The Cursecracker, или... сыграем в куклы, Румпельштильцхен?

Кора стояла у двери больничной палаты и смотрела, как внутри комнаты брюнетка с короткой стрижкой поправляет букет цветов в вазе. Сегодня школьная учительница Мэри-Маргарет принесла цветы к изголовью пациента, который находился в коме, и прочитала ему сказку. Она была волонтером и присматривала и за другими больными, но именно этот пациент вот уже несколько дней вызывал у нее какой-то смутный и странный интерес. Необъяснимый, более того. Кора тихонько вздохнула. Вполне объяснимый, если учесть, что эти двое были ее настоящими родителями из сказки. Сзади кто-то легко тронул ее за локоть, и, обернувшись, девочка увидела Пейдж. Та держала в руках книгу сказок, которую брала домой посмотреть. — Все сходится, — возбужденно прошептала Пейдж. — Замок на картинке точь-в-точь такой же, как тот, что стоит у меня дома! — Я же говорила, — удовлетворенно кивнула Кора и отвела подругу в сторону, чтобы им было удобнее говорить, никому не мешая. — Значит, это и в самом деле он. Когда твои родители его купили в магазине? — Четыре дня тому назад. — Ага. И именно четыре дня, как моя настоящая мама, — Кора кивнула на дверь палаты, — ухаживает за моим папой! Пейдж, Проклятье скоро падет! Я уверена в этом. Последние две фразы Кора произнесла очень тихо, чуть ли не на ухо Пейдж, опасаясь, что кто-нибудь услышит. Пейдж закивала. Но тут же грустно добавила: — Но сейчас-то он потерялся! — Найдется, — заверила ее подруга, — и подумай — тот, кто его подобрал, тоже что-то вспоминает! Вот только зря ты рассказала про куклу Грэму, — помрачнела она, вспомнив, какую глупость совершила дочь Безумного Шляпника. — Мы бы сами нашли! — А что? — Пейдж непонимающе нахмурилась. — А то, что он тот самый Охотник, чье сердце у Злой Королевы в руках, — тяжело вздохнула Кора, понимая, что большую часть ее рассказов Пейдж раньше пропускала мимо ушей. Кора и теперь не была уверена, что Пейдж ей до конца верит. Вот бы еще увидеться с Джефферсоном — Безумным Шляпником; он бы поговорил с дочерью и, может быть, та окончательно бы все вспомнила. — Злая Королева не должна ничего знать про куклу? — уточнила Пейдж. Ей все еще трудно было так называть Регину, но она почти приучилась. Кора замотала головой. — Она же не захочет, чтобы ее Проклятье разрушилось! А с тех пор, как кукла появилась здесь, это самое и происходит! Пейдж, — ее голос звучал очень серьезно и даже тревожно, — мы должны успеть раньше Грэма! Если только сумеем... *** — Кукла? Ты ищешь куклу? — Регина наморщила лоб, водя пальчиками по обнаженной груди Грэма. Сумерки сгущались, и эти двое лежали в постели госпожи мэра, в спальне, куда Грэм приходил всякий раз, когда Регине того хотелось. Их отношения длились так давно, что шериф уже забыл, когда это началось; ему казалось, что он всю жизнь является любовником Регины Миллз. — В нашем тихом городке более занимательного дела и не сыскать, — усмехнулся Грэм и подробно пересказал Регине, как Пейдж подошла к нему на улице и попросила задержать воришек, укравших ее драгоценную новую куклу. Грэм, тяготившийся банальными бытовыми разговорами, которые они с любовницей обычно вели, сам не заметил, как пересказал даже описание внешности куклы и со смехом прибавил: — Вот так, не убийц задерживаю, а кукол ищу! Наступила тишина. В полутьме лица Регины, в одном пеньюаре лежавшей рядом с Грэмом, не было видно, но послышался ее свистящий шепот: — Грэм… когда найдешь куклу, принесешь ее мне. — Зачем? — шериф был откровенно удивлен. — Я тебе потом объясню, — промурлыкала госпожа мэр, перелезая к нему на грудь, и впилась горячим поцелуем в губы. А затем, переведя дыхание, прибавила: — И чем раньше ты ее найдешь, тем лучше. *** А темноволосая бродяжка тем временем причесывала своей новой кукле на ночь кудряшки (как-то ей попался в мусорном баке гребешок, а отмыть было нетрудно), и не сводила с нее влюбленных глаз. Она даже боялась прикасаться к человечку, сразу покорившему ее сердце, руками, и завернула его в самую чистую тряпицу, какая только у нее была. — Милый, — ласково шептала девушка, глядя в блестящие, словно от невыплаканных слез, глаза, — милый мой, как же мне тебя назвать? На какое-то время она задумалась, а потом обрадовалась — ответ-то как на ладони. — Я назову тебя Золотце, — довольно улыбнулась она. — У меня никого не было, а теперь будешь ты. Бродяжке показалось, что кукла кивнула в ответ. Но почему-то на неживом личике застыло виноватое, скорбное выражение. Спала девушка прямо на улице, у стены какого-то дома, и теперь уже не одна, а прижимая к себе маленькое тельце в чистой тряпице. И очень хотела увидеть волшебный и красивый сон, каких у нее никогда не было.