***
Не появилась она ни через несколько дней, ни даже через неделю, и ржавый замок всё так же висел на месте. Никому не было дела до её исчезновения, и данный факт беспокоил только меня. Вместе с Щекочихой ушли мои сны, и даже Тимоха не вылезал из дома всю неделю и успел наесть приличную морду. Дождливая погода сменилась солнечными деньками, и мне уже хотелось выть от скуки и безделья, поглядывая из окошка на резвящуюся молодёжь, как в голову пришла мысль, что не все дорогие сердцу места я посетил. Кинув в рюкзак пустую флягу и кусок пирога с капустой, я вывел со двора Ленкин велик и направился в сторону Громового. Солнечная и сухая погода сделала проходимой узкую тропку, и я поехал вдоль гречишного поля проведать старый родник. Последние сто метров тропы шли в горку, и я слез с велосипеда, преодолевая крутой подъём пешком. С вершины холма, под которым располагался живительный источник, открывался вид на берёзовую рощу, где лежал полусгнивший ствол дерева, рядом с которым мы раньше разводили костёр и пекли картошку, сжавшись в тесный круг после рассказа очередной байки или страшилки. Пепелище до сих пор осталось на привычном месте, или просто новое поколение мальчишек нашло себе приют под сенью старых берёз, пересказывая друг другу сюжет леденящих душу историй. Ровное журчание умиротворяло, и то, что казалось тишиной, было лишь иллюзией. Тихий шелест листвы на кудрявых кронах, мелкое копошение в траве, шуршание камушков в русле ручья, созданного родником: звуки, которые можно было расслышать, только если отключить все мысли. Ещё с час я впитывал в себя целительную атмосферу и спустился к роднику. Запотевшая фляга вобрала в себя студёную воду серебряного источника, которому дали имя задолго до моего рождения. Баба Маня мне в детстве поведала, как в один ненастный день, когда она ещё сама была девочкой, гром трижды ударил в одно и то же место, расколов надвое холм. Из расщелины пробился родник, который так и назвали — Громовой. Источник осветил местный батюшка, и пошли сюда люди, чтобы набрать воды для излечения немощей или просто испить сладкой воды. Я вспомнил, как мы с ребятами таскали сюда бидоны и фляги, правда, домой не доносили даже и половины, поскольку в пути обливали друг друга ледяной водой. Это для нас была непросто забава, а очередное испытание. Колька тогда увлёкся историями про индейцев, и почти все деревенские мальчишки вдруг стали или Острым когтем, или Храбрым Бизоном, ну или как Венька — Толстым задом. А ещё Колька где-то вычитал и даже перерисовал себе в тетрадку чертёж солнечных часов древних Майя. Подходящую поляну долго искать не пришлось, и почти идеально круглая опушка подошла для создания конструкции из валунов и камней. Я совершенно спокойно принял это воспоминание, которое мне дало простой ответ. Оно как нельзя более точно сходилось с моими снами и подсказкой «друга». Разум — как старый чулан, который вмещает в себя кучу хлама, и ещё больше — нужных вещей. Там можно найти летом коньки, которые ты без толку искал зимой, или раскопать в разгар зимы удочку, которая так бы пригодилась осенью. Но сегодняшняя находка обнаружилась вовремя; и я уже потянул за краешек «нужной вещи», пока до конца не представляя, что же это будет. На поляне всё осталось так, как и в пору моего детства, и даже порядок камней был нетронутым. Свёрток я обнаружил под валуном, который стоял в центре «циферблата», накренившись в сторону, опровергая закон тяготения. Выемка в камне у самого основания идеально подходила для маленького схрона, только сейчас там были не детские тайны. В куске голубой материи были завёрнуты разные безделушки, и если бы не тонкое серебряное колечко, ранее бывшее в моём ухе, я бы счёл его за очередной «клад» деревенской детворы. Осмотревшись по сторонам, я не обнаружил следов, что было странно: безделушки сюда сносились регулярно и в разное время, но нигде даже тропки не было, и кроме отпечатка моей подошвы в рыхлой почве больше ничто не говорило о постоянном посещении этого места. Я сел прямо на землю и разложил все вещи, вспоминая их владельцев. Заколка Нины, нашей подруги, серебряная монета Мишки, куча бусинок, обрывки цепочек, ключи и брелки блестели на куске рванья. Была среди прочего ещё и маленькая книжка–раскраска: совсем свежая, и на последнем листике я обнаружил смешной детский рисунок с подписью «МАМЕ». Каждая вещь имела своего хозяина, и жизнь каждого из них она отравила. Свёрток я запихал в рюкзак и, оседлав велик, покатил домой, чтобы разложить все мысли по полочкам и выклянчить у Ленки таблетку цитромона. Дома я ещё раз всё перебрал и разделил побрякушки на две кучки: в первой были те, чьих хозяев я знал, и чья участь уже свершилась, а во второй остались вещи тех, кому всё только предстояло. Лежали они на детской книжке, которая была раскрыта на последнем, законченном рисунке. Из того, что я мог предпринять, так это пойти к участковому с целью узнать, как продвигается проверка, и всё на этом. Опять я завис на полуразгадке и был совершенно беспомощен что-либо сделать. Планшет больше ни разу не был включен, но «друг» пропал, и я всё чаще вспоминал последние слова Щекочихи: «Уходи прочь. Я тебя скоро отпущу». Неужели я так никогда и не обнаружу на запотевшем экране хоть пару букв: мне было тошно чувствовать, что он больше не вернётся и не поможет мне. В каждом дуновении ветерка я ждал, что опять потянет прохладой, и он направит меня невидимой рукой и отведёт беду. А может быть, ему самому нужна помощь, ведь все, кто попадал в руки к Щекочихе, так просто не отделывались. Хотя, что можно сделать бестелесному духу, или кем он там был? Только слово «отпущу» из её уст звучало больше как угроза, и мне опять стало его жаль, когда я вспомнил почти осязаемое отчаяние, с которым мой «друг» со мной простился. Из света в доме был только ночник, который горел на столе рядом с кроватью, пока Ленка не пожаловалась, что он ей мешает. Я несколько часов пролежал, тупо уставившись в потолок: я не хотел сегодня засыпать и видеть сны, которые всё больше походили на реальность. Я мог долго бодрствовать и по кругу прокручивать все события, пока на горизонте не забрезжит, но на сегодня всё только начиналось, и тусклый свет лампадки, пробивший мрак улицы, был словно маяк в ночи. Ещё некоторое время я просто наблюдал за пляшущими бликами, пока не решил, что мне обязательно надо туда попасть и выяснить, наконец, что там происходит. На цыпочках прокравшись мимо Ленки, я, стараясь не ступать на скрипящие половицы, вышел из дома, напялив в сенях бабулькины галоши. Я не помню, как дошёл туда, но если бы мне встретился припозднившийся сосед, то в деревне бы ещё долго обсуждали мои стеклянные глаза, ватник, и галоши на босу ногу. В небольшом тамбуре, раньше служившем церковной лавкой, было темно, и я секунду поколебался, прежде чем приоткрыть тяжёлую дверь и засунуть голову в комнату с прогнившим полом. Зажженные свечи рядком стояли вдоль полочки бывшего иконостаса, и маленькая лампадка, так часто являвшаяся мне в сновидениях, дрожала маленьким язычком пламени, бросая причудливые блики на старые стены церкви. Посреди залы спиной ко мне стоял рослый детина, тихо всхлипывая и полушёпотом читая молитву. Я ожидал увидеть здесь кого угодно, только не плачущего Мишку с белым кроликом в руках. Он повернул ко мне покрасневшее лицо, ничуть не удивившись моему присутствию. Я встал рядом, молча наблюдая за плясками света и тени, прочувствовав всем нутром силу намоленного места. Мишка, как обделённый боженькой полноценным разумом, просил за упокой всех загубленных детских душ, и сегодня здесь стало на одну свечу больше. — Опять она беснуется, — Мишка сидел на шаткой скамейке и тёр покрасневший нос. — Чёй-то такое, что за напасть эдакая? — он больше часа разговаривал сам с собой, поглаживая белый мех на кроличьей спинке. Сейчас любимец прыгал неподалёку, белея в темноте ярким пятнышком. Из его монолога я понял, что он знал, чем у себя промышляет Щекочиха: в полубредовой речи я разобрал имена как знакомые, так и нет, но уточнениями перебивать не стал, а просто слушал. — Она шашни, знаешь, с кем водит? — вопрос он задал опять себе. — Мишка, ты знаешь где она сейчас? — больше из его рассказа я ничего путного разобрать не смог. — Да как же не знать? Только не скажу я тебе, — он отвернулся, наблюдая за кроликом. Вытянуть из него хоть что-то, чего он сам не хочет выкладывать, было очень сложно: это я помнил с самого детства и просто пересказал всё, что случилось со мной, не упуская ни одной детали. Он слушал очень серьёзно, склонив голову набок, и улыбнулся при упоминании мной «друга». — Он хороший, — Мишка заметно расслабился, найдя во мне собеседника, который ему верил и не считал дурачком. По правде сказать, мне и самому стало легче, когда я смог всё кому-то рассказать и не загреметь при этом в психушку. — На поляне она сейчас, на нашей. — Мишка потемнел, понурив голову, и меня пробил озноб от осознания того, что ведьма была так близко. — Логово у них там, — и могучее тело Мишки тряхнуло не хуже, чем от оголённого провода. Пытать его вопросами не было смысла, ведь он попросту не смог бы всё внятно объяснить, и я принял решение, что раз уж сегодня решился прийти сюда, то и на поляну дойти смогу, тем более что у кролика сердце может биться за двоих, даже если моё остановится.Часть 6 "Нужная вещь"
8 июня 2014 г. в 09:18
Амбарный замок на синей калитке выглядел так, словно его сюда повесили не пару дней назад, а за несколько лет до всех событий. Спелая гроздь малины выбилась из-за забора, поникнув под тяжестью несорванной ягоды. Неполитые грядки с овощами растрескались от зноя, что очередной раз указывало на отсутствие хозяйки. Я для уверенности надавил на кованые завитушки, но дверь сидела прочно и охраняла покой владений Щекочихи. Я уже собрался сигануть по старой памяти через деревянный штакетник, как меня остановило неодобрительное мычание.
— Я пы не штал этого телать, — чел в форменной рубашке пытался зубами снять пластиковый колпачок с шариковой ручки. Примостив папку на одно колено, он заполнял повестку на имя Щёкотовой Василины Петровны, сдвинув фуражку с запотевшего лба. Мысль написать заявление была здравой, и я смог вполне логично изложить на листе бумаги суть противоправных действий гражданки Щёкотовой, избегая лишних подробностей.
— Роман Александрович, если будут вопросы, мы вам позвоним, — уверил меня человек при исполнении, поглядывая на время. Любопытно, куда он мне звонить собрался, и с какого перепуга я вдруг стал «Роман Александрович»? Похоже, маменькин запрет на общение со мной не имел срока давности и обжалованию не подлежал.
Вот что за штука такая — жизнь? Когда человек, которого ты знал с голозадого детства, теперь делает вид, что мы даже незнакомы? Это сейчас он участковый оперуполномоченный, а пятнадцать лет назад был обычным мальчишкой, правда, не в «авторитете» у сверстников. Писклявый голос Вениамина служил поводом для издёвок и злых шуток, а сейчас — что ты! — начальник, блин. В последний раз, когда я его видел, он следил за моими меткими выстрелами и визгливым, как у девчонки, голосом, ознаменовывал очередное попадание.
Была у нас потеха такая: наловить на пожухлый листик, нанизанный на крючок бамбуковой удочки, побольше жаб. А они по осени «клевали» даже на окурки, брошенные на прибрежную кромку и, распихав их по карманам, делали плавающие мишени. Вы так не делали? Нет? У вас же теперь интернет и приставки разные имеются, а мы развлекались, как могли. Так вот, берёшь ту жабу, поворачиваешь к себе тем местом, которое противоположно ото рта земноводного, и засовываешь в единственное имеющееся отверстие тонкую соломинку. Тут главное не переборщить: надо дунуть один раз и кинуть её в водоём. Эту почётную миссию мы как раз доверяли Веньке, и он был рад хоть в чём-то сгодится. Погрузиться под воду жаба уже не могла, и барахтающиеся «поплавки» расстреливалась тут же, без суда и следствия.
Изо всей компании я один за него вступался и брал с собой на все опасные вылазки. А потом мама Венечки пришла к нам домой и попросила бабу Маню «ограничить общение» нежного мальчика с ейным оболтусом. Интересно, а чего она ожидала, притащив его на лето в Боголюбовку? Крестиком я вышивать не умею, а вот потешить себя мальчишескими проказами — это пожалуйста. Вот на одной из них нас и заловили. Точнее, Венечку.
Одноэтажный колхозный домик, в коем проживали заслуженные труженики, размещал на площадке всего две квартиры, где входные двери располагались аккуратно друг напротив друга, и игра «Перетяни меня сосед» ну просто не могла не появиться. Прочную нитку к дверным ручкам я привязал крепко так, что натянутый капрон был как струна, и мы с Венькой одновременно нажали на звонок. В тот раз всё получилось чётко, только я успел удрать, а Веньку за ухо притянули к мамашке. Невинная шутка переросла в грандиозный скандал, и два соседа с разбитыми лбами надолго рассорились. И после всего этого он смотрит на меня как на занозу в заднице. Хотя, что нам с ним вспоминать: «А вот помнишь, как вы меня в старом бараке заперли? А утром меня с мокрыми штанами домой привели. Эх, и славные времена были, Роман…»
Руку из штанов я вытаскивать не стал и ответил кивком головы, когда Вениамин пожелал мне всего доброго и прыгнул в Ниву, поспешив отбыть в опорный пункт, где его уже ждал обед. Покушать Венечка любил всегда, и служебный автомобиль крякнул, приняв на борт центнер живого веса, всеми уважаемого Вениамина Алексеевича.