Деревенские страшилки, или Сказки у костра

К счастью, фонарик я нашёл во дворе, и заходить домой мне не пришлось. Мишка, прижавшись спиной к забору, трясся, расшатывая деревянную изгородь. Пойти со мной он вызвался сам, и как я его не отговаривал, Мишка, знай, твердил своё - «Один он там, понимаешь, Ромка». Я не понимал к кому он так спешит, но Мишка был настроен решительно, только крепче прижимал к себе кролика и просил не прогонять. Было понятно, что даже если я его отправлю домой, то он всё равно увяжется следом и будет только хуже. - Ромка, мне бы чего тоже… - он кивнул на фонарик в моей руке: как и все дети, он очень боялся темноты. Направив ему в лицо луч света, я заметил, как побелели его губы, и зуб на зуб не попадал, только пошарив по карманам ватника, я не нашёл ничего, кроме коробка спичек. Единственно, что могло сгодиться, так это старая керосинка в сарае, куда я и направился, стараясь не скрипеть покосившейся дверью. Два светящихся огонька двинулись мне навстречу, и как только я перешагнул порожек сарая, Тимоха, задрав трубой хвост, пулей пронёсся мимо меня. Вместо того, чтобы мурлыкнуть и потереться об ноги, он рванул в дальний угол поленницы, с грохотом опрокинув стоявшие в углу грабли, и через несколько минут отчаянной борьбы вынес дохлую крысу. Здоровая такая: она расцарапала ему один глаз, и теперь он на него жмурился. - Да что же ты вздумал на неё ночью-то охотиться? – Я глянул на окна дома, но света нигде не было. Значит, все по-прежнему спят. Тимоха поплёлся вслед за мной, не выпуская трофей из зубов. Пару раз шикнув и несколько раз «по-человечески» попросив его пойти домой, я просто махнул рукой и сдался. В нашем полку прибыло, и теперь я был в ответе ещё и за кота. – Вот тебе и твоя армия, Хомутов: кот, кролик и дрожащий от страха Мишка. Знать бы ещё, с кем «сражаться» придётся. До Громового было почти два километра пешего хода, которые мы преодолели довольно быстро, возглавляемые котом, который так и не отпустил серую тушку. Даже пара летучих мышек, которых он спугнул из тернового куста, нисколько его не прельстила, и зверёк со сломанным хребтом продолжал болтаться у него в пасти. Аромат гречихи донёсся из-за поворота, и вот уже был виден краешек поля с белыми цветами, но я решил, что слишком опасно заходить с вершины холма, откуда нас сразу заметят. Обходную тропку я помнил, только не так уж просто было разглядеть её в темноте между густой порослью молодняка. Раньше здесь был старый хутор, и при желании и наличии металлоискателя можно было обнаружить много ценного под останками каменного фундамента. А пока я думал о том, что за странное свечение впереди, которому здесь совершенно неоткуда взяться. При ближайшем рассмотрении это оказался не свет, а только отблеск от серебристой поверхности памятника с красной звездой наверху. Всё же долго я здесь не был, и просто не мог знать, что пару лет назад его возвели на пожертвования жителей Боголюбовки в честь погибшего экипажа, чей самолёт рухнул в этих местах много лет назад. Часть фюзеляжа, которую смогли поднять из здешних топей, сейчас и была этим самым памятником. Только был я здесь, пусть и не физически, но даже запах был узнаваем: свежей краски и прелой листвы. Пара сыроежек торчала между венков и траурных лент, и даже их количество полностью сходилось с тем, что я видел во сне: ровно две розовые шляпки, совершенно нелепо нашедшие себе место на братской могиле. Мишка заметно нервничал и начал тихонько напевать колыбельную кролику, и только Тимоха бодро сиганул вперёд, заставляя нас двигаться быстрее. Вскоре молодняк сменился густой зарослью берёз вперемешку с осинами, и мы должны были зайти на поляну со стороны леса. Минут через десять я понял, что мы заблудились. Вокруг была почти непроглядная темень, поскольку Мишкину керосинку пришлось затушить, а батарейки в фонарике практически сели. Он шёл позади меня и держался за край моего ватника, думая, что я не замечу, как он старается не потеряться. Вернувшись к старому пню, мы сделали уже второй круг на одном и том же месте, несмотря на то, что я несколько раз проверял направление. - Ведьма путает… - шепнул Мишка сам себе, нервно озираясь по сторонам. Хуже и быть не может: заблудиться в лесу ночью, зная при этом, что где-то поблизости творятся странные вещи. И Тимоха, гад, умотал куда-то… - Спи, моё солнышко… - женский напев совершенно точно совпал с той колыбельной, которой Мишка успокаивал белого зверька. Сейчас великан только беззвучно открывал рот, повторяя слова песенки, глядя в темноту стеклянными глазами. Мы пошли на голос. На её голос. Полянка как будто стала меньше, освещённая огромной давящей луной, которая исказила действительность, придавая лицу ведьмы… Нежность? Босая, она сидела на выложенном камышом валуне и тихо напевала. Рядом не было совершенно никого, и всё это казалось бредом. Одна бретель простого платья была опущена, обнажая тяжёлую грудь с крупным соском. Волосы свободно струились по белой спине, и сейчас они казались чернее вороного крыла. Я и сам не заметил, как продолжал двигаться, совершенно лишённый способности думать. Она, казалось, была уже настолько близко, что я даже смог разглядеть тень от ресниц на её щеках. Картину нельзя было назвать отталкивающей, но воздух вокруг вибрировал тягучими волнами надвигающегося кошмара. Еле слышное курлыканье раздалось с противоположной стороны поляны, и я резко остановился, придя в себя и чувствуя, что Мишка продолжает за меня держаться. Его прерывистое дыхание слышалось почти у самого уха. Я убедился в том, что сделал правильный выбор и зашёл кругом, когда странный звук начал приближаться со стороны холма. Хруст веток и глухое урчание слышались уже совсем рядом, только из-за деревьев никого не было видно, пока я не понял, что нечто передвигалось на четвереньках. Лысый, как у младенца, череп местами облез клочьями человеческой кожи, которая свисала засохшими лоскутами, обнажая то, что сейчас было внутри существа. Тёмные кожистые наросты заменили надбровные дуги, а конечности, уже полностью лишённые бледного покрова, были похожи на лапы ящерицы. Получеловек-полудемон, заслышав её зов, коротко принюхивался, приподнявшись на задние лапы. На наше счастье ветер к нам благоволил, и существо нас не учуяло. Застыв на секунду, оно приоткрыло рот, где редкие и острые, как бритва, зубы разошлись, и существо попыталось повторить «Спи, моё солнышко», но вышел звук, больше похожий на металлический скрежет. Оно двинулось к ведьме, медленно переставляя лапы, и последний позвонок, который сейчас вытягивался в подобие хвоста, вильнул уродливым обрубком. Женщина смотрела на него, будто в жизни не видела ничего красивее, а её призрачные щупальца, исходившие из тонких пальцев, ласкали спину урода, отчего его курлыканье стало непрерывным. Когда из уголка рта свесилась слюна, упав на женское бедро вместе с последним молочным зубом, а клыкастая пасть приложилась к белой груди, Мишка за моей спиной начал тихо молиться. Адова «Мадонна» баюкала «дитя», а я просто хотел сдохнуть. Оторвавшись от груди, существо оставило вокруг тёмного ореола несколько кровоточащих отметин, и было видно, как ведьма прикусила губу от боли. Значит, она всё же была из плоти и крови, несмотря на жуткие щупальца, которыми она окутала «дитя», словно одеялом. Существо тянуло к ней пасть, явно не насытившись, и ведьма спустилась с камня, обойдя его кругом, вернулась, держа в руках тяжёлый свёрток. Мишка заскулил и начал всхлипывать, когда она развернула саван, обнажая светлую головку в кучеряшках. Я обомлел, когда узнал этого ребёнка: он был очень похож на свою мать, которая считала своего сына утонувшим. На вид ему было около четырёх лет, и неясно, жив ли. Я с трудом сдержал Мишку, который дёрнулся в сторону опушки. Существо склонилось над бездыханным телом, вонзив острые зубы в прозрачное запястье, где осталось уже несколько отметин. Значит, он был жив, и я сделал шаг вперёд, но тут мне наперерез выскочил «заблудившийся» Тимоха и, ощетинившись, начал гудеть как закипающий чайник. Наши движения были почти одновременными, и когда он выпустил из пасти крысу, а существо набросилось на серую тушку, я успел схватить пацана и рвануть так, как никогда раньше. Ведьма зашипела и успела ухватить меня за волосы, отчего голова запрокинулась назад и шейные позвонки хрустнули. Боль на секунду ослепила, и в глазах потемнело от приближающейся бездны, пока хватка не ослабла: Мишка метко запустил в неё камнем, который с тупым звуком ударил ведьму точно в лоб. Из раны тотчас хлынула кровь. «Дитя» принюхалось, и ей пришлось отползти в сторону, пока тёмная аура не затянула рану, оставив на лбу лишь небольшую вмятину. Плачущий великан перехватил у меня ребёнка, запихнув кролика подмышку, и нам надо было успеть перебежать ручей, куда ей не было хода. Не могла ведьма перейти освящённое место: мне необходимо было хоть за что-то зацепиться, и найти в себе силы двигаться дальше, и Бог с тем, что это только суеверие. Крутой подъём всё сильно усложнял, и бежать пришлось тем же путём, каким мы сюда пришли. Была ли за нами погоня - я не знал, видел только впереди себя пятнистую шкурку, которая не отрывалась от меня на большое расстояние, служа ориентиром. Крашенная серебрянкой оградка не появлялась очень долго, и я уже собрался сдаться и лечь прям тут, дожидаясь своей участи, пока Мишка не заставил меня дальше переставлять ноги, подтолкнув в спину. Показавшийся фюзеляж на сегодня был последней точкой, куда бы я смог дойти самостоятельно. Лёгким не хватало кислорода, а горло саднило так, что я готов был сам себе его разодрать. Шею ломило нещадно, и каждое движение сопровождалось острой вспышкой боли. Тяжело привалившись к холодному металлу, я слышал, как Мишка пытается привести в чувство ребёнка: - Ванечка, ну проснись, проснись… - умолял он мальчонку, но тот повис у него на руках. Мишка уткнулся ему в грудь и громко зарыдал. Я тяжело перевалился на один бок, прислушиваясь к слабому пульсу, и слегка шлёпнул пацана по бледной щеке. Веки приподнялись, но осмысленность появилась немного позже. Малыш не расплакался, а только серьёзно посмотрел на меня зелёными, как у матери, глазами и протянул тонкую ручонку. Я слегка пожал её, совершенно не представляя, куда нам двигаться дальше: курлыканье приближалось, а мы сидели на месте. - Миш, бери мальчонку и бегите к бабе Мане. – Мне уже было не подняться, но слабая надежда, что они могут успеть добраться до Громового, ещё оставалась. Мишка плакал уже навзрыд и, поудобнее взяв кролика, а другой рукой обнимая ребёнка, он в нерешительности смотрел то на меня, то в сторону родника. Тонкая ручка притянула к себе голову великана, и Мишка успокоился, сев рядом. Веки ребёнка затрепетали, а глаза закатились, когда потихоньку начал подниматься ветер. Почти с младенчества Ваньке поставили диагноз «эпилепсия», только это и не болезнь была вовсе. Вихрь закручивался с такой силой, что мне пришлось закрыть глаза, чтобы их не засыпало песком. Тонкая воронка поднялась почти к небу, откуда хлынул дождь, оглушая шумом тяжёлых капель. Вихрь тут же их подхватывал, превращая в кристаллики льда, поднимая всё выше и выше. Разряженный воздух ухнул гулким раскатом, и ломаная, ослепляющая полоска рассекла небо, ударив в нескольких метрах от нас. Вторые два удара я уже не видел, поскольку обожженная сетчатка рисовала перед глазами разноцветные круги, зато я почувствовал, как меня отбросила волна такой мощности, что тело подскочило, как тряпочное, и с силой впечаталось в оградку, выбивая из лёгких остатки кислорода. Разлом в земле дотянулся до самого ручья, изменив его русло, и первое, что я смог услышать, так это ровное журчание родника почти у самых ног. С трудом разлепив глаза, я попытался хоть что-то увидеть, но размытый Мишкин силуэт чётче не становился. Он опять пытался привести в чувство мальчика, но, судя по холодным порывам, тот снова был далеко отсюда. - Ромка, нельзя ему так долго, – выл Мишка, уже посильнее шлёпнув по щеке. – Ой, прости-прости меня, – Мишка не мог успокоиться, но мальчонка, похоже, пришёл в себя. Зрение вернулось лишь частично, но я заметил, что Ванькино сознание совсем на волоске от того, чтобы насовсем покинуть тело, как в голову пришла простая мысль. - Вань, посмотри, кто сегодня хотел с тобой встретиться, – я забрал у Мишки кролика и примостил его на колени мальчику, положив ручку в синяках на мягкую шёрстку. – Он так долго тебя искал, что даже позабыл, как его зовут. Но ты ведь сможешь дать ему новое имя? – Ванька смотрел уже внимательно, пусть и с трудом удерживая голову. - Пушок, - он гладил длинные уши, с восхищением глядя на храброго кролика, который не испугался даже страшной ведьмы.