Три части одного целого

Снова сонная тяжесть заполнила мои ноги, руки, грудь болела, глухо и холодно, будто на нее положили гранитный камень. Я походила по комнатам, я уже не сомневалась, что все это не сон, либо сон такой, что уже и не проснуться. Где-то за окном проехала машина, шурша мягкой резиной по асфальту. Я была одна и никого больше не существовало, ни соседей, ни сквозняка, ни звезд, ни предрассветного тарахтения птиц. Вдалеке неслась серена, кто-то умер этой ночью, кто-то воскрес. Тошнотворное утро. Меня мутило, знобило, не было сил никуда идти, хотя уже шел второй день сдачи курсовой, мой убогий макет пляжного домика, который я срисовала со старого журнала по дизайну помещений еще неделю назад, с трудом дотягивал до зачета. Все это и раньше не имело для меня значения, сейчас же выглядело просто смехотворным. Обед почти закончился, а я все еще валялась на своей одинокой кровати в полтора спальных места с серым постельным бельем, почти дрожа от волнения, холода и жажды снова тебя увидеть. Ты обещал вернуться, я ждала тебя к трем, как и в тот раз. Но в три ты не появился, и у меня скрутило живот. С половины четвертого до шести вечера я металась от окна к окну, из угла в угол. Я не могла взять себя в руки, не могла ничего делать. Все утратило смысл, все перестало радовать, я ничего не хотела кроме тебя, эта необходимость была настолько всеобъемлющая, что я даже физически ее ощущала, кости ныли, живот капризно тянуло, пустой желудок бестолково выделял кислоту, разъедая язвы. К ужину явился Рио, пришлось объяснить, что дядюшка уехал по делам. - Он больше не вернется? – почти ликуя, спросил он. - Не знаю, - и мне с трудом удалось сдержать подкатившее отчаяние. Присутствие Рио было несносно, я выкручивала пальцы и пыталась спокойно сидеть. Больше не в силах выдерживать его рядом, мне пришлось изобразить еще более болезненный вид, Рио нехотя оставил меня отдыхать, вместе с ним ушло и солнце, нырнув под сплошную линию домов. Я ждала, и пока я ждала мира не существовало, я клевала носом, но не могла уснуть, меня охватил невроз. Три успокоительные таблетки упали в мой воспаленный желудок, вода смешалась с соляной кислотой, я снова начала переживать случившееся, бесцельно, все неслось кадрами, по кругу. Ни слабость, ни дрожь, ни тошнота меня не покинули после долгого тяжелого сна, сидеть взаперти больше не было сил, я решила доползти до института, хоть как-то отвлечься, сегодня был последний день сдачи курсовой. У меня было три часа до нужного времени, мне пришлось сварить кофе, я взяла старый пыльный ежедневник, почти еще новый, как и любой ежедневник, лишь на первой странице которого был записан какой-то непонятный номер. Я решила все воссоздать, для того чтобы хоть чем-то себя занять, для того чтобы пережить это вновь, для того чтобы это осталось. Я писала сбивчиво, начала, конечно, с тебя, расплакалась, потом вспомнила маму, папу, так мне стало больно и сладко от этих воспоминаний из детства, что идут на первых страницах; я плакала жадно, много и громко, хотела насытиться этими слезами, как если бы откусывала пересохшим ртом спелую дынную мякоть. Успокоившись, я почувствовала облегчение, небольшую сонность, как после дневного сна, еще полчаса я скребла ручкой на толстых листах ежедневника. Первые страницы хранят разводы от моих страданий, наше начало было облито моими слезами, наш конец еще оставляет варианты. Я влезла в толстый трикотажный свитер, с большим овальным вырезом, обнажавшим косточки моих худеньких плеч, слабенько-бежевый, но не ему было тягаться с моей бледностью. Периодически вздрагивая от холода, я причесывалась, спеша уже вырваться отсюда, будто бы где-то мне могло стать легче. Шуршание в сумке, глухие шаги за дверью, звонок. Я пулей метнулась открывать, не посмотрев, не спросив. - Ты обещал вернуться вчера! – чуть ли не плача накинулась на тебя я. Тело загудело, все вокруг стало облачным, мягким, я снова тебя видела, мир раздавил меня, уже красочный, до боли ядовитый, насыщенный, живой. - Хм… Я обещал вернуться «завтра», а «завтра» это «сегодня», было же утро, - оправдывался ты, не ожидав подобного натиска. - Ну, то есть вы… - опомнилась я. Какая же я дура. Счастье пульсировало у меня в голове, я часто дышала, пятно перед глазами немного мешало тебя рассматривать, осознавая, не веря. - Нет-нет, давай мы оставим господина Айзена, это слишком… целомудренно, слишком по-светски, – задумчиво улыбался ты, закрыв за собой дверь. - Вам не угодишь. «Дядюшка» вам не нравится, «господин» тоже… - наигранно сердито бурчала я. Ты согласился с моим бурчанием и пожал плечами. - Ты готова? – у тебя было свежее, гладкое лицо. - Господин Айзен… Гм… В общем, мне тут надо съездить кое-куда, в институт вообще-то, иначе меня исключат, я и так еле учусь, вы не против меня недолго подождать? Я быстро, я очень быстро! - я еще с минуту извинялась, обрисовывала свои учебные достижения, меня невозможно было заткнуть, меня переполняло облегчение и дикая радость, я путалась в своих словах. - Стой-стой, я понял, - положив руки на мои разгоряченные счастьем плечи, ты решил меня успокоить, - я пойду с тобой, я не хочу сидеть в четырех стенах, тем более погода такая солнечная… - Со мной?! – оборвала тебя я. - Мне что же, нельзя? – сделав грустное лицо, подшучивал ты. - Вас же увидят… - я недоумевала. - А почему это плохо? – ты тоже недоумевал. - Кхх… Гм… Ну… - красноречиво начала я, - Ну, хотя бы потому что вы не человек… - Это стереотипы, - ты улыбался, снова обнажая острые влажные клыки. - Ну, еще ваша одежда… Нет-нет! Она замечательная! Но очень уж… экстравагантно, - сгорбилась я, пытаясь понять, брюки на тебе были или что? - Хм… Да, здесь я просчитался… - ты придирчиво себя осмотрел, - но это же не проблема, найду новую, - все-таки извернувшись, довольно парировал ты. Выбора у меня не было. - В магазин что ли пойдем? Ну ладно… Я просто не уверена, что у меня хватит денег… Вы, наверное, подумаете, что я жадина, - загрустила я. Мне и в голову бы не пришло, что мы с тобой окажемся в такой бытовой ситуации. - Деньги? Правда, Гин меня не зря предупредил, на что-то он все-таки годиться. Да, есть какие-то разноцветные бумажки. Идем? У нас не так много времени, Никки, - я вся разомлела, мне нужно было время сообразить, что к чему. Засуетилась. Каждые три секунды я оглядывалась, проверяла на месте ли ты, не исчез ли снова, боялась снова потерять это странное наслаждение, с меня разом сняли это невозможное ожидание, не уверена, что вынесла бы разлуку вновь. Я знала тебя двое суток, я обожала тебя двое суток. Я любовалась тобой, не могла успокоиться, я жаждала снова отправиться в этот удивительный мир, вся была словно в горячке, носилась по квартире, снова расчесывалась. Наконец-то мы сгруппировались у выхода, я неуклюже обувалась, вдруг отражение в зеркале перед моим носом застало меня врасплох. Я выглядела ужасно, у меня было серое лицо с болезненным румянцем, красные воспаленные, припухшие глаза, вся я была чудовищно маленькая, замученная, мне было невыносимо себя наблюдать, волосы казались сальными ниточками, я спешно убрала их за уши, чтобы хоть как-то замаскировать. Выпрямилась. Обувшись, на твоем фоне я не тянула даже на твою маленькую племянницу, о родстве не могло быть и речи, я могла изобразить лишь чахоточного беспризорника. Я потянулась к шкафу, внутри забрезжила надежда, когда я увидела свои шикарные, почти новые туфли, те, что я один единственный раз надела на выпускной. Стать хотя бы на несколько сантиметров повыше. Я шумно захлопнула дверцу, снова оставив туфли прозябать в темноте. Уж лучше как есть, поплетусь где-нибудь сзади, бесшумно, крадучись, прячась за твоей широкой спиной. Иначе все будут тычеть в меня пальцем, хохотать и дивиться, позорище будет неизбежное и оглушительное, я буду унижена, осмеяна и поделом. Нелепый вид подразумевает кроткость характера и скромность костюма, иначе забьют. И все-таки я не могла не злорадствовать, я семенила рядом с тобой, и сердце мое обливалось кровью и патокой. Предвкушала, как все будут стоять с разинутыми ртами, разглядывая моего дядюшку, грезы рисовали меня, держащую тебя за руку: мои глаза были слегка прикрыты, собирая ошеломленные взгляды, я чинно вышагивала рядом с тобой, а ты улыбался своей обворожительной улыбкой и барышни около нас краснели, хихикали, теряли равновесие, а их кавалеры сухо отвешивали нам поклоны, вежливые, но ледяные, и все восхищались мной, моей миниатюрностью, благопристойностью, умеренностью – пасхальная открытка, одним словом, даже противно. Кое-как, краснея за себя и стараясь помалкивать, я довела тебя до торгового центра. Было двенадцать дня, нас окружала тихая гадливая мелодия, разливающаяся по полупустынным в такие часы залам. Убравшись с открытого воздуха, я почувствовала себя увереннее, перестала горбиться и отставать, снова могла поддержать беседу, как мне того действительно хотелось. Ты любишь поболтать, но немногочисленные прохожие на нашем пути так сильно меня смущали, их мимолетные взгляды, казалось, сверлили меня насквозь, ненавидели меня, испытывали презрение, хотели отскрести меня от тебя как кусок засохшей грязи с новенького ботинка. Я торопилась, опускала голову и отвечала невпопад, старалась идти на пару шагов дальше, и вообще выглядело все ужасно. Ты не придавал значения моей нервной конспирации, ты был весел и бодр, я расправила плечи, подпитываясь твоей неиссякаемой энергией. Ты увлеченно рассматривал витрины и советовался со мной, я рассматривала тебя и бессмысленно подавала голос. - То, что нужно, - ты довольно кивнул в сторону претенциозной витрины и уверенно шагнул внутрь. Я рассеянно прочитала вывеску, сдвинула брови и поспешила вдогонку. Не знаю, как так вышло, но ты выбрал самый буржуазный магазин из всех, что были представлены. Пару раз я была здесь с мамой, страшилась цен и старалась ничего не задеть, не дай бог. Ты совершенно не растерялся, сходу определяя свое будущее одеяние. Я раскрыла рот. Выбор между серыми и белыми носками давался мне с боем, я не могла подобрать себе даже джинсы, мне всегда требовался взгляд со стороны, а потом я еще долго себя уговаривала, мысленно подбирала к ним кофту подлиннее и пыталась себя убедить, что ничего из этого меня не полнит. А ты совершенно расслабленно перемещался между этих сверкающих вешалок и недружелюбно лоснящихся тканей. Здесь пахло отциклеванными досками яхт, розовым Дом Периньоном, теннисными ракетками и высокомерием, а еще здесь была я. Мимо меня промелькнуло что-то красное и приземистое, не успела я и глазом моргнуть, как около тебя образовался какой-то педик, здешний приказчик, подобострастно выплясывая вокруг тебя, почти вылизывая твои подошвы. И так и сяк, прогибаясь, подпрыгивая на одной ноге, освобождая тебе дорогу, он щебетал своим приторным сопрано, манерно и невообразимо, предвосхищая результат примерки рубашек, которые ты скидывал в его беспокойные, порочные руки. - Никки, ты куда пропала? – выискивая меня поверх стендов с одеждой, ты ласково кивнул мне в сторону примерочных. Педик ощетинился, взглянув на меня исподлобья. Он был низок, плотен, коренаст и суетлив. Мы поняли друг друга. Я сложила руки на груди и прищурилась, он ухмыльнулся и, вздернув свой короткий нос, ринулся за тобой, удерживая ворох нарядов. Он был безжалостен ко мне, наступал на ноги, его кофта с невыносимым принтом огромных красных бутонов мелькала перед моими глазами, туда-сюда. Подвизгивая тебе через шторку, он таил страстную надежду пробраться в твою примерочную, под предлогом предложить что-нибудь еще. Ты вышел, педик схватился за сердце, я прикусила нижнюю губу. Совсем близко, прямо напротив этого притона рабовладельческой моды, красовались в жизнерадостной витрине прекрасные голубые клетчатые шорты, простые и понятные, с бодрыми кремовыми сандалиями рядом. Отличные шорты, отличные цены, дядюшки всего земного шара сейчас согласно кивают щекастыми лысыми головами. Не тут-то было. Самыми безобидными оказались черные узкие брюки, которые я еще до примерки отметила как вызывающе-пижонские. Дальше выглядывала матовая, бледно-салатовая, очень приталенная рубашка, с ядовито-черными манжетами, воротником и вертикальной полосой пуговиц, сверху на тебе идеально, даже чрезмерно прелестно сидела черная новомодная куртка-пиджак с замшевыми широкими лацканами и такими же замшевыми облегающими рукавами. - Ну что? Ты довольна? Так нормально? – покрутившись передо мной, невинно интересовался ты с видом человека, которому совершенно наплевать на свою внешность. Да, я была довольна, мне осталось только разрыдаться от переполнявшего меня бессилия перед твоим даже не журнальным, каким-то бесконечно очаровательным, идеально-книжным образом. Я сжала пальцы и опустила глаза, в висках пульсировала кровь так сильно, что казалось, все это видят. Ты решил так и пойти, я уже ничего не могла произнести, молча поползла к кассе, забыв про стоимость тряпок. Педик проник за прилавок, охая и рукоплеща, на дисплее кассового аппарата выставили счет, я сглотнула. На моих глазах ты вытащил из кармана обновки пачку денег, свежую, хрустящую, нераспечатанную. Педик меня возненавидел; мы оба таращились на эту вульгарнейшую стопку купюр, как на что-то невозможное, неприличное, как если бы ты публично решил оголиться, даже хуже (ох, если бы). Отсчитав нужное количество, попросив меня проверить и удостовериться, что ты все правильно делаешь, мы расплатились и вышли, оставив злобного гомосексуалиста провожать тебя глазами полными слез, отчаяния и неудовлетворенности. Я снова злорадствовала, но понимала, от чего тоскует и свирепствует низкорослое меньшинство за кассой. - Вы что, деньги там печатаете? – все-таки стопка банкнот не выходила у меня из головы, шокировав меня почти не меньше остального. - Кстати, хочешь чего-нибудь? – ты снова вытащил эту кошмарную пачку, - тут вроде еще что-то осталось. – Рассматривая ее толщину, предположил ты. Я ужасно смутилась и запротестовала, размахивая руками. - Что-то? На это что-то можно купить машину… - забурчала я, - Очень красивая одежда… - все-таки расщедрилась на похвалу, не удержалась. - Вроде ничего, - равнодушно согласился ты. Мы вернулись к дому. Ты с осторожностью посмотрел на мою машину. - Нет-нет, я лучше посижу сзади, - пытался отделаться ты от моих уговоров сесть на переднее сиденье. Всю дорогу я распиналась о том, в чем действительно знала толк – о машинах. Ты со всем соглашался, совершенно ни черта в этом не смысля. Оказалось, ты с трудом представлял себе устройство двигателя и я была польщена тем, что могу хоть где-то блеснуть познаниями. Я периодически оглядывалась назад, контролируя твое местоположение и вообще. Поездка шла великолепно, я начала понемногу к тебе привыкать. «Как он на них ездит? Фига они огромные», - комментировала я двадцать второй радиус синей пятерки эмки. Ты посмеивался, не разделяя мою слабость, разводил руками и говорил, что все они одинаковые. Пока я спорила, мы приехали. Дорога от машины до нужного корпуса через кучки студентов полностью истощила мои силы. Как и в моих мечтаниях - все пялились, правда удовольствие это оказалось сомнительным, я снова почувствовала за себя стыд. Я почесывалась, сутулились, в общем, вела себя как обычно, ты шел сзади, вертел головой и расспрашивал о всяких учебных нудностях. Мы поднялись на второй этаж, шли по коридору к нужной аудитории, здесь собирались студенты постарше. Девочки, как водится в вузах, которые несколько престижнее и свободнее обычных, выглядели чуть пристойнее уличных куртизанок, они нагло оглядывали тебя с ног до головы и их хищные губы перешептывались между собой, изучая тебя под лупой. Мы внесли разнообразие в тягомотину студенческих будней, определенно. Оставалось двадцать пять минут до конца сдачи моей работы, я наказала тебе ожидать у двери, дала напутствие и очень за тебя волновалась, оставляя одного со стаей голодных, молоденьких женщин. Я поскреблась в дверь, бросила последний жалостливый взгляд и скрылась в шуршащем, влажном пространстве.