Герои "Одиссеи капитана Блада" отвечают на вопросы

      Что вас изначально привело во флот? Это был сознательный выбор, или же просто так сложились обстоятельства?       — Я уже говорил об этом ранее. Мне бы хотелось, чтобы мой выбор был осознанным, но обстоятельства распорядились иначе. И моя профессия врача опять сыграла не последнюю роль. Если бы не степень бакалавра, вполне возможно, что голландцы высадили бы меня в шлюпке с остальными пассажирами той злосчастной шхуны. Потому что они были гражданскими лицами и по договору между Англией и Соединенными Провинциями не подлежали плену. Капитану и матросам повезло меньше: насколько я помню, всех матросов оставили в команде голландского фрегата. Да, насильно. Обычная практика. Ведь людей на флоте, особенно военном, всегда не хватало. К тому же, я потом узнал, что у голландцев на многих кораблях разразилась эпидемия оспы. Поэтому они вцепились в меня мертвой хваткой.       Теперь могу сказать, что был так глуп, что попытался в первом же порту сбежать. Сейчас даже волосы на голове шевелятся, когда вспоминаю об этом. Я улучил момент и прыгнул за борт. В апреле-месяце, близ Схоневельде! Меня, конечно, успели выловить до того, как я от ледяной воды окоченел, и потом прозвали... извините, Утопленником.       *не выдерживает и смеется*       Голландский капитан испугался, что я еще что-нибудь в этом духе выкину, и уговорил меня договор подписать. Что я буду судовым врачом, с жалованием и прочими обязанностями.       А вы уже рассказывали, каким образом перевоплотились из судового врача в военного офицера? Я слышала, что вы служили под началом великого Рюйтера...       — Я служил под началом адмирала Рюйтера и как судовой хирург, и как военный офицер. Но это долгая история, которая может показаться невероятной. Попытаюсь изложить ее покороче, чтобы не отнимать ваше время.       Когда я угодил на службу голландцам, мне было всего двадцать лет. Для судового врача это очень юный возраст. А вот морских офицеров — моих ровесников на корабле, где я служил, было много. Вид у меня тогда вряд ли был бравый. Джереми, с его красноречием и воображением, написал бы что-нибудь про «черный с серебром камзол» и так далее, но скажу без прикрас: тогда я был тощим долговязым юнцом с огромным самомнением, ужасно обидчивым и вспыльчивым характером, и, что самое страшное, жаждой подвигов. Меня пытались отрезвить двое более взрослых врачей-коллег, потому что трудно представить менее героическое место на корабле, чем лазарет. Но я все равно донимал младших и старших офицеров, матросов и солдат-пехотинцев (да, голландцы взяли на вооружение английскую манеру держать отдельный отряд солдат для поддержания порядка на борту и абордажных боев), спрашивая про баталии и прочие военные дела.       Первое время они присматривались ко мне, как к врачу. Команда и офицеры моего первого корабля, «Амстердама» после нескольких боев убедились, что я действительно соображаю в медицине. Но стоило мне на берегу или на другом корабле представиться как врач, начиналось все сначала: удивленные взгляды и снисходительные смешки. Кажется, за первые два года службы я умудрился ввязаться во столько дуэлей и ссор, во скольких за всю последующую жизнь не участвовал. Я ведь уже упоминал, что был мнителен и задирист? Ухитрился отличиться в своем духе и в первый же день службы на «Амстердаме» вызвал на дуэль коллегу-хирурга. Повод был серьезный, он действительно меня оскорбил. Как именно, позвольте умолчать. Уже не помню, как людям удалось нас отговорить от этого безумия. Судите сами: назревает очередная война, а двое из команды военного корабля хотят убить или покалечить друг друга. Это же трибунал! Особенно, если учесть, что дуэли на флоте были под запретом.       Врач тот оказался первым фехтовальщиком на корабле, и мне невероятно повезло, что в тот день, когда я попытался бросить ему вызов, он был пьян в доску, и просто не услышал меня. Потом я понял, что он был пьян всегда. Но это не мешало ему великолепно проводить ампутации. Он научил меня почти всему, что надо знать корабельному хирургу. Звали его Виллем ван Дирк. И он, мисс, стал одним из редких моих настоящих друзей. Очень был примечательный человек. Почти шести футов ростом, чудовищной силы...       Нэд Волверстон немного напоминает мне старину Виллема, особенно когда начинает сквернословить. Да, мисс, уж на что голландских моряков этим трудно пронять, но доктора ван Дирка они боялись и слушались, как дети, стоило ему только нахмуриться.       Я говорю о нем так много, потому что именно этому человеку обязан тем, что из корабельного хирурга стал морским офицером. Случилось это спустя два года моей службы, когда фрегат, на котором мы с Виллемом служили, участвовал в походе Рюйтера на Мартинику. Сам рейд был неудачным, ибо французы успели подготовиться к нашему прибытию. Поэтому адмирал решил не тратить силы и ресурсы на осаду, в то время как у берегов Голландии наш флот будет нужнее. Мы искали возможность пополнить запасы провианта и для этого послали несколько вспомогательных фрегатов к Эспаньоле, известной своими буканьерами, охотниками на диких быков. Но по пути наш корабль наткнулся на французских фуражиров: три корабля с грузом солонины спешили к их базе на Мари-Галант. Мы погнались за ними, завязался бой, довольно ожесточенный. Нам не повезло: еще во время артиллерийской дуэли наш фрегат был сильно поврежден, а капитан тяжело ранен. Потом нам сбили почти все мачты и попытались взять на абордаж. Мы отбили первую атаку, но потеряли старшего лейтенанта. После второй попытки высадить абордажную группу французы стали предлагать нам сдаться. К тому моменту большая часть наших офицеров была убита или ранена. Такое иногда случается в бою, мисс. И нам достался именно этот случай. Сдача означала плен до конца войны. Малоприятная перспектива. Ходили слухи, что в Вест-Индии военнопленных используют в строительных работах и даже на плантациях. Можете представить, как наши матросы отреагировали, когда Виллем им это изложил. Он-то не раз в плену бывал, и у турок, и у испанцев.       Помню, ван Дирк сказал, что больше такого не допустит. И принялся подзадоривать оставшихся матросов на новую атаку. Говорить он умел, воодушевлять тоже... Я опомниться не успел, как уже лез на борт французского корабля, стреляя из пистолетов и громко ругаясь.       Да, мисс, это только в записках Джереми Питта пираты на абордаже кланяются и говорят на чистом кастильском, обычно записать речи героев невозможно. Помню, Виллем кричал, чтобы я застрелил офицера: его мундир был очень заметен среди сражающихся. Я выстрелил и ранил его в ногу. Но проклятый француз успел пальнуть в ответ и попал бедняге Виллему в живот... А я не смог даже остановиться, чтобы ему помочь: надо было продолжать атаку. Помню только, как Виллем крикнул мне: «Не останавливайся, Питер! Бей этих собак!» И упал за борт, потому что ранило его как раз, когда мы лезли наверх.       Вот так я потерял друга, мисс... То, что было дальше, помню очень смутно. Хотя я уже два года плавал на военных кораблях, не раз бывал в боях, но лично в них до этого момента не участвовал. Будучи хирургом, я во время сражений не имел право покидать свой боевой пост — лазарет. Устав флота на этот счет был очень строг. Мы с Виллемом в какой-то мере нарушили это правило, ввязавшись в абордажную схватку с французами... Но сами понимаете, не об этом я тогда думал. Это был мой первый в жизни абордаж!       Наверное, я впал в неистовство, как древние воины-берсерки. Потому что самого боя не помню, только момент гибели Виллема. А пришел в себя лишь когда услышал крики французов о пощаде.       Потом уже выяснилось, что в самом начале атаки я серьезно ранил их капитана. Это был тот самый офицер, в которого просил стрелять Виллем. Без него остальная команда быстро потеряла кураж.       За этот бой сам адмирал Рюйтер потом произвел меня в лейтенанты. Хотя, если честно, звание это должно было достаться старине Виллему. Он бы отказался, ибо говорил, что его призвание лечить. Но, тем не менее, это и его победа тоже.