Притяжение

      Да, пусть будет так, пусть всё что угодно, но только не жалость, сочувствие, сострадание. Ни у кого на свете Драко не хотел видеть такие чувства по отношению к себе. И тем более от неё, зазнайки, выскочки, грязнокровки.       Драко долго стоял, прислонившись спиной к каменной стене, чувствуя каждым позвонком прохладу и неровность мрамора. Это успокаивало, охлаждало горячую кожу, усмиряло бешено стучащую кровь. Постепенно, тягуче медленно всё приходило в норму: дыхание, пульс, мысли. Прошло бесконечное количество минут, прежде чем Драко пошёл на урок, улыбаясь своим мыслям. Смятение Грейнджер было таким объёмным. Смущение, потрясение, раскаянье — чувства менялись на её лице стремительно, ярко, захватывающе. Целовать её оказалось таким… интересным… забавным… затягивающим.       Несколько следующих дней настроение у Драко было приподнятым как никогда за очень долгое время. Он просыпался очень рано, выныривал из бесконечных выматывающих снов, больше похожих на пытку. Ледяной душ, прогоняющий темноту из головы, слабость из крепкого тела, покрывая мурашками кожу поверх старых и не очень шрамов. Внутри всё звенело, дрожало от предвкушения, от ожидания неизбежной встречи.       Они встречались в столовой рано утром, и Драко садился неподалёку, всего в нескольких метрах от неё. Жевал, запивал, сглатывал, не замечая вкуса и не отрывая от Гермионы взгляда. Рассматривал внимательно, пристально, подолгу замирал, разглядывая плавные линии тела, чёткий изгиб бровей, красную от смущения кожу щёк. Она так красиво алела, покрываясь глубоким розовым румянцем вся — лоб, скулы, шея. Драко догадывался, что краснела от смущения и её небольшая упругая грудь. От этих мыслей взгляд у него становился горячим, жадным, раздевающим.       Он смотрел на Гермиону весь день, на уроках, в коридорах, в библиотеке. Разглядывал прямую спину, аккуратные коленки, узкие лодыжки. Прищурившись, рассматривал хрупкие запястья, длинные пальцы с короткими ногтями, перепачканные чернилами. Наблюдал за тем, как она движется, разговаривает, смеётся, думает.       Она чувствовала его взгляд, смущалась, краснела, начинала дрожать, нервничать. Но не смотрела на него, отворачивалась, отводила глаза. Пыталась не замечать, быть равнодушной, спокойной. Но у неё не получалось, и это просто невероятным блаженством наполняло Драко. Он достал мисс Заучку, смог зацепить лично её, сильно, крепко. От ощущения превосходства слегка кружилась голова, дышалось слаще, сердце билось быстрее, дни наполнялись смыслом.       — Похоже, крепко же тебя зацепило, Малфой, — насмешливо, сочувственно, неожиданно.       Поттер. Ему. Впервые за пять лет.       — Что?! — настолько неожиданно, что от удивления смысл слов не доходил до Драко.       — Прикидываешься опять. Глаз не сводишь, а признаться слабо, — понимающе, медленно, негромко.       Так разговаривают с другом. Или с идиотом.       — Гермиона стала такой красивой, я понимаю, что ты… заинтересован. Но ты же знаешь, что ничего у вас общего нет, она не для тебя, она даже не посмотрит в твою сторону.       Ярость, ослепительная, звенящая, пробежала электрически разрядом, сбила дыхание, вонзилась в виски.       — Шёл бы ты, Поттер, — змеиным шёпотом, роняя капли разъедающего яда презрения, отвращения, отвержения.       На это долбаное сочувствие, грёбаное понимание, на ненужное прощение. Оттолкнул плечом, пошёл, еле сдерживаясь, чтобы не завыть, не начать долбить стену кулаками, разбивая руки в кровь, прогоняя боль. Несколько человек, встретившиеся ему на пути, растерянно провожали взглядом, буравя недоумением его прямую спину.       Она выскочила из ниоткуда, как чёрт из табакерки, словно поджидала, караулила.       — Драко, нам надо поговорить, сейчас же, — звонким, раздражающим, приказным тоном.       Взгляд пристальный, в огромных ореховых глазах плескалась решимость, отчаянная храбрость. А ведь она его боится, ее просто трясло от напряжения, пальцы так судорожно сжимали палочку, что та в любой момент могла сломаться. Вся злость ушла, схлынула волной. Успокоение.       — Конечно. Я полагаю, наедине? — голос растекается карамелью, сладкой нугой.       Гермиона вздрогнула от неожиданной приветливости, от его подчинения, согласия. Страх расширил зрачки на всю радужку, делая глаза тёмными, просто огромными. Она закусила губу, но отступать было уже поздно. От вида её вздернутого подбородка и сжатых до бледноты губ у Драко сбилось дыхание — тёплое медовое наслаждение топорщит волоски на шее, бьёт забурлившей кровью под челюсть, выбивает все мысли, оставляет только дрожь на кончиках пальцев.       Он последовал за ней в пустой класс, с горячим интересом наблюдая за ее складками на юбке, за идеальной прямой спиной, вид у Гермионы — как у великой мученицы, идущей на смерть. Он присел на стол, вытянув длинные ноги и скрестив руки на груди. Само внимание, смирение, послушание. Внутри всё просто дрожало, рассекалось на миллиарды электрических разрядов. Бушующее пламя под ледяной маской. Этому он научился в совершенстве.       — Всю последнюю неделю ты очень странно себя ведёшь, смотришь на меня всё время. Не знаю, что послужило для этого причиной, почему именно я стала объектом твоего такого пристального внимания. И совершенно не хочу это выяснять, — заученная речь, слова вылетали как перезревшие горшины из стручка.       Стоит, дрожит, но смотрит прямо, и совершенно искренне.       — Милая, какая же у тебя короткая память, ты забыла о том, что между нами было?       Что-то происходит с ней, она так напряжена, взволнована. Что, чёрт возьми, происходит?       — Малфой. Вероятно, что-то произошло несколько дней назад между тобой и мной, что-то совершено ужасное, настолько, что я захотела забыть об этом. Именно поэтому я выпила «эликсир забвения», немного изменённую его версию. Я не помню всего несколько минут из своего прошлого, какого-то кусочка из жизни. Не помню, что говорила, что делала, кто был рядом.       Больно, как же больно. От такого удара прямо под дых потемнело в глазах. Драко судорожно сжал пальцы, стиснул плечи, пытаясь справиться с лихорадочным ознобом разочарования, пробежавшим холодным ветром по коже. Чёрт! Она опять ускользнула от него, убежала, спряталась. Чёрт!       — Если ты не помнишь, тогда почему же ты решила, что я к этому причастен? — сдавленно, еле слышно, сквозь зубы.       — Это логично, Малфой. Никто из моих друзей не мог бы сделать ничего такого, что я хотела бы забыть. А все эти дни ты таращишься на меня, как голодный гипогриф на тушку хорька!       — Вот даже как? Ну если рассуждать логически, то с какой стати МНЕ что-то делать с ТОБОЙ?       Чёрт, не отпускает, ноет где-то внутри, наполняется чернотой, злостью, холодом.       — Я не знаю… Сама не понимаю, почему, но я точно знаю: что-то, что я забыла, связано с тобой, — растерянно, грустно, почти шёпотом.       Гермиона присела на самый край парты, юбка задралась, полоска нежной загорелой кожи подействовала на Драко, как красная тряпка на быка.       — И что же ты хочешь от меня сейчас? Чтобы я напомнил тебе о том, что ты забыла? А ты не подумала, что, возможно, это ты сделала нечто такое настолько ужасное, что тебе оказалось легче забыть об этом, чем вспоминать, — Драко весь собрался, внутри все мысли, чувства, ощущения скрутились в тугую спираль.       Он не отрывал потемневших глаз от тонких пальцев, убиравших каштановую прядку за аккуратное ухо.       — Я?! Малфой, я не делаю плохих вещей! — строго, насмешливо, чуть презрительно.       Что же она помнит?       — Ты предложила мне себя, сама, всю, целиком. Набросилась на меня с поцелуями, порвала рубашку из чистого шёлка, расцарапала всю грудь, прокусила от возбуждения губу… Продолжать?       Даже если бы весь мир рухнул, звёзды посыпались бы бусинами, даже тогда Гермиона не была бы в такой растерянности, как сейчас. Она смотрела на Драко расширенными, тёмными от потрясения глазами и нервно сглатывала.       — Это неправда… Ты всё врешь…       — И зачем мне это? Зачем мне обманывать? — спираль внутри сделала ещё виток, скручивая нервы, обостряя чувства.       — Ты… сволочь! Я не могла, да ни за что на свете! Нет! — Гермиона тряслась как в лихорадке, вцепилась в край стола и так сильно сжимала пальцы, что кожа на руках побелела.       Она пристально всматривалась в лицо Драко, пытаясь увидеть признаки лжи, насмешки.       — Хочешь доказательств? Это так легко устроить, — он оказался рядом в один миг, плавным, кошачьим движением.       Упёрся бедрами в её колени, ладонями по бокам от неё на шероховатый стол. Потрясающе близко, возбуждающе рядом. Чувствуя её запах, терпкий, скошенной травы, полевых цветов, такой женский, чувственный. Эта близость, её кожа, розовое на золотом, её тепло, проникающее в глубину до самого нутра, её непередаваемый, особенный аромат. Всё вместе просто до боли будоражило, разжигало, выбивало все мысли из головы. Оставалось только чистое, яркое, пожирающее желание, такое сильное, что противиться не было никакой возможности. Ореховые глаза так близко, Драко видел янтарные крапинки на радужке, чувствовал мятное горячее дыхание на своих губах и плыл, растекался тягучим медовым предвкушением.       Если бы звёзды на небе горели надписью: «Драко хочет Гермиону», если бы великий провидец предсказал силу его влечения, даже если бы он сам смог совершить скачок в будущее и увидеть себя сейчас со стороны… Он бы всё равно никогда этому не поверил. Невозможно. Чистокровный аристократ и дочь маглов. Белоснежная тонкая рубашка из шёлка небесных бабочек и копна каштановых спутанных волос. Породистые скулы и пальцы, перепачканные чернилами. Презрение и равнодушие. Высокомерие и невероятная смелость.       Он прикоснулся самыми кончиками пальцев к золотистой коже, провёл по скулам, по губам, поймал подушечками пальцев её удивлённый вздох. Провёл линию по упрямому подбородку, по шее, прижал дрожащие пальцы к бешено бьющейся вене под тонкой кожей. Остановился во впадинке между ключицами, обвёл хрупкие косточки и замер над маленькой пуговицей. Всё это время Драко смотрел Гермионе в глаза, не отрываясь, не отпуская. Видел, как смятение сменяется пониманием, следом проступает растерянность, но всё сметает нарастающее возбуждение. Настолько сильное, что Драко ощущал его всем своим телом, всеми оголёнными нервами, застывшей душой.       Он очень медленно, невозможно долго склонялся к её губам, растягивал предвкушение, запоминал это ощущение невероятного наслаждения. Впитывал его в себя, в каждую клеточку, в каждый кусочек кожи, наполнял себя этим возбуждением до самого верха, до мурашек по телу, до ледяных иголок в затылке. Ореховые глаза закрыты, мягкие губы совсем рядом. Гермиона дрожала, плавилась, звала.       — Видишь, милая, мне незачем тебя обманывать. Я всего лишь прикоснулся к тебе пальцами, а ты уже течёшь как мартовская кошка, — обжёг он её губы своими злыми словами в отместку за своё разочарование, за своё желание, такое сильное, что он был почти на грани.       Унизил за всё её равнодушие, за желание забыть, за свою боль от её поступка.       Он ушёл, почти убежал, спрятался от нахлынувшего раскаянья. Уже в дверях, взявшись трясущейся рукой за медную ручку, он не выдержал и посмотрел на неё. Она сидела всё в той же позе — на столе, побелевшие костяшки вцепившихся в дерево пальцев, сбитое, рваное дыхание. И огромные ореховые глаза. Смотрят на него, полные слёз и детской обиды.       Да, пусть будет так, подальше от него.       Громкий стук захлопнувшейся двери больше был похож на удар молотка, забивающий гвозди в крышку гроба.