудом разлепил глаза и непонимающе поглядел на Кюрша. - Что ты орешь?.. Ох, я же спал… — «господи, что мне только что приснилось?!». - Прости, что разбудил, но там кто-то в дверь ломится. Я подумал, что это могла быть твоя мама… - Мама?! – охнул Андре, вмиг проснувшись. – Ах, нет, она не может сегодня приехать, да и у нее ключи есть. Тогда кто же… Вскочив с кровати, он на цыпочках спустился в низ, уже слыша стуки. И правда, кто бы мог ломиться к ним в… сколько сейчас? Ольбрих посмотрел на часы, висящие в коридоре: полпятого дня. Нет, в это время его мама могла устроить какой-нибудь званый ужин, да только она же уехала, и все ее здешние друзья по логике вещей должны были забыть и о ней, и о ее сыне подавно. Андре тихонько подошел к двери, Ханси – за ним. От всей души надеясь, что пол не скрипнет, когда не надо, Ольбрих заглянул в глазок и немало удивился: перед дверью стояла Йоланте – противная соседка, старушка лет семидесяти, которая частенько следит за жизнью Ольбрихов, и, в основном, за жизнью Андре. Он отлично помнил, как Йоланте всегда рассказывала Ренате, где и с кем Андре гулял, что делал, какие слова произносил – хорошие или нехорошие, и, естественно, мальчик всегда получал взбучку за все, по мнению матери, плохое. Так же тихо отойдя от двери, Андре подал Ханси знак не издавать лишнего шума и идти в гостиную. Там, сев на диван, Ольбрих шепотом сказал: - Это моя соседка. Я не знаю, что ей надо, но если она зайдет и увидит тебя, то нам обоим несдобровать. Ханси понимающе кивнул. Вскоре стуки стихли. - Я думаю, что надо пойти погулять, — глубоко вздохнув, предложил Андре. - Ну, уж нет, — тут же отказался Ханси. – Ты болеешь, и поэтому никуда мы не пойдем. - Я сейчас сам уйду и запру тебя здесь, чтобы ты и дальше слушал это стуки, потому что она вернется, — рассердился Ольбрих. – И я же сказал, что мне лучше. - Ох… Почему тебе так наплевать на свое здоровье? - А почему тебе не наплевать? - Потому что ты мой друг. — Взгляды парней ненадолго задержались друг на друге, и Андре впервые не понравилось это слово. Друг… Только друг. Вскочив с дивана, Ольбрих тихонько ушел к себе в комнату, чтобы переодеться. Собрался он со всей поспешностью, но Ханси все-таки сделал это быстрее: когда Андре спустился вниз, Кюрш, уже полностью одетый, со скучающим видом изучал взглядом окружающую обстановку. - Ханси, эй! — позвал Андре. Ханси медленно перевел на него взгляд и усмехнулся: - Если ты снова собрался гулять в этом свитере, то я сам тебя запру дома, дурачье. Куртку надень. - Куда же я без твоей заботы, Ханси, — вздохнул Ольбрих, накидывая на себя куртку, которую одолжил ему Кюрш. Нет, у Андре была и своя куртка, но эта нравилась ему больше, чем собственная. - Ну так, я же твоя мамочка, ты забыл? – Ханси хитренько улыбнулся. - А мне казалось, что это я твоя… - Пока ты болеешь, это не так. - О, хорошо. Мамуля, ты не будешь меня ругать, если мы перестрахуемся, и сбежим от нашей гадкой соседки через задний двор? — поинтересовался Андре, невинно похлопав глазами. - Нет, какое ругать, сын, я только за. Давай бунтовать! – радостно воскликнул Ханси и запрыгал на месте. - По-моему, у тебя хреново получается корчить из себя маму, — засмеялся Андре, отпирая дверь. - Я не корчу ее – это раз, а два – я особенная мама… - Ну да, я сразу заметил, что ты не такая как все. - Не такой… не такая… В общем, да, это так! Я вожу своих детей на рок-концерты, укладываю их спать после двенадцати, вместо колыбельной пою песни джудас прист… - О, а «Dream a little dream of me» — это песня джудасов? – усмехнувшись, Ольбрих вышел на улицу, настороженно оглядываясь по сторонам. - Ну-у, вообще-то нет. Эта песня – исключение специально для тебя! - Так я и поверил. - Вот и не верь. Посмеиваясь, парни перелезли на забор, который был чуть выше Кюрша (Ханси успешно приземлился на задницу и громко завыл, переполошив этим всех птиц и заставив Андре испугаться), и затем вышли к небольшой дороге, которая на данный момент пустовала. - Куда мы пойдем? – спросил Ханси, морщась и потирая зад. - Я не знаю. У нас, конечно, много куда сходить можно. В кино там, в кафе. - На кладбище, — ни к селу, ни к городу ввернул Кюрш. Заметив, как изменилось лицо Андре, он поспешно добавил: — Прости, я пошутил. - Мы не пойдем на кладбище. - Это была шутка. - Придумай другую. - Но я не знаю… - Придумай другую шутку, пока я тебя не прикончил на месте, Кюрш! – крикнул Ольбрих и принялся несильно молотить Ханси по груди. - Я… Ох, Андре, ну чего же ты такой злюка! – засмеялся Ханси, оттесняемый Андре куда-то в кусты. - А у тебя шутки дурацкие. - Ну да, есть такой грешок, соглашусь. Извини. - Ты будешь придумывать шутку или нет? - Да я, в общем-то… а-а-а! — Андре с силой толкнул Ханси так, что тот свалился в кусты и издал непонятные звуки: не то крик, не то смех. - Я тоже пошутил, прости, — Ольбрих самодовольно улыбнулся и отошел от куста. - Дурацкая шутка! – заорал Кюрш, барахтаясь в кустах. – И мне больно вообще-то! - Ну, извини, я-то что могу поделать? – пожал плечами Андре. - Помочь мне встать, нет? - Нет. - Ненавижу тебя. - И я тебя. Замолчав, Андре пошел куда-то вперед, задумавшись. Его мысли вернулись ко сну. Этому ужасному сну с Ральфи. Что он означал? И еще эти слова… Как там? «Время заставит тебя думать, оно заставит тебя отчаиваться и скорбеть, будет резать твое сердце, но покуда пламя горит, никакой дождь не сумеет его погасить. Знай, эхо всегда врет, и истинна только душа». «На пророчество какое-то похоже» — подумал Андре и поежился. Раздался топот: Ханси, наконец, победил кусты, которые желали убить его, и теперь мчался мстить, но Ольбрих это едва слышал. — «Время заставит думать. Скорбеть, отчаиваться… Почему я опять должен отчаиваться?! Покуда пламя горит… А вот это ужа больше похоже на то, что говорил мне Ханси насчет огня. Интересно, тут смысл тот же?..». - Попался, который кусался! – крикнул Ханси и высыпал из рук листья, которых нарвал на кусте, прямо на голову Андре. – Тада-а-ам. Ольбрих со скептическим выражением лица уставился на Кюрша. - Тебе конец. Беги. - О-хо-хо-хо, да ладно тебе… - Я еще не отомстил тебе за щекотку. - Ох ты ж! – Ханси округлил глаза.- Ты ведь не сделаешь… - Три, два… Кюрш умчался с такой скоростью, что Андре даже понять ничего не успел: вот он только что был здесь, и вот он уже где-то там, у торгового центра. Вздохнув, Ольбрих побежал за Кюршем. *** Они гуляли по городу около трех часов: вот так просто шатались, разговаривая обо всем подряд, снова устраивая шуточные бои друг с другом, и время от времени прикалываясь над прохожими. С Ханси Андре чувствовал себя легко, как никогда. С Ханси можно было дурачиться вместе, можно было быть серьезным и разговаривать на важные темы. Ханси все отлично понимал и, как мог, давал ценные советы. Андре уже в который раз почувствовал вину из-за того, что хотел променять Кюрша на каких-то других людей… О нет, он теперь никому не отдаст Ханси. Никому. («Даже Андреа. Черт бы ее побрал. Чертова Андреа») - Чего ты хмуришься? – спросил Ханси и, улыбнувшись, ткнул Андре локтем в бок. Тот только поморщился. Нет, не стоит начинать разговор про Кайзер сейчас, когда Кюрш такой веселый и счастливый. Он тоже не рад ей. Но, чтоб его, почему-то продолжает встречаться! Парни неспешно шли по набережной, которая сейчас, в восемь часов вечера, была на удивление пуста. Нет, они, конечно, встретили по дороге несколько обжимающихся парочек, но никому не было друг до друга дела. - Просто мне захотелось побыть хмурым, что в этом такого? – хмыкнул Андре и пожал плечами. – Ты вон тоже любишь хмуриться, я же ничего не говорю! - Я? Хмуриться? – удивился Ханси, и, выскочив перед Андре, принялся прыгать и корчить рожи, размахивая руками. – Я никогда не хмурюсь! - Ага, так я и поверил тебе, — засмеялся Ольбрих. Ему почему-то ужасно нравилось, когда Кюрш начинал вести себя так неадекватно и по-ребячески. Это было очень забавно и даже мило тем, что в свои восемнадцать Ханси умудрялся вести себя как в десять. - Да, верь мне, — Кюрш скорчил совершенно жуткое лицо и, несильно сжав руками шею Андре, прошипел: — Или я сброшу тебя в Рейн... - Знаешь, Ханси… — посмеиваясь, Ольбрих убрал руки Кюрша от своей шеи. – По-моему, из тебя, помимо музыканта, вышел бы также и отличный актер. - А кто сказал, что я играю? – Ханси коварно улыбнулся и поиграл бровями. Андре засмеялся еще громче. - О, это была лишь догадка. Но если ты сбросишь меня в Рейн, то кто будет тебя учить играть на гитаре? – фыркнул Ольбрих. Ханси всерьез задумался. - Так-то, — самодовольно улыбнувшись, Андре от души взлохматил темные волосы Ханси, заставив того негодующе завопить. - Точно сброшу! Но потом, — отбежав от друга на безопасное расстояние, Кюрш пригладил свои волосы и вздохнул. – А вообще, не хотел бы я быть актером. Мало того, что ему приходится каждый день выжимать из себя все соки, чтобы перевоплотиться в какого-то персонажа, так еще и обязательно находятся недовольные тем, как он это делает. И плюс ко всему, актеру уделяют так много внимания: все хотят знать его режим дня, где живет, с кем он целуется и с кем спит, как зовут его хомяка. А потом, придумают еще какие-нибудь гадкие новости о нем, типа: «О, а сегодня наш Ганс Мюллер вдрызг пьяный своровал у ребенка игрушку, побил ей толпу бабушек, вызвал сатану, а затем разделся, залез на фонарный столб и стал петь песню о дружбе». А на самом деле он просто, блин, выпил чуть больше положенного и заснул где-нибудь за барной стойкой. - По-моему, это уже совсем крайность, — возразил Андре, подойдя ближе к Ханси. – Однако, что спорить – шоу-бизнес всегда суров. Но вот насчет перевоплощений: разве музыкант, поющий про какого-то персонажа – неважно, реального или выдуманного — не перевоплощается в него? Скажем, если бы ты пел про любовь Тристана к Изольде, то тебе бы пришлось перевоплотиться в него, чтобы яснее представлять общую картину. Ну, это примерно… - В этом ты прав, но я никогда не смогу понять Тристана, потому что у меня нет своей Изольды, — Ханси горько усмехнулся. - А… как же Андреа? – внутри Ольбриха все вдруг напряглось. Не хотел он говорить про Кайзер, но все-таки не смог. - Да ну ее нафиг! Она из меня только деньги тянет и постоянно лезет целоваться. Ладно, если бы мне еще это нравилось, а тут… Эх… — засунув руки в карманы, Ханси нахмурился («а ведь говорил недавно, что он этого не делает…»). – Сложно у нас с ней все, короче. Не спрашивай, почему я ее не брошу. В этом отношении я самый настоящий слабак, если тебе угодно знать ответ. Наверное, я просто привязался к ней, потому что я всегда привязываюсь к людям. - Как бы они не были противны?! – вырвалось у Андре. - Ну-у, я не скажу, что она уж прям такая противная. Хотя, что я вру. Да, она противная большую часть времени, но иногда в ней промелькивает что-то такое, что меня в ней привлекает. Я не знаю, что это. Но иногда она может быть и приятной. - Но вокруг столько девушек, которые явно были бы лучше ее… — протянул Ольбрих, опустив голову. Мысль о других возможных девушках Ханси причинила еще большую боль. Что же это такое?! - Нет, не надо про других. Я к этой-то только-только привык, а ты других… Не могу я так. Хоть у меня и много знакомых, но мне очень сложно сблизиться с человеком. Андреа стерва, и если я буду искать себе другую девушку, то, боюсь, наткнусь на еще большую стерву. Жизнь. Закон подлости. И вообще, кому эти девушки-то нужны?! – вдруг вознегодовал Ханси, топнув ногой. – Пользы от них никакой нет, мешают только. Представляешь, я ей как-то показал свой стих, а она только похихикала, сказала, что ей ничего непонятно, и что я вообще идиот, если пишу такое. - Я бы ее выбросил в Рейн, — сердито хмыкнул Ольбрих. - А я… хотя, это хорошая идея, — Ханси немного улыбнулся. - Твоя же! - Ах, да, точно. Парни подошли к небольшому забору, ограждающему вход на старый заброшенный мост. Он еще не разрушился, но на всякий случай его закрыли, чтобы избежать такого случая, который вполне имел место быть. Но, тем не менее, Андре и Ханси, заговорщически переглянувшись, дружно принялись перелезать, проигнорировав таблички «Опасная зона», и вот, вскоре, они уже оказались по ту сторону забора. - Уф, круто тут! – пропыхтел Ханси, осматриваясь. Тут было очень тихо и спокойно, даже, несмотря на опасность того, что мост может развалиться, а виды отсюда были просто превосходными — Кюрш с восхищением смотрел на ночной Дюссельдорф, буквально сияющий от такого количества фонарей. Подойдя к краю моста и, опершись о парапет, Ханси взглянул вниз, на плещущиеся темные воды реки Рейн. От воды веяло свежестью и парень с наслаждением вдохнул. - Всегда хотел сюда залезть, — сказал Андре, встав рядом с Ханси, и тоже как зачарованный уставившись на Рейн. - А разве раньше никогда не лазил? - Неа, мне одному было страшно. Честно говоря, мне и сейчас страшно, но уже не так сильно. - Не боись, не упадем мы, — ободряюще сказал Ханси, приобняв Андре за плечо. Тот улыбнулся. - Хорошо, верю. - А если упадем, то ты будешь меня спасать. - Это еще почему?! – удивился Ольбрих, переведя взгляд на Кюрша. - Я плаваю хреновенько, — Ханси расплылся в виноватой улыбке. - Вот это новость! - Ну, а что в этом такого?! Я в нашем озере как-то увидел плавающую змею, а потому, побоялся туда лезть… - Дурачье, — вздохнул Андре. - А что дурачье-то сразу? Будто бы ты полез в воду к змее, — фыркнул Ханси, закатив глаза. - Нет. Я бы просто нашел то озеро, где нет змеи. В конце концов, есть же еще река! – Ольбрих махнул рукой на воду, мирно текущую под мостом. - А в ней я боялся плавать потому, что опасался, что течение могло меня унести прямиком в ад… - Так ты прям нужен там кому-то в этом аду. - Может Гитлеру. Андре с размаху ударил Ханси по затылку. - Ай! За что? – воскликнул Кюрш и с надутым видом потер затылок. - За то, что прекрати пороть чушь, заткнись и смотри, — обеими руками обхватив голову Ханси, Андре поднял ее к безоблачному небу, на котором были рассыпаны сотни маленьких звезд, освещающих своим ледяным сиянием мир под собой. - Ва-а-ау… — только и смог сказать Кюрш, мигом позабыв про все. – Это прекрасно. - Небо всегда прекрасно, если на нем нет туч, — тихо сказал Андре, улыбнувшись. Так, в полнейшем молчании, они около пяти минут неотрывно смотрели на небо, и каждый думал о своем. В какое-то мгновение вдруг упала звезда и Ханси крикнул: - Хочу, чтобы наша затея с рок-группой была успешной! «Хочу, чтобы ты бросил Андреа» — подумал Андре, а вслух с усмешкой сказал: - Ты вслух это произнес, так нельзя, не сбудется. - А вот и нет. Это же наше общее желание, так что я могу о нем говорить вслух при тебе, — Ханси подозрительно посмотрел на Андре. – Или не общее? - Общее, конечно! - Тогда что ты загадал? - Я не успел. - Не ври, ты что-то загадал, я по тебе вижу, — уперся Ханси, скрестив руки на груди. - Ну, хорошо, загадал, — признался Андре и прикусил губу. - Что? - Чтобы ты был счастлив, — «Ну, я ведь почти не соврал, да?» - Чт… Андре… - Да ладно, а что такого? Ты с Андреа мучаешься, со мной мучаешься… Ты заслужил быть счастливым. - Ты тоже заслужил. - Но сначала пусть счастливым станешь ты. - Если с нашей группой все получится… если мы сможем сочинять такую музыку, которая будет нравиться не только нам, но и другим людям, то это сделает меня счастливым, — чуть охрипшим голосом проговорил Ханси, не сводя взгляда с Андре. - Разве для тебя счастье – это только карьера, Ханси? – как-то надрывно спросил Ольбрих, чуть подавшись вперед, к Кюршу. - Для меня это… — вдруг замолчав, Ханси приблизился к Андре, и, наплевав на все чертовы законы, на все свои мысли, которые буквально заживо сжирали его по ночам, не давая спать, со всей присущей ему нежностью коснулся своими губами губ Ольбриха. Это было нечто иное. Это было нечто совершенно иное, чем обычные поцелуи с Андреа, да, черт возьми, это вообще выходило за все рамки обычности. И когда Ханси ощутил, как губы Андре неумело начали отвечать на поцелуй, Кюршу напрочь снесло башню, ужасно закружилась голова, а сердце забилось с такой силой, словно собиралось пробить грудную клетку и упорхнуть куда-то далеко-далеко отсюда. Ханси стиснул Андре в стальных объятиях и, задыхаясь, стал целовать его еще более горячо и даже немного страстно, чуть покусывая нижнюю губу Ольбриха. Андре же, несмотря на свою неопытность, искренне пытался так же дико целовать и Ханси. Андре вообще испытывал какое-то ощущение невесомости, словно его запустили в космос. Только, ха, космосом был сейчас Ханси, он был таким бесконечным космосом, который затягивал Ольбриха в свои безмятежные звездные пучины, и Андре совсем не хотелось исчезать. Ноги у него вдруг подкосились, но Кюрш своими сильными руками только крепче прижал Ольбриха к себе, не давая упасть. - Не падай, Анди… — прошептал Ханси прямо в губы Андре. Тот судорожно хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег, и не мог ничего сказать в ответ. Кюрш прикрыл глаза и, ткнувшись своим носом в нос Ольбриха, тяжело вздохнул. Андре, все еще нетвердо стоя на ногах, обхватил руками шею Ханси и, мягко обняв парня, прижал его голову к своей груди. Ханси нисколько не сопротивлялся и, видимо, ему это даже приносило удовольствие, в то время как Ольбрих получал удовольствие от вдыхания приятного тонкого аромата шампуня, исходящего от волос Кюрша. Конечно, Андре был в полнейшей растерянности от произошедшего, но какое-то другое чувство было куда сильнее и мощнее. - Прости. — Вдруг выдал Ханси и, подняв голову, жалобно посмотрел на Андре. Ольбрих даже не думал, что Кюрш может скорчить такое же жалобное лицо… Но все же… - За что? – невнятно пробормотал Андре и, словно случайно, провел рукой по волосам Ханси. Тот зажмурился, как будто его ударили, и помотал головой. - Я не сдержался… не смог, — с отчаянием сказал Ханси. - То есть, ты давно хотел это сделать? – вырвалось у Андре, и он нервно облизнул губы. Господи, их только что целовал Ханси, только что целовал Ханси! - Да, — признался Кюрш и потер пальцами висок. – Это безумие. - Безумие, — шепотом согласился Андре. Голос его вдруг сел. То есть, Ханси уже давно приглядывается к нему? Давно неровно дышит? «И я был так слеп?!». - Я испортил, все, да? Скажи, я все испортил? - Нет, что ты мог испортить… Ханси?.. — даже имя его теперь звучало как-то по-иному. Как-то необычно, волшебно. - Нашу дружбу. Я ее испоганил. - Нет, не испоганил. - Ты все еще останешься моим другом?.. - Я всегда им буду. - Я тоже всегда буду твоим другом, Ан, — пообещал Ханси, однако голос его чуть подрагивал и был еще более хриплым, чем обычно. Андре немного улыбнулся, а Ханси какое-то время неподвижно постоял, а затем, мягко выбрался из объятий Ольбриха, но сам же продолжал поддерживать его за талию. - Ты можешь стоять, Ан? – заботливо поинтересовался Ханси, глядя на губы Андре. - Вроде могу, — кивнул Ольбрих и вдруг осторожно положил свои руки поверх рук Кюрша. - У тебя теплые ручки… — едва заметно улыбнувшись, сказал Кюрш. - У тебя тоже, — тихо ответил Андре и немного сжал руки Ханси. Парни посмотрели друг другу в глаза молчаливо и долго, и Ольбриху вдруг на какое-то мгновение показалось, что Кюрш вновь поцелует его. Почему нет? Андре безумно понравилось ощущать на своих губах горячие, нежные и настойчивые губы Ханси, и он был бы совсем не против, если бы это повторилось снова. Но не повторилось. Ханси, медленно убрав руки, и по-прежнему, не глядя Андре в глаза, сказал: - Может, домой пойдем? А то, прохладно становится. - Да, пойдем, — кивнул Ан, и, стараясь не показать своего разочарования, нетвердой походкой направился обратно к забору. Ноги все еще немного дрожали, и это явно заметил Ханси, поскольку, подбежав, он предложил: - Давай, я первый полезу, а тебя там поймаю. А то, вдруг упадешь еще… - Да не упаду я… — заметив, как Ханси нахмурился, Андре вздохнул: — Хорошо, давай. *** «Что я натворил?!» — кричало буквально все существо Ханси. И он не знал. Не знал, зачем сделал это, не знал, что теперь думает Андре, не знал, что будет дальше. Сломал нашу дружбу. Даже если Андре не прекратит с ним общаться, то он все равно будет смотреть на него по-другому. Не как на друга. И от этого Ханси становилось больно. Только сейчас он осознал весь масштаб своих чувств, только сейчас понял, что иметь с кем-то любовные отношения – это не игра, которую он ведет с Андреа, это на самом деле серьезно и сложно. И к таким отношениям он не готов. Чтобы встречаться с Андреа нужно лишь иметь побольше денег, уметь терпеть ее вечные поцелуи на публике и быть пофигистом, чтобы игнорировать вечный вынос мозга рассказами про шмотки и популярных мужчин. И она девушка. В обществе принято встречаться с человеком противоположного пола. А Андре – парень. И Ханси не мог представить, как они будут встречаться. Ему становилось не по себе от таких мыслей. Чтобы встречаться с ним, нужно отдавать всего себя без остатка этим чувствам, нужно быть ответственным, и это при всем при том, что бонусом будут иди постоянные переживания об Андре, ревность ко всем, с кем он общается и еще куча всякого дерьма, о котором Кюрш даже думать не хотел… И не стоит опять-таки забывать что он парень. Как бы Ханси не было наплевать на общество и его мнение, он отлично понимал, что когда два парня встречаются – это все-таки ненормально. Не так, как нужно. И все это он с ужасом осознал прямо сейчас, когда они в полнейшем молчании шли домой. Ханси засунул руки глубоко в карманы, и смотрел только себе под ноги, не смея оглядываться на Андре, хотя и знал, что тот время от времени посматривает на него. Надо прекратить это все. Надо. О, эру, Ханси еще никогда не было так трудно в плане отношений. Раньше ему казалось, что встречаться с Андреа – это просто непосильный труд, но теперь он понимал, что отношения с Андреа – это просто неудачная шутка. Другое дело – Андре. Лучший друг. Любимый лучший друг. Лучше бы он оттолкнул меня! Но он не сделал этого. Значит, ему тоже хотелось поцеловаться с Ханси, и это вызывало у Кюрша совсем какие-то смешанные чувства: с одной стороны радость – все-таки какие-то чувства у них были взаимными, но с другой – невыносимую боль и разочарование. У нас ведь нет будущего. Ханси не мог так прямо сказать это Андре, потому что примерно мог представить, как сильно тот расстроится. Но и скрывать было не лучшим выходом – Ольбрих не глуп, и быстро догадается, что что-то не так. Но у них действительно не было будущего. Только дружба и не более того. Они же, черт возьми, будут играть в одной рок-группе, какие там романтические отношения между участниками?! Ханси метил попасть на метал-сцену, но там гомосексуальные отношения просто неприемлемы. Они нигде неприемлемы, кроме гей-баров, но Кюршу вовсе не хотелось закончить свою жизнь там. Ханси нечаянно встретился взглядом с Андре, и у него от этого больно кольнуло сердце. Может, Ольбрих уже на что-то надеется? И если это так, то разочаровывать его становилось еще более жестоким поступком, на который Кюрш все меньше и меньше хотел идти. Андре был слишком ранимым, слишком долго его терроризировали, и вот, сейчас все, наконец, стало налаживаться: у него появился лучший друг, на которого он целиком и полностью положился… и тут вдруг этот лучший друг разбивает ему сердце? Да?! «Я должен ему сказать, должен!» — отчаянно думал Ханси, нервно покусывая нижнюю губу. «Но не сегодня» — ласково прошелестел далекий внутренний голос. — «Дай ему время свыкнуться, не сближайся с ним слишком сильно, чтобы не давать ложную надежду, а потом скажи. А может… все само собой уладится, и все будут довольны». Это была вполне здравая идея. Может, потом они оба забудут это. Или просто перестанут думать об этом поцелуе… Этом нежном, ласковом, до дрожи приятном поцелуе. Для Ханси он был как первый, потому что впервые он целовался с настоящими чувствами, с настоящей страстью, которую никогда не испытывал прежде. Легко ли будет забыть это? Возможно ли? Вряд ли. Это будет трудно, это будет… до ужаса больно. Им обоим. И неизвестно, кому больнее. Ханси хотелось бы принять всю эту боль на себя, но это невозможно, и, скорее всего, выйдет так, что страдать сильнее всего будет Андре. Он будет чувствовать себя брошенным, преданным… Потому что, как ни крути, я все-таки развалил нашу дружбу к чертям. Когда они вернулись домой, Андре разогрел ужин, и парни, сев за стол на кухне, принялись есть. В полном молчании. Как горько – за весь сегодняшний день почти все время, что они находятся в этом доме, они постоянно молчат. И почти из-за одной и той же причины: днем Ханси чуть не поцеловал Андре, а сейчас, вечером, все-таки не сдержался, и сделал это. Но ему так понравилось. Было так хорошо, и он бы не отказался сделать это еще раз. И еще… Андре пробормотал что-то вроде «я ушел мыться, скоро вернусь» и быстро вышел из кухни. Ханси тут же отчего-то помрачнел и, несколько минут неподвижно просидев, тупо пялясь в тарелку, наполовину наполненную гречей, отодвинул ее. Есть не хотелось, а это был определенно нехороший знак. Но Ханси сейчас было точно не до знаков, его вообще ничего не волновало, кроме Андре и того, что теперь делать со всей этой сложившейся ситуацией. Ханси немного полежал в гостиной на диване, отрешенным взглядом буравя потолок, и вместо того, чтобы решать возникшую проблему, Кюрш только вспоминал произошедшее в мельчайших подробностях, снова и снова. В мыслях он вновь целовал эти сладкие и дивные губы Андре, и целовал осторожно и ласково, а не как тогда – дико, страстно и при этом задыхаясь от нахлынувших чувств. В какой-то момент Кюршу показалось, что мысли эти совсем сведут его с ума, а особенно учитывая то, что вместе с удовольствием от них Ханси испытывал также и возбуждение. Да, сейчас, дома у Андре перед сном было самое время возбудиться. Злясь на самого себя, Ханси вскочил с дивана, и хотел было зайти в ванную на первом этаже (Андре мылся на втором), как вдруг его окликнул голос Ольбриха: - Ханси, иди сюда! Андре, чтоб тебя! – хотелось заорать Ханси, но вместо этого он, собрав всю волю в кулаки и стиснув их, неспешно поднялся на второй этаж. - Ханси, ты… Мы поночуем вместе? – скромно спросил Ольбрих. — А то… ну, прошлой ночью мне было хреново одному. «Скажи нет, скажи нет, скажи же, тебе нельзя с ним спать, нельзя сближаться!». - Да, — выпалил Ханси и вдруг невольно улыбнулся. Да к черту все. Он и так нарушил сегодня все законы, так что, что будет, если он нарушит еще один? Одним грехом больше, одним меньше… Приготовившись ко сну, парни легли в кровать Андре, и Ханси, уже по привычке, сжал Ольбриха в мягких объятиях. О, эру, как же приятно его обнимать-то! А особенно после поцелуя. Они словно сблизились еще сильнее, и эта близость была чудесной. Но она только на одну ночь. Чувствуя, как Андре обвил его руками, Ханси довольно улыбнулся и уткнулся носом в мокрые волосы Ольбриха, которые сейчас от влаги вились еще сильнее обычного. Это было так мило, так очаровательно… Кюрш испытывал какое-то странное чувство, словно он был шариком, переполненным воздухом. Только вместо воздуха была радость и удовлетворение от происходящего. И еще немного, и он просто взорвется от переизбытка. - Спой мне песню, пожалуйста, Ханси… — шепотом попросил Андре, и словно невзначай провел рукой по плечу Кюрша. Тому показалось, что он точно сейчас либо взорвется, либо растает, как масло под палящим солнцем. Сглотнув, он запел, но сегодня это была другая песня – какая-то старая детская колыбельная, которую мама всегда пела Ханси перед сном. Он ее обожал, но половину слов забыл, так что, приходилось выдумывать на ходу («надеюсь, Андре не заметил»). И когда колыбельная закончилась, Андре уже наверняка дремал. А может, и нет. Но Ханси не собирался ждать, пока Ольбрих заснет полностью, слишком мало времени. Только одна ночь. Закрыв глаза, Ханси прикоснулся ласковым поцелуем к губам Андре, и сердце Кюрша затрепетало, когда он ощутил, что Ольбрих вновь отвечает на поцелуй. Значит, все-таки ошибки не было… Их чувства взаимны.