Три части одного целого

      Пока мы прохлаждались на лавке, я все время слышала какое-то фырчанье поблизости, приближающееся сопение и шорохи за спиной, когда оно стало решительно навязчивым, мне пришлось невольно обернуться. Лабрадор был хитер, но толст. Он незаметно подползал лежа на животе к нашим спинам, и как только он понял, что его обнаружили, было, попытался прошмыгнуть под лавку, но его толстая мохнатая холка терлась о деревянные перекладины нашего сиденья и мешала свершению его хитрых замыслов. Ты почувствовал у себя под ногами характерное шевеление и стыдливое урчание, завертелся, пытаясь понять, что происходит. - Какой же ты упитанный, неудивительно, что ты там застрял. Иди-ка сюда, иди-иди, – наклонившись и заглядывая к нашему гостю в его вынужденное убежище, пытался ты его выманить. - Давай-давай, еще немного, какой хороший пес. Хороший, хороший, иди сюда, я тебя поглажу. Лабрадор доверчиво завилял хвостом и радостно подлаивал, засуетился, неуклюже протискиваясь между твоими ногами на волю. Пока он выползал на свободу, ты с удовольствием почесывал его мягкие бока, гладил жирную спину, и ласково его подбадривал. Ах, какая восторженная картина, принц играет с собакой, пристрелите меня кто-нибудь. - Ну, я вообще-то тоже толстовата, может, и меня приласкаете? – саркастично забурчала я, сложа руки на груди и нахмурившись. Эта псина мне сразу не понравилась. Ты повернулся ко мне и рассмеялся, освободив левую руку, едва щелкнул меня по носу, даже скорее ущипнул. Твои пальцы пахли собачатиной. -Ну, ты чего, Никки, посмотри какой славный, - ты снова начал тискать толстяка, демонстрируя мне свое умиление и пытаясь его же мне и привить. - Я ревную, - мрачно прохрипела я и надулась. - Ты что, не любишь животных, Никки? - ты снова рассмеялся, наблюдая мое нелепое недовольство Видя твое радостное лицо, я невольно заулыбалась, я действительно потешно возмущалась, мне стало смешно, я нехотя закряхтела, искоса посматривая на тебя и на псину, она была действительно забавной, мне тоже захотелось ее погладить, но тут вернулась его хорошенькая хозяйка. Смотря на ее острые худосочные коленки, я сразу поняла, кто брал на себя обязанность принимать пищу. Как можно было догадаться, баба сразу заохала, закрутилась, стала благодарить, что ты присмотрел за ее любимцем. Лабрадор наконец-то выполз и начал нарезать круги около тебя, периодически подсовывая тебе свою наглую морду. Ты тоже бывал добр. К животным, к детям. Какая глупость, но дети тебя обожали. Ты разговаривал с ними как со взрослыми, они приходили от этого в полный восторг, любил угостить их чем-нибудь сладким, рассказать что-нибудь эдакое, а особенно они обожали когда ты показывал им свое сверкающее волшебство, они хлопали в ладоши, визжали, подпрыгивали и почти бились в припадке. Терпеть не могу детей. - А чего своих не заведешь, раз тебе они так нравятся? – однажды спросила я и тогда ты изобразил на лице сплошное негодование, смятение и непонимание. - Это как это так «заведешь»? – ты искренне недоумевал. - Ты вроде должен знать как, - засопела, щурясь и злорадствуя, сама не понимая чему. - Ну это же не коты… С ума сошла? - Тогда хватит с ними сюсюкаться, разбалуешь еще, - обиженно пробормотала я. Ты рассмеялся и погладил меня по голове, на что я в ответ стала тереться мягкой щечкой о твою ласковую руку. Я единственный любимец, который у тебя на иждивении, я позаботилась об этом. Пока я корчила недовольное лицо и отпугивала им собачницу, нас обнаружили. Я видела как Рэббит и ее грудь подпрыгивали и неслись в нашу сторону, а мой неверный плелся сзади нее, раздосадованный своим унылым фиаско. Я не хотела его видеть, все, что нас с ним связывало еще этим утром, умерло этим днем. Я не испытывала ненависти, но мне было тошно, больно, меня предали и я хотела отмщения, сейчас же, сею же секунду. Рио выглядел жалко, настолько жалко, что мне стало за него стыдно, он подошел к нам, и я отвела взгляд, он тоже не решался на меня посмотреть. Если бы не ты, возможно, я бы устроила сцену, нет, итальянской страсти я бы, конечно, не продемонстрировала, но и смолчать бы мне не удалось. Если бы не ты, этого и вовсе бы не случилось. С меня было хватит этой девки, этой псины, этой прогулки, я устала, я хотела уже в полной мере разделить твое сверхъестественное бытие без посредников, без наблюдателей. - Мы уезжаем, - рявкнула я. Рэббит немного притихла, почуяв твердость моего решения, я слышала только ее вялые тихие возмущения за своей спиной, пока мы возвращались к машине. Мы заняли те же позиции, я включила радио, это хоть как-то отвлекало меня от присутствия Рио, который все же делал попытки подлизываться ко мне с глазами побитой собаки. Меня взбесил его жалостливый виноватый взгляд, его угодливый голосок, нет ничего на свете омерзительнее, чем расхлябанный, плаксивый мужик, я бы линчевала таких еще в младенчестве. В черном лаке моей машины мчались бесчисленные ночные огни, сменяя друг друга, обращались одной огненно-желтой линией и я с возмутительным превышением нарушала скоростной режим. «Я бегу за тобой, в глубокое синее море, дорогой, я бегу за тобой..» упруго пульсировала в моих ушах мелодия из приемника. Я всегда была суеверна. Сколько проницательного совпадения, вы поглядите. Бог, вы ли это небрежно подбрасываете мне знаки? Или это Дьявол пытается предостеречь меня от соблазна большего, чем он сам может мне предложить? Да разве же мне нужны ваши знаки? Я давно наглоталась этой черной горькой воды, мой океан поглотил меня смеясь, мои легкие наполнены его аспидными бриллиантовыми водами, мое дыхание существует лишь им. Пред моими глазами невольно возникли сочные сцены из гаденькой ленты про лесбиянок, где звучал этот нудный мотивчик. Я поморщилась. - Дядь, а вы как вообще думаете, однополая любовь – это нормально? – погрузившись в кинематографические флешбеки, я вклинилась в размеренный ход общей занятости, вызвав озадаченное молчание. - Это все моя рубашка? Да? - прихмыкнув, отозвался ты. Я скривила рот, вспомнив о том, что у нас были зрители и приумолкла. Хотя мне еще хотелось над этим поразмыслить. Я переключила станцию, какой-то рэп про тачки и большие женские задницы – дальше, волосатое гитарное старье – дальше, Bob Sinclar образца 2000 года, это была отличная пластинка – то, что нужно. Это был хороший год. Правда, в музыке ты разбирался так же, как свинья в апельсинах и слушал какую-то доисторическую нудятину, гармония у тебя, видите ли. Мы быстро достигли цели, я уж постаралась, через десять минут мы уже подъезжали к нашему сонному институту, в это время Рэббит под предлогом обморожения - «злюка Николь не захотела опустить крышу» - пыталась пробраться к тебе в карман, отогреть страдающие на морозе культи, тоже мне, Скарлетт О'Хара. Рио давно иссяк, перестав наблюдать за предсказуемой судьбой домогательств на заднем сидении. Я резко затормозила и любовь за моей спиной закончилась, так и не начавшись. - Выходите здесь, дальше нам с вами не по пути, - мои стеклянные глаза смотрели куда-то вперед в пустую ночную непрозрачность. - Что? Здесь? А как же я доберусь до дома, уже так поздно! Я никуда одна не пойду, - страдальчески возмущалась рыжая, разыгрывая пошлую сцену, - Если вы хотите меня проводить, я совсем не буду против, - уставилась на тебя она, довольная своей смекалкой и изворотливостью. Из меня брызнул ядовитый смешок, Ретт Батлер предался безмолвному прощанию, деньги Конфедерации и честь мамушки-Николь остались неприкосновенны. - Рио тебя проводит, – не отводя своего туманного взгляда от пустоты, я разрушала зыбкую скуку ее фантазии, ломался пряничный домик в Монако, рассыпались золотые браслеты, таяла круглолицая латиноамериканка с пушистой щеточкой для пыли,. - Нет-нет, ну что ты, Никки, это же твой парень, мне будет очень неудобно, я не согласна, ни за то! Ты так добра! Меня лучше проводит твой дядя, а вам с Ри есть чем заняться и без меня, - с хохотком и вздохами извивалась бедняжка. -Да-да, Рио проводит, с удовольствием проводит, - я смаковала каждый слог, медленно растягивая предложение, мой язык болел от напряжения, мое сердце разъедала злость. Я резко повернула голову, Ри от неожиданности вздрогнул, первый раз он что-то понял без слов. Он мямлил, пытался кое-как возразить, но я ничего не слышала, в моих ушах шипела ледяная обида. От меня оторвался кусок моей жизни, прошлое уходило от меня, сгорало как лист тонкой папиросной бумаги, но я больше не чувствовала той свойственной мне необходимости его задержать. Наоборот, сквозь боль, сквозь обретенное одиночество я находила, даже еще только училась находить это непривычное ощущение свободы. - Не иначе, девочка моя. Свобода – единственный способ, единственная дорога на пути к истине, к Богу, как тебе угодно, - говорил мне ты. - А как же любовь? – спрашивала я. - Любовь – рабство. Добровольное, очаровательное. Я дам тебе совет: если получится – не люби никого никогда. - Но как же так? Я тебе не верю, ты просто сам иначе не можешь, ведь когда любишь кого-то, то ты готов на самопожертвование, и тебе это за счастье кажется, за высшее благо… И к тому же, Айзи-тян, можно же любить бескорыстно, ничего не прося взамен. - Это все идеальная абстракция. Ты никогда не сможешь любить другое существо, не требуя ответной любви, то же самое, что ты не сможешь читать книгу, не осознавая слов, а какой тогда смысл ее читать? Все это несвобода, а в ней нет жизни, нет развития. - Но ты не можешь себе приказать… - Все это придет потом, Никки. Независимость, свобода от всех слабостей - это слишком сложные состояния, ты не можешь осознавать их, не можешь выразить понимания. Да, я не понимаю твои мудрствования, миры в которых ты существуешь, слишком далеки от меня. Ты существо такого порядка, что простым душам его не принять. Твоя любовь не боль приносит, она как доменная печь размером с галактику, в ней даже пепел сгорает, твоя любовь похожа на раскаленный безвоздушный ад. Это правильно, что никто ее не застал, ну, кроме той белокурой бедняжки, она была, наверное, святая, раз не вздернулась рядом с тобой, хотя кто ее знает… Им понадобилось минут десять, чтобы смириться, успокоиться и все-таки вытащить свои зады из моей машины, пока я молчаливо и хладнокровно излучала безразличие и решимость, и никто не знал, что мои глаза ни черта не видят за пеленой слез, едва держащихся на веках. Прощание было чрезвычайно утомительно, если бы я не завела двигатель, Рэббит в предсмертных конвульсиях принялась бы перечислять те обширные услуги, которые она готова была тебе оказать, возможно даже здесь, возможно даже бесплатно. Я включила передачу, моя ступня знакомо давила на гладкую педаль, я вцепилась руками в прохладную мягкую кожу руля, мое застывшее тело продрогло. В правом зеркале я увидела медленно удаляющиеся фигуры, в тот вечер я видела их последний раз. *** - Устала? – в мой разрушенный мир пробрался твой голос, такой же бархатный как эта облачная ночь. Слезы обрушились вниз, уже холодные, остуженные порывистым сквозняком. - Да, простите меня, пожалуйста, - сквозь боль в горле я старалась держать голос, я не хотела, чтобы ты знал о моих глупых страданиях. - Тебе нужно отдохнуть, я тебя оставлю до завтрашнего утра… - Что? Нет! – синхронно с твоей оборванной фразой я резко затормозила и стала неистово протестовать. Этого мне еще не хватало. – Я не хочу! Пожалуйста! Не уходите больше! Не бросайте меня одну, я не хочу, не хочу! Я пойду с вами! – я испуганно вопила, обернувшись к тебе всем телом, я почти перевалилась к тебе на заднее сиденье, так сильно я боялась, что ты снова меня оставишь. - Так я же всего на… -Господин Айзен, ну пожалуйста, не уходите, ну пожалуйста, ну пожалуйста, - перебивала я, у меня не хватало дыхания, я забыла про Рио, теперь меня волновал только ты, как тому и положено. - Хорошо- хорошо, не волнуйся так, Никки, - твой удивленный голос осторожно меня успокаивал. Так-то лучше. Я влачила прелестное холостяцкое существование, и теперь мне пришлось за это расплатиться. Еды не было, кровать стояла одна и та на полтора спальных места. Идея пристроить тебя в моем логове больше не казалась такой блестящей, я снова оттопырила горб, мой акулий плавник. Поток холодных лунных фотонов слабенько освещал всю площадь моего жилища, я включила только верхнюю подсветку, мягкий желтый оттенок немного оживил тишину полночи. Рассеянный свет плавно ложился на твое лицо, придавая ему спокойное золотистое сияние, едва темнея у висков, у легкой впалости под скулами. С этим освещением выгодно смотрелась даже я, а тебя оно даже не украшало, оно просто показывало всё как есть, без утайки, без западающих теней, засветов, неточности. Все дело в генетике, как ни крути, вот уж кому действительно повезло. Меня бросало то в восторг, то в отчаяние: эта беспрекословная стройность, гладкость, симметрия, здоровый цвет лица, здоровые блестящие волосы, ширина плеч, длинна пальцев, длинна рук, ног, шеи, и все-то друг другу подходило, ну почему, почему так, за что? Почему кто-то обретает все: ум, талант, красоту, силу, а другим остается только возможность за этим всем наблюдать, лишь со стороны, лишь издалека? Почему я не могу от нее отказаться, от чужого мне, инородного, чуждого по природе своей? Ты все забрал себе, ты не просто хозяин, ты и есть эта совокупность достоинств. Не обретенное преимущество; ты не вышел из сиротской нищеты, затравленности, грязи, боли, голода, несвободы, а затем добился всего, небывалых высот, достатка, получил вещи, которыми никогда прежде не обладал, нет, это же совершенно, в корне противоположное, исключительно иное качество – ты уже родился таким, ты правил всем изначально, ты никогда не знал другой шкуры, ты располагаешь богатством и не знаешь его цены, ты никогда ей не интересовался, это все твое от рождения: форма носа, овал лица, тембр голоса, гениальность ума, ловкость речи. Ты наверное даже никогда не болеешь, у тебя прекрасный иммунитет, твердые блестящие ногти, безукоризненная осанка. Совершенство линий, мыслей, движений. Твое неглубокое дыхание, каждый вдох вызывает у меня боль во всем теле, какую-то нестерпимую муку. И никак эту красоту не забрать, не притронуться, не остановить, хотя бы задержать на минутку, на мгновение, хотя бы коснуться, ощутить хотя бы какую-то причастность к ней – все невозможно, бессмысленно. Все это похоже на попытку заполучить небо, шум моря, звезды, их сияние. Я почувствовала голод, что-то бесшумно забурлило у меня в желудке, желчь взялась за дело и я наконец-то перестала молчаливо на тебя пялиться и, страшно покраснев, почти скачками устремилась на кухню. У меня было яблоко и пачка печенья, ты выбрал яблоко, конечно, кто бы мог подумать, пусть жирное печенье уплетает Николь, ей все равно нечего терять. Яблоки, видимо, существует для таких как ты, райский плод, запретный фрукт, никто не смеет питаться от древа познания, никто кроме богов. Вот и не подавись своим яблоком, тайчо. Я снова принялась пугать тебя пакетиками с чаем, стараясь хоть чем-то себя занять, заваривала, делая слишком много ненужных движений, чтобы хоть как-то скрыть свое смущение. У меня в голове обезьянка била в жестяные тарелки, все падало из рук, я уронила твой чертов треугольничек с заваркой, срочно подпрыгнула за ним, продула, промыла в холодной воде, горячей так и не дождавшись, (находчивость моя поражала весьма), залила его кипятком, опомнилась, вылила в раковину, ошпарилась брызгами, ароматизированными дешевым жасмином, заварила новый и почти не смотрела на твое внимательное, следящее за моими нелепостями, улыбающееся лицо. Я головы не могла поднять, мне было зверски за себя стыдно, нам даже спать было негде, меня словно поджаривали на огромной сковороде. Я ругалась про себя, на себя, не стесняясь в выражениях, ты же хотел убраться восвояси, это какие-то злые силы дернули меня за длинный язык и уговорили остаться до утра. Мало мне было всего того безумия, что ты мне рассказал о себе, так я еще и щедро поддала масла на свою сковородку. Ты ждал пока вода остынет в чашке, развлекал меня какими-то вопросами про затейливый земной быт, а у меня снова случился приступ чесания. - Никки, а тебе разве не нужно спать в это время? Ты же в это время спишь? – раздался этот роковой вопрос твоим мелодичным голосом. Я прокряхтела что-то невнятное, испуганно бросая взгляд на твою широкую грудь, которая с каждым вдохом медленно растягивала плотную ткань рубашки, достаточно облегающей рубашки, я бы сказала вызывающе облегающей. Меня даже чуть подбросило на месте, когда я начала что-то об этом всем соображать. Я навострила уши, замерла, стала принюхиваться, присматриваться. До той мучительной минуты я была уверена, что знаю о своем теле все, что удовольствия у него нечетки, с трудом достижимы, и усилий не стоят, какие прикладываются для его достижения, а значимость этих непродолжительных удовольствий раздута неестественно, даже возмутительно. Я никогда не испытывала к мужской части мира особенного влечения, наша с Рио сторона половых отношений была утомительна и тривиальна, временами нервирующая, унылая и бесполезная. То, что эта часть жизни совершенно меня не интересует, я поняла еще в школе, и весь этот ажиотаж вокруг человеческих сношений вызывал у меня равнодушное недоумение. Первое, что я ощутила – это нарастающее, устойчивое тепло, оно не имело какого-то определенного источника, я обнаружила его в тот момент, когда оно уже полностью заполнило мое маленькое туловище и стало расплываться по напряженным конечностям, и все усиливалось, нарастало, у меня быстро поднималась температура, я совсем притихла, боялась шелохнуться, чтобы не спугнуть, не разрушить это странное удовольствие, теперь я уже определила, что это было именно оно, но порядка мне неизвестного, сложное, многосоставное. Не могла передвинуть глаза, они неустанно следили за твоим дыханием, за этой чертовой рубашкой, и с каждым твоим вдохом мне становилось теплее, мне стало почти жарко, мое же дыхание почему-то ускорилось, и я ничего не могла с собой поделать, это было все мне немыслимо, невообразимо, впервые. Я утопала в чем-то мягком, липком, тепло стало нагреваться, томиться, и все это втекало в меня, становилось щекотным, неотвязным, нетерпеливым. Губы слегка разомкнулись, высохли, и язык стал горячим, напряженным, снова усилилось слюноотделение, глаза тоже намокли, горели, и все стало похоже на лихорадку, даже уши заложило. Я клянусь тебе, я и подумать не могла, что могу испытывать что-то подобное, я даже не догадывалась, что какое-то другое существо может вызвать у меня такие ощущения, я не понимала, что со мной происходит, что мне с этим сделать, куда деть, но я просила у Бога, чтобы пуговицы на твой рубашке наконец-то не выдержали монотонного натяжения и оторвались, хотя бы одна, хотя бы самая верхняя. Секунды таяли и растворялись в неиссякаемом потоке времени, я таяла вместе с ними, мне хотелось сомкнуть отяжелевшие веки, но вместе с этим я чувствовала, как кости заныли, их стало выламывать, мне казалось, что нужно открыть окно, мне хотелось пить, есть, все сразу, я испытывала необходимость без направления, нарастающую, капризную, мучительную, душноватую. - Никки, с тобой все хорошо? - твой голос ударил куда-то в грудь. Я будто протрезвела, я посмотрела на твое участливое лицо, и мне стало стыдно за то, что творилось в моей голове, я хотела скорее забыть, выкинуть, перечеркнуть это состояние. Я подскочила со своего места и полетела в свою комнату, мои ноги были ватные, а каждое движение отдавало чем-то щекотным в животе. Я стала метаться, кружить у кровати, стягивала старое постельное белье, натягивала чистое, спотыкалась и чесалась. - Простите меня, пожалуйста, но я могу вас только здесь разместить… - пискляво оправдывалась я, взбивая несчастные подушки. - А как же ты? – пытаясь меня догнать, ходил ты за мной по пятам. - А я там, - махнула в сторону гостиной, - где-нибудь там устроюсь. - Где там? Там же негде спать. - Да я найду, найду… Вот, пожалуйста, ложитесь здесь. Вы вообще спать будете? Вам надо спать? Хотя это не мое дело, конечно, простите меня. Я сейчас уберусь отсюда, извините… - я даже заикаться начала от волнения, от постоянной беготни у меня голова кружилась, а посмотреть на тебя мне совесть не позволяла. - Так, Никки, ну-ка, сядь, - ты вдруг резко остановил меня, и схватил за руку, усаживая на кровать рядом с собой, - что это с тобой? Ты чего загрустила? И кстати да, спать мне нужно, только я не очень понимаю как… Я никогда этого не делал в гигае… - задумчиво добавил ты, не выпуская моей руки. Ты стал крутить головой, осматривая свое лежбище, видимо, прикидывая как бы тебе устроиться. - Ох, господин Айзен, отпустите меня, отпустите, пожалуйста, отдайте руку, - заныла я с опущенной головой, так и не решаясь на тебя взглянуть, но нервишки мои не выдержали. И прикосновения твоей кожи, и весь этот день и Рио, и безумие у меня в голове, у меня не осталось никаких сил. Слезы сами потекли по моим раскрасневшимся щекам. Я едва дергала руку, делая попытки освободиться, не за тем, чтобы лишиться твоего тепла, а лишь за тем, чтобы не захотеть его еще сильнее. - Ладно, извини меня, Никки, - ты, оставив мою руку, сделал худшее – ты решил меня погладить, полагая, что это меня взбодрит. - Не трогайте, не трогайте меня, пожалуйста! – вскрикнула я, совсем потеряв голову. Моя кожа стала влажной от температуры, мне было нечем дышать, я расплакалась и не могла взять себя в руки. Я чувствовала свою вину, я бежала от своих мыслей, и мне хотелось просить у тебя за это прощения. Будто я ползла по пустыне, а где-то вдали сверкал оазис с синей ледяной водой, и вся моя жизнь, все мои мысли и желания сосредоточились в нем. Мне вдруг стало ужасно одиноко, ты был чужой мне, я совершенно не знала, что ты такое, как к тебе подступиться, как себя вести, а больше-то у меня никого и не осталось. Рио исчез и я разрыдалась в голос. - Простите меня, пожалуйста, я такая дура, мне ужасно неловко, я так боюсь, что вы меня бросите здесь, больше всего на свете, вы же не бросите меня? Как Рио…- тут мои вопли стали громче, я даже приостановила исповедь. - Я не думал, что ты так из-за него переживаешь… - Нет! Конечно нет! – перебила я, шмыгая носом. – Просто… Просто… - и тут я снова выпустила залп рыданий. - Никки… Ну-ну, не плачь, - ты как мог меня утешал, надо отдать тебе должное, ты старался, учитывая твои ледяные, бесчувственные, жестокие медвежьи капканы вместо сердца. Ты и правда перестал меня теребить, убрал руки и я испугалась, что из-за своей глупости больше этого не получу, а это было сродни самоубийству, поэтому я набралась храбрости и неуклюже прильнула к тебе, из-за страха слезы иссякли, но мне было нужно прикрытие, поэтому я мастерски изобразила новый приступ рыданий и под шумок попыталась устроить голову к тебе на колено, очень даже успешно, хотя ты и растерялся немного поначалу (вольностей таких с тобой никто не проделывал), а потом даже немного меня потискал, как-то очень забавно, только кончиками пальцев помял мое безвольное, мягкое плечико. И ни одна душа не видела как на моей заплаканном, разгоряченном лице прорезалась болезненная улыбка. Я приятно устроилась на твоей жесткой ляжке и сопела в нее мокрым носом, принюхиваясь к твоим брюкам на коленке, но ничего, кроме тепла и запаха новой одежды я не почувствовала. Через пару минут наслаждения у меня стало затекать ухо, нужно было менять дислокацию. Я осторожно приподнялась, почувствовав легкое головокружение, мое тело обессилило. Я стала громко шмыгать носом, создавая шумовую завесу, и под сопливые звуки невинно перебралась повыше, обустраиваясь у тебя на плече. Ты не сопротивлялся, а как-то странно притих (видимо, у тебя был шок) и я безнаказанно тебя использовала. Все твое тело упругое, немного горячее, молодое, и совсем близко, я даже чувствовала его своим, маленьким, трепещущим тельцем, я полностью развернулась к тебе, переложив весь свой вес на твою неподвижную руку, которую я обняла своими обеими, пока мой ненасытный, наглый нос потихонечку пробирался к твой шее. В моих глазах застыла неподвижная влага, я прижималась к тебе и едва поцеловала кожу рядом с линией каштановых, блестящих волос. Я чувствовала всю мягкость твоей кожи и больше я ничего не чувствовала, я представила как мои губы прикасаются к твоим губам и вся моя душа разбилась вдребезги. Ты лучше любого сокровища, дороже любой веры, твоя великолепная душа, твое бесстрашное сердце, твоя несокрушимая воля. Я восхищаюсь тобой. Я люблю тебя так, как никто никогда не полюбит. Я люблю тебя так, как никогда не сможешь полюбить ты. По спине побежали мурашки, щекотка в моем животе стала перерождаться в что-то огненное, болезненное, режущее. Я догадалась, чего от тебя хотело мое тело и это шло вразрез с желаниями моей души. Я замерла. Мысли взрывались одна за другой, это все казалось не тем, чем было на самом деле, и я даже знать не желала, чем это показалось тебе. Я умоляла всех святых, чтобы ты не заподозрил что-нибудь неуместное, что-нибудь постыдное и пошлое в моем возмутительном поведении. У меня выступил холодный пот, я мгновенно оторвалась от тебя, распахнув красные глаза. - Я… Господин Айзен, - я еле говорила, но говорить было необходимо, - вы только поймите меня правильно… О боже… Вы только ничего не подумайте такого, я совсем не то имела в виду… - я уставилась на твое невозмутимое, приветливое лицо, задыхаясь от страха и смущения, - простите, простите меня, только не бросайте меня! Я вообще не это хотела! Это все не так как выглядит! – у меня язык заплетался. - Никки… - но я снова тебя перебила, подскочила со своего места. - Нет! Нет! Я люблю вас не так как вы подумали! Я не такая! Не такая! Вы меня не поняли, я… - Я тебя понял, Никки, - ты говорил очень тихо и медленно, будто пытался меня гипнотизировать, успокоить. - То, что я вам тогда сказала, вы, наверное, теперь подумали что я идиотка, нет, я все вижу, вы такой.. Я очень вас люблю, но не так как вы подумали, а то, что вот я вас обняла, это не то значит, а наоборот даже! То есть не наоборот, не знаю, как мне сказать… – я совсем запуталась, я стала тереть руками лицо, уже ничего не укладывалось в моих мыслях. - Никки, дорогая, я, возможно, и не самый умный, но что-то я все-таки соображаю, ты устала, загрустила. Это все чепуха, не нужно так волноваться, моя хорошая, - ты вдруг поднялся и хотел уже подойти, но я насторожилась и попятилась назад, ну уж нет, с меня хватит. Я молча следила за тобой, ты остановился, стараясь меня не спугнуть. Что за причудливая игра? Хитросплетения наших судеб, тобой ли это задумано или все мы затянуты вихрем времени, кармы в этот диковинный водоворот? Я видела, как ты улыбался мне, очень чисто, дружески, спокойно, а уже хотела тебя заполучить и я уже знала, что заполучить всего, не часть, не кусок, не тело, не душу, а все из чего ты состоял. Я ощутила, как в моей груди отчаяние проковыряло дыру и оттуда хлынула черная, отравленная кровь. Я смотрела на тебя и это было невыносимо, гадко, отвратительно. Даже прибегнув к колдовству, убийству, никогда мне не получить то, что так невозможно желает мое сердце. От себя мне было тошно, от тебя мне хотелось расколоться на маленькие кусочки, чтобы разлететься и никогда уже не обрести целостность. Белочка перестала радоваться орешкам, подаренными щедрыми деревьями, белочка захотела владеть всем лесом. Я даже руку готова дать на отсечение, что ты и впрямь понял меня именно так, как я худо-бедно пыталась объяснить. О, разумеется, Николь ничто рядом с тобой, ты думаешь это для кого-то секрет? Всегда маленькая, всегда неуклюжая, всегда некрасивая Николь, но будь я красивейшей из живущих, ты бы прошел мимо, что для тебя красота, когда ты обладаешь такой силой? Начну с вычитания. Я убираю тебя, оставляю безликим, жаль, но иду дальше, оставляю этот мир, перехожу в следующий, а там твоя душа, царствует над всем сущим, переливается как граненый алмаз. Что у меня остается? Отвращение. От себя. В этом мире я стояла напротив тебя и тогда я первый раз увидела свое настоящее отражение. Это не ты, это я. Все обрушилось мгновенно, боль, страх, ненависть, страсть, что-то толкнуло меня с места и я понеслась ввысь, и дыхания не осталось. Это больше чем жизнь, больше чем счастье, бесконечное мгновение рая после вечности муки. Но как же все ломко, твоя улыбка, эта невыносимая блестящая прелесть, эти белые глянцевые зубы кромсали мой мучительный парадиз. Ты не собирался делиться со мной, но любовь моя, ты разве же не видишь, насколько мы с тобой похожи? Я бы стала лучшим твоим оружием, я была бы преданнее любой собаки, ты не верь мне на слово, если не верится, я докажу тебе, не пачкай свои атласные руки, я буду убивать их за тебя, ты хочешь этого? Хочешь, я буду вырывать им ногти? Хочешь, я сожгу всех детей на глазах у их матерей? Не хочешь. Ты все-таки слишком добрый. Да и детишки тебя любят. Тебя все любят. И их примитивная, мерзкая любовь не стоит твоего волоса, я обожаю твои волосы. Я хочу видеть тебя в их крови, это твое лучшее украшение. По твоим теплым длинным пальцам так красиво стекают багровые дорожки, я так хочу тебя, я так хочу быть тобой, быть собой. -Мне тут нужно… Я, в общем, сейчас приду… Мне надо отойти кое-куда, ну, в магазин, я быстро, очень быстро, сейчас приду… - уже на бегу, впопыхах бубнила я, натягивая кроссовки у входной двери. Больше не было сил находиться рядом с тобой, меня будто ножом потрошили. - Сейчас? Ночью? – удивлялся потрошитель. - Да-да, там круглосуточно, я вернусь, я быстро, - стараясь на тебя не смотреть, я выбежала из квартиры, глотая соленое отчаяние. Дверь за мной снова открылась, не справившись с моим усилием, но мне уже было на это наплевать. Я выбежала на холодную мертвую улицу, только фонари обнаруживали мои жгучие слезы. Я просто рухнула на асфальт посреди тротуара, не заметив, как ободрала себе ладонь и стала плакать навзрыд. Я вся задрожала, у меня снова начался жар, я не могла успокоиться. Ненависть похожа на страсть, только вытекает она не в огненное сладостное озеро, а на пепелище. Душа моя осталась на восьмом этаже и каждая секунда без тебя казалась чудовищной вечность, но мне было необходимо собраться, успокоиться. Я должна была покинуть этот мир и обрести новый, ты обещал мне, и это заставило меня взять себя в руки. Ты здесь и я уже больше никогда тебя не выпущу, ты навсегда останешься моим, со мной. Я поднялась с асфальта, сделала несколько дрожащих вдохов, почуяв, как восторженное ожидание завладевает моим сердцем. Мне во что бы то ни стало захотелось тебя порадовать, я понеслась в магазин, скидывая в корзину все без разбору: маринованные луковички, чипсы, сироп, салфетки, сырое мясо, замороженный суп, клубнику. Расплатившись, я ринулась обратно, увидела клумбу с болонскими колокольчиками, да, это были именно они, я сразу определила, повесив пакет на руку, я занялась вандализмом. Я захотела нарвать тебе цветов, растения оказались несговорчивы, и мне пришлось выдергивать их с корнями. Разорив клумбу, под покровом темноты я поспешила к тебе. Ты уже спал, когда я заглянула в свою комнату, ты лежал на спине, сложив руки на груди, точно покойник, и медленно дышал (почти в панике я долго прислушивалась). Это было к лучшему, «надо же, спит как сурок», - подумала я и стала прокрадываться на кухню, на пальчиках. Покупки я так и засунула в пакете в холодильник, цветы пихнула в большую пивную кружку, корни окрасили воду черным. Кое-как, корявым калачиком я свернулась на диванчике, прямо напротив арки в мою спальню. До рассвета я не могла уснуть, боролась с навязчивой щекоткой у себя в животе, однако сон все-таки забрал меня в свои объятия, я получила несколько часов освобождения. С трудом разомкнув веки, передо мной стал собираться знакомый силуэт. Ты сидел напротив меня, сложа руки на груди и рассматривал меня, пытливо так, увлеченно. Увидев, что я очнулась, ты радостно мне улыбнулся. - А вы чего тут сидите? – не двигаясь, уставилась на тебя я. - Я наблюдал. Ты кстати знаешь, что у вас понижается температура, когда вы спите? – в твоем негромком голосе звучал энтузиазм, после чего ты вытянул руку и приложил ее к моей щеке, видимо, решил убедиться. - И давно вы тут сидите? - Нет, я только проснулся. Мне столько всего снилось, вообще-то мне сны никогда не снятся, это очень интересно, спать мне понравилось, а что тебе снилось? Тебе же снятся сны? – не убирая руки, любопытствовал ты. Только проснулся, вы поглядите, хоть бы синяки под глазами остались, или волосы разлохматились. Ничего подобного, лишь кожа на носу и скулах была менее матовая. Я злобно потерлась щекой о твою ладонь. - Проголодались, наверное? – буркнула я, раздосадованная твоим свежим видом. Ты невинно закивал головой. Я и так заморила тебя яблоком, хозяюшка. С трудом подняв свое затекшее тело, я зашаркала на кухню вытаскивать пакет. Ты вертелся около меня, с интересом контролирую мои кулинарные приготовления. Наш поздний завтрак состоял из мраморной говядины, которую я поджарила на гриле под клубничным соусом, его я сварганила в блендере на скорую руку, имитируя Сангрию. Ты подчистил всю тарелку минут за пять, периодически восторгаясь моими умениями в пищевой отрасли. - Я клянусь тебе, Никки, это лучшее, что я когда-либо пробовал. Ты обещаешь, что иногда будешь баловать старого шинигами своими деликатесами? – подлизывался ты, выскребая чайной ложкой остатки соуса уже прямо из ковшика. – Тебе нужно еще собираться или мы сразу уйдем? – я вдруг вспомнила самое главное. - Мама! Как я могла забыть про родителей! Господин Айзен, я не могу вот так исчезнуть, они же с ума сойдут! – всполошилась я. До этой секунды я не вспоминала о них, наверное, вечность, - они придут ко мне и увидят наши трупы! Господин Айзен, пожалуйста, можно я попробую как-нибудь им объяснить? Или может не стоит… - я стала сомневаться. Как можно было объяснить то, что со мной произошло? - Тогда мне нужно помыть голову, - ты с грустью смотрел на отполированный ковшик. - А зачем? – недоумевала я. Надо же, какой чистюля. - Я так никуда не пойду, это неприлично, - веселый голос звучал решительно. - Ну.. Пожалуйста… Я принесу вам полотенце… - ишь ты. Я достала душистое мягкое полотенце и показала ванную комнату, отгоняя от себя побочные по этому поводу мысли. Мне нужно было все обдумать, что говорить, но не успела я оставить тебя одного, как ты выглянул из-за двери и стал жаловаться на воду. -А что там такое? Ну вот, это кнопка включения. Сенсор, я же говорила. - Это я понял. А вода горячая где? – я видела твое грустное лицо, проблема грязных волос видимо стояла ребром. - Вот блин. А я еще вчера думала, чего это горячей воды нет… У вас и так замечательные волосы, зачем вам их мыть? – пыталась я тебя успокоить. -Нет, Никки, это не дело. А если в чайнике погреть? - И вы что, будете себя из чайника поливать? – небесный принц и чайник – картина маслом. - А ты мне не поможешь? - Я? Что, воду полить на голову? Ой… Мне как-то неловко.. -А чего там неловкого? Это пара минут, - и как ни в чем не бывало ты стал раздеваться. Я потеряла дар речи, отвернулась, засопела. Рубашка полетела на крючок, я видела это боковым зрением. Допустим, я подсматривала, и что? - Никки, белочка, ты чего, серьезно стесняешься? Я же не штаны стянул. Никки? Ну, ты чего, ну пожалуйста, развернись, - рассмеялся ты. - Я не могу, мне стыдно. - Никки, ну я же мальчик, на меня можно смотреть. А еще я вроде нормально выглажу, это не так страшно, - подшучивал надо мной ты, заходя с другой стороны. Я не двигалась, пока ты не возник перед моим носом во всей красе и не схватил за бока, чтобы я снова не увернулась. - Никки, маленькая ханжа, – смеялся ты, пока я жмурилась и вырывалась. – Ну-ка, пойдем, бери чайник, иначе мы отсюда до вечера не выберемся, ты развернул меня к себе спиной и подтолкнул к двери. Я прижимала горячий чайник к груди и не могла ни на что решиться, пока ты стоял, наклонившись над раковиной. - Действуй, я весь в твоем распоряжении, - не унимался ты, отдавая указания. Я вздрогнула и засуетилась, разбавляла воду, искала шампунь и ужасно хотела тебя рассмотреть. Теплая вода стекала с твоих волос тонкими струйками, капельки ударялись о белую керамику, брызгали в разные стороны, бежали по твоим рукам, шее, я смотрела, как мышцы под твой кожей синхронно сокращались. Это тело не имело ничего кроме достоинств, ни грамма жира, ни одной хотя бы малюсенькой складочки на животе, а я даже в море купалась прикрытая длинной футболкой. Мне не было ведомо, что такое просто снять с себя мешающие тряпки, не стесняясь, не задумываясь над этим. Каково это существовать в таком теле? Что это за ощущение? Я бы сотню убила, чтобы оказаться на твоем месте. Твоя кожа будто покрыта позолотой, у меня снова началась резь в глазах, сколько же можно плескаться. Ты как холодный летний ветер, рядом с тобой я совсем еще ребенок, а ты заключен в своей вечной молодости, под твоей бронзовой кожей неслась горячая сладкая кровь. А под моей тонкой бледной оболочкой черная горькая жижа. Как только купание завершилось, я опрометью бросилась на свободу, пока ты сушился, расчесывался и наконец-то прикрылся. Нужно было что-то предпринять, на что-то решиться, а я находилась в совершенной рассеянности, пытаясь успокоить себя и стараясь не вспоминать тебя без рубашки. Я схватила стопку своих карт с книжной полки, села на пушистую серую овечью шкурку на полу, перемешала колоду и разложила несколько карт. Я всегда верила картам, они давали мне некоторую уверенность, я решила положиться на них. - Что это у тебя тут? – из-за моей спины раздался твой голос. - Карты Таро, ну, так, глупости… Хотя… А это все правда? Ну, гадание? - Можно посмотреть? – ты взял в руки оставшиеся карты и стал вглядываться в изображения, - Никки, вообще я бы тебе не советовал этим заниматься. Какие-то странные оккультные рисунки… - А почему, почему нельзя? – я затрепетала, нежно любившая мистику. - Ты пытаешься контактировать с силами, которые тебе неподвластны, – не отрываясь от изучения картинок, говорил ты, - здесь странные символы, знаки демонов, духов, времени. Это сложное колдовство, ты, наверное, пытаешься призвать светлые силы, но большинство людей может призвать только зло, иная сила требует слишком большой духовной энергии. Будь осторожна, зло очень изобретательно, ты с ним не справишься. - Так я что же, правда гадала? Потрясающе… - у меня челюсть отвисла, - а хотите, хотите я вам погадаю? – у меня даже румянец проступил от удовольствия. - Мне? Хм… Давай, – ты был не из робкого десятка, а главное весьма любопытен. Ты расположился напротив меня, я попросила подуть на карты, ты с улыбкой выполнял все указания и наблюдал за моими манипуляциями. - Помешайте карты. Хорошо. Вы Король мечей, - я отдала тебе карту с серьезным черноволосым мужчиной, на плечах которого сидели ястребы, - теперь мешаю я. Перевернутая Звезда, перевернутая Сила, Дьявол, Шут – я открыла твои четыре карты. - Вы к чему-то очень стремитесь, да? Вами управляет сила, у вас сложные цели, они пытаются взять верх над вами, вы боитесь не сдержать слово. Трудно вам, в общем-то… - А хочешь, я тебе погадаю? - хмыкнул ты, сгребая колоду. - Вы? А вы умеете? Вы знаете как? – я была крайне удивлена. - Угу. Когда-то давно я изучал магию, это было очень увлекательно, но мне быстро надоело. - А вы научите меня? - Если хочешь. - Но гадать мне не надо… Я так не привыкла… А то вы мне еще нагадаете… - засопела я, посмеиваясь. – К маме бы надо зайти все-таки… *** - Я боюсь, Господин Айзен, я боюсь… - ныла я, когда мы подъехали к дому моих родителей. Двор был залит солнечными лучами, на ветках тарахтели жирные птицы. - Мне кажется, что тебе не нужно при них меня так называть. Будет лучше, если ты представишь меня как друга, - я все-таки уговорила тебя сесть на переднее сиденье. - А как мне вас называть? - испугалась я. - По имени? - Нет! Я вас очень уважаю, господин Айзен, я не могу! - Ты видела меня без одежды, - рассмеялся ты. - На вас были штаны… - Если я их сниму, ты проявишь лояльность? Я поддержала шутку, но покраснела как вареный омар. - Никки! Никки! - в нашу заговорщическую атмосферу вклинивался приближающийся звонкий голосок. Не успела я опомниться, как к моей машине вприпрыжку понеслась огненная голова и застучала ладошками по дверному крылу. - Ичиго! Какой ты стал большой! – радостно воскликнула я, взъерошив рыжую шевелюру ребенка. - А ты говорила, что будешь приезжать! Будешь приезжать и не приезжала! А обещала! Обещала! И котика мне обещала привезти своего! Ты вредная! Вредная! – мальчишка начал капризно дергать дверную ручку, обрушив на нас свое решительное негодование. - А это кто, Никки? – ты со смехом наблюдал за враждебной возней ребенка. - Это Ичиго, мой старый дружочек, он живет здесь по соседству, - осведомляла я тебя, выходя из машины. Не успела я оказаться на твердой земле, как меня сжали худенькие, но сильные руки моего давнего приятеля, - я тоже очень соскучилась, Ичи, прости меня, пожалуйста, - вообще-то, я привезла тут одного котика, но я решила это не озвучивать. - Врешь ты все! Вредная! Обещала и не привезла! – прилив нежности снова сменился возмущенным восклицанием. Мелкий отпрыгнул от меня и стал прятаться за машиной, то ли из вредности, то ли хотел поиграться, а скорее всего и то другое. - Дядя, а вы кто? – добравшись до твоей стороны, Ичиго наклонил голову и стал подозрительно тебя изучать. - Я друг Никки, - ты вышел, немного наклонился и протянул ему свою руку, - давай с тобой познакомимся? Ичиго завозился, задрал голову и недоверчиво тебя рассматривал. - У вас пуговки красивые такие, блестят, - видимо пуговицы имели влияние на душу ребенка, посему мальчик радостно протянул руку в ответ, затем оббежал тебя со всех возможных сторон, рассматривая и чему-то смеясь. - Славный какой, - ты улыбался, наблюдая за мальчишкой. - Мы с ним давно дружим, я вообще-то детей не люблю, но этот мальчик и правда очень добрый. - А ты злая! Злая и вредная! И не привезла, не привезла котика! И не приезжала! Все забыла! Меня забыла! А теперь ты с ним дружишь! А меня забыла! – на нас снова полетели упреки. – И пуговки у него блестящие, большие! А котика мне не привезла! – Ичиго бегал взад-вперед, от меня к тебе, размахивая руками и свирепствуя. - Не обижайся на нас, мы очень грустим из-за этого, - ты ласково подозвал к себе мальчишку, странное дело, но тот быстро унялся и послушался, - вот, держи, - ты оторвал две вожделенные пуговицы с рубашки, одну сверху у воротника, другую снизу и протянул дитяти. - Это же что, мне все пуговки? – Ичиго охнул от неожиданности. - Конечно, бери, если они тебе так приглянулись, - ты протянул ему дары. - Правда-правда? Навсегда? – Ичиго был в смятении, ну еще бы, такие богатства. Мальчик осторожно вытянул горсточку и принял подарки. Стал смущенно благодарить, не веря своему счастью. - Вы хороший, очень хороший… А Никки плохая! Ну, ладно… Я не буду обижаться на нее… А вы хороший! Вам не жалко? А то я вам верну! Ты рассмеялся и потрепал мальчишку за волосы. Ичиго стал вертеть в руках свою добычу, и так и сяк, пытался смотреть через них на солнце, подбрасывал, прятал в карманы и доставал снова. Он так увлекся, что даже не попрощался с нами, убегая к себе домой, видимо решил спрятать сокровища от посторонних алчущих глаз. Мама открыла нам двери. Она выглядела даже лучше, чем обычно, хотя это, казалось, немыслимо. - Мое солнышко, как мы без тебя скучали! – Конечно, ночами не спала, глаза без меня выплакала. Мама как всегда наклонилась, чтобы меня обнять и чуть оторвала от земли, услышав в ответ мое неловкое бурчание. Когда идиллия окончилась, и меня выпустили на свободу, она увидела причину моего появления. - Никки? Ты почему не сказала что ты не одна?– подошла к тебе мама, протягивая тебе свою изящную, холеную ручку. Ростом она была, конечно, пониже тебя, но на каблуках разница оказалась в каких-нибудь паре сантиметров. Еще обед не закончился, а она уже сияла как столовое серебро. - Это мой друг… Ну, да… Вот… Го… Со.. Айз.. Айзи-тян… - наконец-то придумала я, опустив глаза. Ты едва хмыкнул, озадаченный своим умелым прозвищем. Лихо перескочив господина Айзена, капитан пятого отряда, король Лас-ночес обрел миленькое такое, незатейливое прозвище. Ну а что? Вроде бы и уважительно, но и без формальностей, ловко я как. - Я очень рад с вами познакомиться, - ты пожал ее ручку своими обеими, я заметила, что ты немного растерялся, рассматривая ее лицо, - Никки не предупредила, что вы такая очаровательная, - добавил ты, - хорошо хотя бы дышать не забыл. - Ох, спасибо тебе, зайка, похвалил старушку, - рассмеялась мама, приглашая нас в дом. Зайка. Каково? Раз-два и уже зайка. Зайка расплылся в бездумной улыбке и попрыгал на задних лапах в дом. Я зашла последняя, мама взяла тебя под руку и что-то защебетала, показывала комнаты, сад, расспрашивала, ловко шутила, в общем, впечатление произвела чрезвычайное, меня даже подташнивать начало. Я наблюдала за вами, да, ты хорошо смотрелся только с супермоделями, не смотря на то, что мама выглядела все-таки постарше тебя, ты мог сойти за ее младшего брата, ну или за молодого любовника. А Николь хорошо смотрелась за дверью. Мама усадила нас за стол, а сама пошла за отцом в его кабинет, обещав покормить нас обедом. - Нет, я не приемная. Да, я знаю, что не похожа, все всегда удивляются, когда узнают, что это мои родители… - я предупредила возможные вопросы с твой стороны, ощутив привкус желчи на языке. - А мне показалось, что похожа, - я не смогла уловить лести в твоем голосе, - у тебя очень красивая мама. - Ни то, что я, - гневно отрезала я, но в этот момент в столовую зашел отец. Скука знакомства длилась недолго. Отцу ты в целом понравился, однако я видела на его лице некоторое замешательство. Ты умел произвести хорошее впечатление. О, ты был очень приятный собеседник, ты умел поддержать любую тему, был весел, остроумен, исключительно вежлив, воспитан, на зависть британскому королевству. И никто не мог понять, что ты забыл рядом со мной. Мама накрыла стол, последний раз я застала это еще в школе. Для меня она так давно не готовила, я почувствовала обиду. - Кушай, зайка, не стесняйся, Никки наверное совсем тебя не кормит, ты такой обезжиренный (подобрала словцо маман). Ну прелесть, Никки, просто прелесть же! – нахваливала тебя она, - пока ты смущенно благодарил, с удовольствием налегая на первое. Было вкусно. Как в детстве. Я угрюмо жевала и подкладывала добавку, когда подошло время десерта, мама извинилась и умыкнула меня в соседнюю комнату, оставив мужчин наедине с пирожными и ирландским кофе. - Как ты могла ничего мне не рассказать? Никки! Это же блеск, а не мальчик! – накинулась на меня она. - Мам, это мой друг, и все, правда…- проглатывая недожеванный кусок, вносила ясность я, - только я не просто так приехала… в общем… Мы с ним хотим уехать ненадолго, видишь ли… - и тут я начала нести ахинею про какие-то путешествия, буддистские храмы, познание себя, своего пути, все это звучало неубедительно, а лучше сказать бредово, но меня все равно не услышали. - И вы поедите вместе? Никки! Ты главное не передумай! Такое в жизни не каждому выпадает! Я как представлю: ты, без этой нудной учебы, в легкой свободной рубашке, темных синих капри из плотной шерсти, под парусом дорогой яхты, и ты такая юная! Это великолепно! Я же отдала тебе свою карточку? Я буду постоянно класть тебе деньга на счет, не волнуйся, трать в свое удовольствие, кстати, у твоего «друга» похоже деньги тоже водятся? С каждой минутой он мне нравится все больше и больше! А он не хочет попробовать сниматься кино? Я могу его познакомить с модными режиссерами, его с руками оторвут! – мама была увлечена своими фантазиями, даже не представляя, какое на самом деле путешествие меня поджидает. - И ты не волнуешься за меня? – мне вдруг стало до боли одиноко рядом с ней, - совсем? А вдруг он не тот, за кого себя выдает? – не знаю, для чего я это сказала, наверное, чтобы ощутить заботу, участие. - Ты шутишь? Никки, человеку, который подобрал к пиджаку от Burberry рубашку Hermes можно смело доверять, верь маме, я лучше знаю. Вместо заботы и наставлений я получила плевок восторженной радости. Николь убирается подальше вместе с непонятным мужиком, надо отметить это шампанским. Зазвенели бокалы, мы вернулись к обеду, правда в меня больше кусок не лез, но не потому что я неприлично объелась до этого, я предпочла винить в этом беспечность родителей. Нас быстро выпроводили, впрочем, рассиживаться было и некогда. Солнце стояло в зените, мы вернулись ко мне, так сказать, забросить тела. Ты взял меня за руку и здесь больше ничего меня не держало.