Зеркало, зеркало

Звуки. Движения. Чужие, посторонние… невозможные в этой комнате… Комнате БЕЗ зеркал… Чье-то тепло возле самого бока… тихое дыхание и легкое покачивание мягких пружин, когда кто-то решает встать, меняя положение затекшего от пребывания в долгой неподвижности тела… и разрушает хрупкую паутинку беспокойного сна… Шерлок пытается припомнить вечер, так странно превратившийся в ночь. Чертова память услужливо выкладывает перед ним целый ворох красочных картинок. …бар… он что-то пил… инспектор умчался вслед за телефонным звонком… странный визитер и отрава в стакане… вкус сахарной пудры на губах пополам с солью его крови и калейдоскоп разбитого зеркала над раковиной, полной розовой воды… …в него стрелял Джон… прямо из зеркала… нет, не в него… а потом что-то случилось… неправильное… странное. Он резко привстал на локте, отчаянно смаргивая с сонных ресниц липкую дремоту и судорожно вглядываясь в едва различимый напротив зашторенного окна силуэт… Сухая горечь во рту и резкое головокружение качнули пространство вокруг, накренили, встряхнули, как коробку с готовым завтраком. Локоть неуклюже сорвался с покатого края кровати, и, потянув за собой спеленавшее его одеяло, Шерлок тяжело рухнул на пол. Тень мгновенно шевельнулась, слившись с темнотой, скользнула, шаркая о ковер толстыми подошвами ботинок, крепкие руки стиснули плечи, потянули, возвращая возмущенно завозившееся тело назад – к мятым простыням и влажной скомканной подушке, заботливо перевернув ее сухой стороной наверх… Лежать на спине оказалось бесконечно приятно, но расслабиться ушибленным мышцам Шерлок не позволил, снова приподнимаясь – благо одеяло из-под него уже вытащили и вернули расправленным невесомым пологом на законное место. – Шшшш… не вставай, – стоило ему оторвать голову от подушки, как крепкая ладонь решительно толкнула в грудь, пытаясь уложить беспокойное тело обратно в мягкий постельный плен. Лицо… то самое – знакомое до последнего крошечного лучика возле глаз, до коротких, с яркими серебряными искорками волос, мягких ямочек, проступающих, едва его озаряла улыбка… склонилось близко-близко, почти прикоснувшись губами… – Джон? Зачем он спрашивал? Все же так очевидно… Его дыхание пахло табаком, мятной карамелью и бессонной ночью… Его небритая щека встретила острожные пальцы колючей щетиной… Его тяжесть примяла гостеприимный матрац… А близкое присутствие лишило воли. – Голова не кружится? Пить хочешь? – голос одетого сумраком человека был и привычен, и совершенно незнаком – слишком близкий, слишком живой… – Ты извини, я немного похозяйничал… Он быстро встал, а Шерлок не успел его задержать, так и оставшись полусидящей статуей с раскрытым ртом… Тихо щелкнул выключатель настольной лампы, и ее желтый свет лишил комнату магии, вернув миру краски. Шерлок заметил на краю стола вскрытую упаковку одноразового шприца, ампулу с отколотым горлышком, сплющенный ватный шарик и стакан с водой. Ампула была пуста, но ватный тампон все еще благоухал спиртом, а стакан Джон пытался всунуть в безвольные, слепые пальцы. Ладони, наконец, обхватили гладкое стекло, поднесли его к пересохшим, треснувшим в паре мест губам, и лишь когда холодная влага вернула к жизни и прилипший к нёбу язык и опухшее, саднящее горло, Шерлок моргнул в первый раз, словно до этого момента боялся спугнуть невероятное видение… Лампа создала миллион полутеней, но ни одна из них уже не могла скрыть настоящего присутствия. – Я ввел тебе налоксон*, – Джон забрал опустевший стакан и снова уселся рядом. – Два кубика… Конечно, было бы лучше четыре, но я нашел только одну ампулу… Ты проспал пять часов… Шерлок? Прозвучавшее собственное имя столкнуло мозг с холостых ходов, невидимые шестерни сцепились с оглушительным хрустом, время сдвинулось, милостиво вернув ему способность говорить. – Ты… – выдохнул Шерлок, – как?.. «…какого черта! Сейчас это интересовало его меньше всего… » – Живой… – Живой. Джон совсем близко. Так близко, что Шерлок чувствует тепло прижавшегося к его боку упрятанного в потертые джинсы бедра. Так близко, что отвести взгляд кажется преступлением, а все страхи проступают на коже голубой арабской вязью. И в крови пожар. И в груди сладкий трепет… И ладонь на шее… И кончик пальца стирает с губ вопрос… не успевает – тот срывается, как тягучая ядовитая капля: – Останешься? «…все, что ему сейчас нужно…» Джон закусывает губы, гладит ладонью запрокинутое лицо, скользя большим пальцем по дрогнувшему крылу ресниц, по острой, нежной скуле… его пальцы пахнут сигаретами и больницей… Шерлок приоткрывает рот, судорожно втягивая воздух… – Даа-а… – Джон шепчет, тянется губами… – Прости, я все расскажу… потом… Разреши… я не в силах больше без тебя… Без тебя ничего нет… Шерлок, пожалуйста… Последнее слово Шерлок проглотил вместе с тягучим, длинным, как ночь, поцелуем. Так странно… Они ни о чем не сговаривались, а их пальцы расстегивают пуговицы на одежде друг друга. И едва одна рубашка упала на пол неопрятным комом, как ее тут же бережно накрыла другая, а разобрать, в чьих губах больше настойчивости, стало невозможно трудно… Одежда стала не нужна, когда заговорили тела. И зимняя ночь оказалась благословенно долгой… Кто-то ласкал его кожу… Кто-то был бесконечно осторожен и внимателен… Кто-то заставлял его тело умирать от сладкой, ненасытной тоски… Кто-то… Шерлок почувствовал, что плачет. Это не могло быть правдой… И эта нежность, и эта невыносимая щемящая дрожь… убийственный трепет, пережитый им, как в самый первый раз… Все сон… сон, сон… он понял… и пожалел себя… Кто еще мог его пожалеть?.. – Ш-ш-ш… – тихо зашептал кто-то, целуя мокрые глаза, отбирая каждую злую слезинку, опалившую доверчивые ресницы, – Все хорошо… «…нет, это точно сон…» Он беспомощно всхлипнул, сглатывая рвущиеся на свободу беспомощные стоны… «Не хочу… не хочу… не хочу! Не уходи!..» – Я не могу больше один… – он, наверное, сказал вслух. Ему, себе… – Тебе и не надо, – мурлыкнули в ухо, нежно прикусив мочку. … У Джона мягкие, опытные губы… и Шерлок отчего-то ревниво куксится… словно ОН дал повод хранить верность ему одному и только… Он заглянул Шерлоку в серьезное, напряженное лицо, крепко обнял, притянул к себе, чтобы почувствовать давно желанное тепло, потянулся, взял обиженные губы в плен, долго вцеловывался, прикрыв глаза, скользнул языком внутрь, узнавая идеальную гладкость зубов и затаив дыхание. Ладонь Джона крепко и бережно держала его под затылок, неторопливо ероша спутанные волосы, пробуя поцелуями вкус прикрытых ресниц, кончика носа, жадных до ласки губ… да так, что дыхание предательски сбилось, и скулы вспыхнули огнем, обещая поджечь кровать… Шерлок оторвался, едва переводя дыхание, словно до смерти загнанный зверь. – Что, нравлюсь? – повторил он тот давний шутливый вопрос. – Нравишься… с ума по тебе схожу… – поцелуи сыплются, как частый дождь: на грудь с болезненно-припухшими сосками… мягкими и острыми одновременно… на пупок… до чего же он сексуальный, этот маленький развратник… на солоноватый от проступившего пота пах в медных завитках. – На тебя больно смотреть. Как на солнце… У Джона маленькие, но сильные руки, профессиональные пальцы, знающие, где искать точки удовольствия… – Мой хороший, единственный… упрямый… – каждое слово падает на кожу новым поцелуем, руки никак не могут, не хотят остановиться… Джон подхватывает под поясницу, стискивает в объятиях, вжимаясь в податливость его тела, и хриплый голос срывается в бессвязный шепот… Шерлок выгибается дугой, упираясь в подушку затылком, сминая сведенными сладкой судорогой пальцами дорогущие простыни… Мозг предусмотрительно отключает все логические цепочки, все анализаторы и классификаторные алгоритмы… Ему нет нужды ни вспоминать, ни сравнивать. До ЭТОГО секс был чем угодно… приключением, забавой, экспериментом… войной. Чем угодно! Но не любовью… Джон был ее воплощением… У Шерлока давно никого не было, и ему больно… Словно это впервые. Словно Джон у него первый. И он снова прячет в согнутом локте пылающее от стыда и возбуждения лицо. Но Джон все знает. Он не торопит, он заботлив и осторожен, его единственный мужчина. …ладонь медленно прочерчивает спину от шеи до копчика, притормаживая на пояснице с ямочками и медленно углубляясь в уютную ложбинку… «…только ты…» – почти не врет, склоняясь и целуя спину меж лопаток… …обнимает обеими руками, нежно и ласково обводя соски, налившиеся бусинками… …подхватывает под живот, вздергивает, прижимая к себе, словно бы он собирался вырываться… будто он мог… долго и тягуче целует напряженные плечи, упрямую согнутую дугой шею, каждый настырный позвонок… А потом уверенные руки разводят его упругие и гладкие, как шелк, ягодицы… «расслабься, я не сделаю тебе больно…» Отвлекая от неизбежного, перебирают пальцами поджавшиеся яички и долго-долго растягивают упрямое мышечное колечко, подрагивающее от его прикосновений и удовольствия… – Выдохни… – и он толкнулся в тесное, влажное нутро… помогая себе ладонями, приостанавливаясь, пройдя каждый последующий жаркий дюйм… И молодое послушное тело смыкается вокруг первобытным нестерпимо-сладким пленом. Упруго, пульсирующе-горячо… Джон шипит, жмурится, вжимая подбородок в ключичную ямочку, впивается пальцами в обманчиво-хрупкие бедра, наслаждаясь их дрожью, и толкается еще… и еще… истекающая смазкой плоть беспощадно растягивает гладкие, упругие, жаркие стенки. И ноющая от перевозбуждения головка почти готова взорваться… Шерлок всхлипывает, хнычет и прогибается… Он умрет прямо сейчас от затопившего его счастья, от невероятной переполненности всего существа… Он навсегда хочет остаться в этом восхитительном мгновении… Джон не спешит. У него в запасе вся его чертова вечность, а Шерлоку кажется, что его время летит со скоростью светового фотона, пронзая его тело, лишенное не только одежды, но и кожи – обнаженное до нежной плоти, до нервных окончаний… Он пытается поерзать, но Джон одним толчком колена так раздвигает ему ноги, что про самовольности приходится забыть… и Шерлок плачет… Джон безжалостен и нежен в своей бесконечной, сладкой пытке. Перенеся вес на один локоть, Шерлок нашел на своем поджимающемся животе маленькую, горячую ладонь, потянул ее к своему лицу. Он накрыл ее губами, целуя каждый палец с аккуратным ногтем, крошечный белый шрамик в виде буквы «Y» на выступе косточки большого пальца, каждую прочерченную по ладони линию, крепкое запястье, к которому они сбегали… Джон утробно урчит, толкается, меняя угол и ритм, пару раз проехавшись по набухшей простате. Миг – и укрощенное тело под ним пережило маленький апокалипсис от локального оргазменного взрыва. Он догнал Шерлока уже через пару секунд, выдыхая последний кислород и запрокинув мокрое лицо к качающемуся потолку, вжимаясь в ласковое, щедрое тепло. Слабость, последовавшая за отголосками пережитого, поселилась в растерзанных наслаждением телах, расцвела сонной вересковой негой… Шерлок как-то сразу обмяк, сдался на милость победителя, позволяя уложить себя на бок, убаюкать, как испуганного темнотой ребенка. Тихий, воркующий голос шептал ему в затылок милые глупости, и от его теплого дыхания по коже заметались счастливые мурашки, волной спускаясь меж лопаток. Маленький отряд ошалелых бродяг откололся от основной миграции и забрался в измученный ласками пах, заставляя его снова томиться и вздрагивать. Но вот и последние вздохи стихли под мерный стук угомонившегося сердца… – Спи… – шепнули губы в самое ухо. – Ты не уйдешь? – пульс споткнулся, пропуская удар. – Спи… – Пожалуйста… – бормочет сонный, непослушный уже язык. – Спи, – губы тихо прижались к его макушке, и Шерлок соскользнул в дремоту. – Я тебя люблю… – выдохнул он в темноту…