Купол небес полон тайн и чудес, Полон бездны и огня для тебя, для меня. Холод и зной, и стремленье и покой, Как снежинки и цветы — это я, это ты.
Любэ и Мельница. «Может знает лес»
Холодные прикосновения ветра, откровенные, пронизывающие; принесённые рукавами, поспешно мелькающими чёрными полосами впереди. Тёмный силуэт терялся в бездонной ночи, однако седые волосы служили единственной ниточкой в путеводном пространстве. Единой нитью, связующей туманное с рациональным. Единственной, переплетённой тесно со всем ныне существующим. Сиэль покосился на медальон: прядь седых волос — его гарантия. Проще было бы найти иголку в стоге сена, нежели запомнить путь, по которому пришлось пробираться, и всё встречающееся по дороге. Единственное, что с точностью запоминалось и бросалось в глаза — перламутровая кладка, идущая к возвышению, завершающая маленькое путешествие и приводящая к месту назначения. Небольшие овальные кирпичи плотно прилегали к друг другу, отчётливо сверкая в темноте, подобно морским животным, реагируя на каждое прикосновение лёгким звоном. Даже здесь, за несколько километров всё было пропитано духом океана. Отголоски его приятно волновали, но в то же время навевали дух чего-то... неминуемого. Сиэль ожидал какой-то пещеры, ещё одной хижины, лачуги, но уж точно не высокой, теряющейся в небе башни. Скрипнула дверь — и мальчик проскользнул внутрь. Сдавленный вздох вырвался из горла. К стенам каменной лентой не льнула извилистая лестница, как обычно бывает. И окон не было — ни одного. В целом и общем, помещение представлялось обычной, но круглой комнатой, хранящей холод. Не пронизывающий, но достаточный для дрожащих уколов по коже. Граф с интересом озирался, не видя целой картины в одночасье. В глазах место хватало лишь предмету, пользующемуся направленностью сфокусированного зрачка. Всё находящееся за пределами будто скрывалось за шёлковыми скатертями. Тесные полочки разных размеров были уставлены не менее разнообразными баночками, вмещающими безграничные экземпляры трав, невиданных прежде. В шкафах нерушимыми войсками устроились старые, потрёпанные на вид книги. На шкафах — засушенные плоды, у стены — ирреальный камин, разводящий пламя сам по себе, без поленьев, неограниченный барьерами, не размещённый в углублении стены, но не выходящий за какие-то явно обусловленные территории владения. Сиэль загляделся на безопасный, искусственный огонь; позже, привлечённый о мерцающей склянкой, обернулся вправо: в сосуде кружились белесые хлопья. Он прикоснулся к стеклу пальцами — потревоженные пушинки начали вращаться быстрее, передавая внушительный холод, оседающий на ладонь. — Ты позволяешь одному предмету поглотить себя полностью, — послышался задумчивый голос, из размытого гула превращаясь в твёрдый звук. — Для тебя это не особо выгодно. Если не опасно. Сиэль ничего не ответил, лишь направился к стулу, стоящему напротив говорившей персоны. Миниатюрный столик стоял в центре башни, окружённый семью, несоизмеримо превосходящими его по размеру, высоте, изяществу стульями. Присев с краю, он перенёс свою пытливость, словно жадную волну, на говорящую. Вот теперь можно было выучить облик женщины наизусть. Появилась странная, непреодолимая потребность разбирать всё увиденное и услышанное по кирпичикам; пока задача неосуществима — дискомфорт усиливается. Значит, стоило браться за дело. Самый главный кирпичик — она. Вышедшая из океана. Утончённое лицо с заостренным подбородком, не выглядящее молодым. Но и старость была, скорее всего, напускной: бледность сохраняла аристократический тон, а морщины положили когтистую лапу около глаз и уголков рта — такие появляются по обыкновению своему от смеха, — да чуть вздёрнули щёки. В остальном же, не считая чересчур тонкой на вид кожи, старушкой женщину назвать было бы ошибочно. Однако под сомнение данное утверждение ставили длинные, ниже колен, седые волосы, беспорядочно разворошенные подобно стогам сена выцветшей луны. Сдвинутая набок, непомерно острая шляпа, из-под которой плавно ниспадала ткань мафория¹, и чёрные башмаки, точно иглы. Удивительная женщина, чужая и близкая одновременно. Облик оригинальный и в то же время скопированный, подражаемый. Издали казалось — Гробовщик решил вдруг объявиться. Да так, в принципе, и было: женщина вполне походила на женскую вариацию жнеца, усердно сохранявшего инкогнито до самого конца. Правда, это впечатление легко можно было рассеять. Смешливое выражение лица и аналогичной длины волосы, как и общий стиль выбранного одеяния подчёркивал их сильное сходство. Поверхностное. На лице женщины не было рваного шрама, отсутствовала и чёлка, хотя мелкие косички, так же упорно скрываемые Гробовщиком за нагромождением прядей можно было разглядеть. Но волосы... волосы безумного шинигами отливали серебром — у женщины же, несмотря на дышащую исподтишка молодость, состояли из сплошной седины. И глаза — безупречный показатель многих прожитых лет, каково бы ни было их количество: бесцветные, мутные, серые. А форма... точно такая же, какую можно было разглядеть на портрете в одном из лиц, оставшемся на память о родителях. — Клодия Фантомхайв,² — изрёк Сиэль, пытаясь убедить себя в том, что призраков не существует. — Да, Сиэль, ты не ошибаешься, — безоблачно улыбнулась женщина. — Как ты здесь обосновался? Граф слишком устал, дабы удивляться чему-то. Смерти без логичного финала, чудному лесу, странным проявлениям не менее странной заботы дворецкого, гипнозу от несуществующих существ, дикому ритуалу, огню без опоры... беседа с умершей была последним пунктом, заслуживающим изумления. В конце концов, Сиэль тоже умер. А до сих пор дышит. Однако живым себя не чувствует. — Как устроился — это дело десятое, — отмахнулся Сиэль, желая положить конец едва начавшимся церемониям и перейти к делу. — А вот первое — где устроился. — Неужели ты недоволен своим времяпровождением здесь? — Хм. Дайте подумать. А здесь — это... Когда женщина, слушая рассеянно, встаёт и оборачивается, направляясь в противоположную сторону, на Сиэля рушатся мелкие, но едкие, обличающие предметы. Вместе с соображением происходящего швы мозаики сходятся чуть ближе: фарфоровыми чашками с серебристыми вспышками в форме звёзд, мешочками всех тёмных тонов, простынями из характерной ткани — и рука сама по себе, бессознательно, в безмолвном, требовательном жесте тянется к повязке. И дальше — в глубь печати.***
— Что это? — поинтересовался Сиэль, сжимая чашку двумя руками. Серебристое обилие неба так часто глядело на него во время болезни. Сейчас ещё и мило улыбалось. — Чай из пчелолюба. — А, душица, — понимающе кивнул мальчик, бросив на устроившегося подле Себастьяна вычитывающий взгляд. — Теперь ясно, кто тебя ею снабжал. Клодия подарила ослепительную улыбку, направленную внуку, как бы говоря невзначай, что он очень зорок. Сиэль хмыкнул, отхлёбывая чаю, на интуитивном уровне улавливая значение «посылки». Всё-таки в устах наркоторговца было больше правды, чем лжи: англичане и впрямь без ума от качественного чая. И граф, приученный к нему с младых ногтей, не исключение. Отказываться от такого угощения — сущая глупость. А уж тем более в случае гостеприимства родственницы. Если демон и был изумлён, увидев как далеко забрёл Сиэль, то быстро запрятал удивление в пустыню бесстрастности. Очевидно было: поначалу он чувствовал себя неловко, будто опасался гнева графа, но после секундного виноватого взгляда в ответ на верную догадку, мелькнуло беспокойство — и успокоилось. Метаморфозы на лице Себастьяна проходили так быстро, что даже моргать нельзя было: упустишь частички мыслей. Даже уравновешенная маска его давала вычитать и ожидание, и беспокойство, и... угнетение? Сообразив, как неприлично долго, безотрывно поглощал мимику лица слуги, Сиэль в меру расторопно повернул голову к Клодии Фантомхайв. — Благодарю за содействие в моём выздоровлении, — медленно проговорил Сиэль, глядя на дно чашки. Секунду поколебавшись, он всё же добавил, боясь, что иначе благодарность будет неполной: — Бабушка. Ему это понравилось. Слово красиво перекатилось по языку, легло на воздух, и вдруг стало теплее. Отнюдь не от чая. Здорово было бы знать родную бабушку, как он прежде, в светлые дни душевного младенчества знал Танаку — родного, привычного, отзывчивого... — О, не стоит, — бабушка ухмыльнулась, приложив длинные ногти, которые ногтями-то называть было бы неприемлемо, и дико напомнила в это время Гробовщика. Сиэля передёрнуло — такая гримаса всегда выводила из равновесия. Никогда не знаешь, что у таких людей на уме. А у Гробовщика — и подавно. — Меня не интересует человеческие определения уже очень и очень давно. Значение играет только имя — бабушек и без меня полным-полно. Ну, Клодий, в принципе, тоже. Так что и это не особо надёжно. А что до помощи... так ведь твой дворецкий сделал основную часть работы. Без его заботы ничего не получилось бы. — Себастьян верный слуга, — согласился Сиэль, не желая разбираться, что по мнению «одной из тысяч Клодий» заслуживает покладистости. В самом деле было единственно верным только одно: полагаться можно исключительно на себя. А ещё, быть может, на чёрные плечи притихшего чудика. До поры до времени. — Но не только забота, а и методы с препаратами играют значение. — Ой ли? — воскликнула женщина. — Так ли это? — В смысле? — Здесь «препараты» не состоят из материального. Сиэль не подумал бы удерживать свою челюсть, даже если бы она сию минуту вздумала приземлиться на каменный пол. — Неудачная шутка. — Какие тут шутки! Всё серьёзно. — Хорошо, — отставляя чашку в сторону и сплетая руки в замок, Сиэль вскинул голову. — Тогда объясните, где мы и как сюда попали? — Разве тебе здесь не нравится, граф? — Дайте подумать, — второй раз напуская на лицо задумчивый вид, Сиэль закатил глаза. — Я оторван от дома, лишён своих непосредственных обязанностей, не в состоянии следовать своей цели, не могу понять свалившегося на меня, целиком изолирован... продолжать? — В своё время я желала уединения, — глубокомысленно заметила женщина. — А тебе, полагаю, терять больше нечего. — Ошибаетесь, — с вызовом вскинул подбородок мальчик. И скорее почувствовал, чем увидел, как, заинтригованное по самые венца, оборачивается лицо Себастьяна в немом вопросе. — Это не вам решать. Клодия захихикала — дурной смех, предвещающий... — Ладно, граф, не мне решать, — складывая руки, подтвердила женщина. — Но если ты хочешь знать правду, тебе придётся заплатить. — Так вот она, какая схожесть, — пронизывая глазами самодовольное лицо насквозь, постановил граф. — Не такая легковесная, коей не кажется на первый взгляд и третий, но на второй — так точно. Седые глаза полнились слишком ярким и довольным блеском. — Я бы спросил, как вы избежали смерти, да избежали ли вообще, чтоб понять, в каком положении оказался, но теперь, беря в расчёт создание, не подверженное смерти, — указал Сиэль на Себастьяна, — более, чем убеждён, что мы живы. Мальчик застыл, и впрямь ощущая необыкновенный прилив сил. Так неужели для того, чтоб понять, нужно было только произнести кому-то?.. — Ты видел его на протяжении этого месяца, а пришёл к выводу только сейчас? — глумливо бросила Клодия. — Ты можешь назвать существование жизнью? Ведь это равносильно заспиртованному экземпляру: каскад есть, а наполнения никакого. Не позволяя сбить себя с толку, Сиэль уточнил: — Так чего вы хотите в виде гонорара? — Ты не совсем правильно понимаешь меня, мальчик, — мягко проговорила Клодия, качая головой. — Деньги меня не интересуют. Только то, что есть у тебя, но принадлежит другому. И эта самая вещь, если я не ошибаюсь, сейчас покоится у тебя на груди. — глаза её впились в тонкую цепочку, виднеющуюся на шее. — Мне нужно несколько минут для размышлений, — быстро нашёлся Сиэль. — Пойдём, Себастьян. Нужно кое-что обсудить.***
— Не знаю, какую цель ты преследовал, говоря неправду. — Формально я не лгал... — А неофициально? — круто развернувшись, бросил Сиэль. — Слукавил, — вздохнул Себастьян. — Мой лорд, прошу простить меня. Я не имел права так поступать, за что готов понести соответствующее наказание... — Что ты такое говоришь? Не будет никаких наказаний. Всё равно худшего, чем сейчас, взвалившегося на наши плечи, нет и не будет, — Сиэль краем глаза подметил два мерцающих алых огонька, впервые внутреннее соглашающихся с ним в данном утверждении. Неизъяснимая печаль проглядывала сквозь красные глаза. — Да, ты лгал, пусть настолько тонко, что неправда выглядела истиной. От этого не менее неприятно. Однако ты делал это для моего выздоровления. — и собравшись с духом: — Для меня. Озираться не было нужды — лицо демона не только обнажало ошеломление — источало её в максимальной концентрации. — Я ценю это, — точно сорвал последнюю ступень с порога удивления демонами, сделав его бесконечным. Раскосые глаза стали овальными. — Что бы прежде ни говорил. Но сейчас не об этом. Сиэль отвернулся и отошёл в сторону, давая Себастьяну натянуть на себя безразличие. И допустить слабину самому себе. Мальчик закрыл лицо руками. — Ты спрятал ещё и медальоны, нашедшиеся сегодня. — нервно снимая связку, Сиэль перевесил их через руку. — Кое-что всплыло наружу. Зачем ты их скрывал? — Господин, — ровно и мягко, — я хотел спрятать напоминание о травме. — Так. Стоп! — возмущённо воскликнул граф. — О какой травме? — О случившейся «смерти». — А какая между ними связь? — он закрыл глаза и выдохнул. — Так, ладно. Сейчас это не играет особой роли. Были ли другие причины? — Оттянуть время встречи с Клодией Фантомхайв. Конечно, она должна была состояться, но не так скоро... — с сожалением произнёс он. — И ещё, конечно, я желал избежать стычки с нашим старым знакомым. — Всё-таки всё произошедшее случилось в прошлом, — медленно протянул Сиэль, покосившись на звенящие украшения. — Они принадлежат Гробовщику, и в руки попали от него же. Твои слова подтверждают всё. Многое прояснилось. Разодранные картинки на фоне водной стихии понемногу склеивались, хоть и с особым трудом. Им можно было верить. Вот только как соединить их со жгучим периодом жизни — расследованием в цирке «Ноев Ковчег»... и чем начинить зияющую дыру в полости мозга? Пропасть, пропасть, пропасть. Сплошная оборванная пустота. «Многое могло произойти, но все данные точно стёрты, — лихорадочно соображал Сиэль. — Не руководствуясь ими, можно попасть впросак... Буду надеяться и верить, что воспоминания сами вернутся. Если нет — стану выуживать». — Как я понимаю, ты не первый день лично знаком с... Клодией. — Практически с тех самых пор, как мы прибыли. Сиэль вскинул бровь на слово «прибыли». Громко сказано, однако. — Что ты можешь о ней сказать? — Своевольная, хитрая, несколько легкомысленная, но коварная женщина. Черты характера, общие с Гробовщиком, у неё скорее приобретённые, нежели врождённые. Несмотря на всё сказанное, доверять ей можно. Сиэль остался доволен отчётом: характерная модель. — С чего ты взял, что верить можно? — Клодия Фантомхайв — ваша родственница. — Ну и что же? Подобные связи ничего не значат. — пожал плечами граф. — Более близкие, помнишь или нет, пытались убить. Себастьян нахмурился. — От безвыходности. Как всегда случается с людьми. На вашем месте я бы не делал поспешных выводов. — От безвыходности?! — чуть не задохнулся воспылавший обидой Сиэль. — Ладнооо... у нас мало времени. Допустим. Раз ты даёшь точную характеристику Клодии Фантомхайв, значит, вы достаточно общались. И, возможно, обсуждали это место. Может, ты способен рассказать то же, что и она? К вящему огорчению Сиэля, дворецкий покачал головой. — Данную тему миссис обходила околичными путями. — Вот чёрт... — К тому же, я бы упомянул детали в прошлый раз. — Знаю, — поспешил заверить Сиэль, — на всякий случай. Граф отыскал медальон бабушки и положил на него палец. — Ещё вопрос. Ты сказал, что пытался уберечь меня. Почему это украшение... словно бы вело меня к океану, где я и был встречен? — Он настроен на вас. Малейшее прикосновение вашей руки — и вы встретитесь. Полагаю, не последнюю роль здесь играют родственные узы. — Он... так ценен? — Сиэль сглотнул. Похоже на правду, но принять что-то неимоверное от кого-либо кроме Себастьяна, к которому и так долго привыкать пришлось, было непросто. А феноменальное практически вышло из-за угла. — Зачем они ей? — Не ведаю, — ответил Себастьян, огорчившись. — Но нужны они не столько Клодии, сколько Гробовщику, я убеждён. — Значит, нужно отдать. И не один, а все. — Нет! Сиэль с инстинктивного перепугу отпрянул — настолько жутко прозвучал рык и полыхнули огнём вертикальные зрачки. Себастьян ухватился за исхудавшую в последнее время руку, скрипнув зубами. — С-себастьян? Что с тобой? Ты же сам сказал, что нужно избегать нашего «приятеля». Разрешившись с побрекушкой забудем о нём. — Прошу прощения, — а запястье сжал сильнее. — Это будет огромной ошибкой. Я по-прежнему считаю: в планах Гробовщика нет вашей смерти. Но... что-то им от вас да нужно. Одного медальона для начала хватит. За такую плату вы узнаете многое. Даже не единожды, скорее всего. Хватка ослабла, но руку демон убирать не спешил, точно опасался, как бы его контрагент не ускользнул. Тот, в свою очередь, опоясал связкой погребальных медальонов точку встречи пальцев с запястьем. Украшение описало дугу. — Хочешь сказать, — нахмурился Сиэль, — что эта вещь — мой щит. Что-то в этом есть, — отвесил граф себе мысленную пощёчину: ведь сам же, сам решил, что это его гарантия! Как можно было так оплошать... — Рациональное. Хорошо. Значит, отдадим один... — Милорд, — прошептал Себастьян, стремительно опускаясь — если не падая — на колено, увлекая тонкую ладонь за собой. Он склонился к ней, стремительно говоря, будто боялся растерять слова: — Выбирайте любой, какой угодно из безымянных медальонов, но принадлежащий Клодии — не отдавайте, ни за что не отдавайте! Тяните время, выкручивайтесь, но берегите этот медальон. Его она хочет заполучить больше всего. И... просто устремляйтесь дальше, невзирая ни на что. Как только вы умеете. И Себастьян прильнул к ладони на бесконечно долгую секунду. Подобное случалось уже, очень давно, с маленьким ребёнком десяти лет, после церемонии, вследствие которой его официально признали главой семьи Фантомхайв. Тогда рука была облачена в аккуратную белоснежную перчатку, а поцелуй — одно лишь, едва заметное прикосновение. Тогда демон приветствовал саму душу, а не её хозяина. Сейчас демон касался голой, костлявой, потной руки. Прильнул к ней, целовал по-настоящему, повергнув в волнующий жар. От пылкости речей что-то внутри задрожало. Дрожало и тело, подобно брошенной на Земле звезде, передаваясь звоном на поблескивающую цепочку. Дикий спектр эмоций взбудоражил, не затмевая — очерчивая засевшее в душе ощущение совершившегося, необратимого. Ничто не скрывало мысли: вот так прощаются все — и люди, и ангелы, и демоны... — Прекрати, Себастьян, — непослушными губами прошептал Сиэль. — Ты... тратишь время понапрасну... — и умолк, поняв, что всё рушит. Но демон, казалось, не слышал. — Обещайте, обещайте, просто обещайте мне, — точно заклиная, хватаясь уже за два запястья, словно ища незыблемую опору. Сиэль, совсем обескураженный, не знал что и думать. «Нет. Могу ведь. Одна фраза — и Себастьян поднимется с колен, станет прежним “и демоном, и дворецким”». — Обещаю. Сиэль вложил в это слово силу многих непроизнесённых, даже не предполагая лжи. По чести, он готов был пообещать демону что угодно, исполнить, помочь. Сиэль Фантомхайв горсткой букв связал себя клятвой — и знал: не сможет погрешить против неё. Тотчас Себастьян Михаэлис выпрямился как шест. Выражение лица его было нечитаемо, как обычно, лишь глаза приобрели более мягкий оттенок: точь-в-точь разбавленный ром. Руку он не опустил — колыхающаяся и позвякивающая связка трепетала теперь на сплетении пальцев. — Один. — срывающимся от волнения голосом проговорил Сиэль, пытаясь избежать оправданий. — Нужно выбрать один. Две пары глаз разом покосились избирательным взглядом на каждое звено драгоценного предмета. — Этот, — указал Себастьян на один медальон с чёрной прядью волос. И, не дожидаясь ни одобрения, ни отрицания, щёлкнул над ним пальцами. Часть украшения оторвалась и застыла на правой руке слуги. Прямо у Сиэля на глазах разорванная цепочка срослась. — Девять, — быстро сосчитал он количество оставшихся медальонов. — Число перемен, — вещал Себастьян, возвращая украшение Сиэлю на шею. — Отлично! То что надо. Ну, с Дьяволом!***
— Я подумала, что наш разговор будет долгим, и чай нам не помешает. Клодия кружилась у столика с молниеносной скоростью, разливая чай по трём чашкам. Сиэль молча сел, демонстрируя требуемое. — Я готов отдать это, дабы узнать всё об этом месте. — Ты знаешь, Сиэль, что нехорошо забирать чужие вещи? — Как и ранить моего дворецкого. — Хм. Ну он-то жив и здоров. — Вы не согласны? Ладно. Пойдём, Себастьян. — Нет, почему же, — безразлично отозвалась женщина. — Согласна. Но и ты должен понимать, что огрызок этот не стоит всей информации. — Вся мне не нужна. Только основная. Я не собираюсь задерживаться здесь. — Будет тебе основная, — пообещала Клодия, протягивая свою руку-клешню к кусочку украшения. Сиэль ловко увернулся. — Оплата после беседы. Женщина осклабилась. — Не доверяешь собственной родственнице? — Уже давно, — сощурившись, он пытался отогнать воспоминания о роковой ночи, окроплённой алой кровью такой вот родственницы, заручившейся доверием. ...От второй порции чая Сиэль, как и ожидалось, не отказался. Напиток пришёлся очень кстати. Тонизирующее свойство, слегка тронувшее его в первый раз, теперь возобладало полностью, смягчая весь негатив, кубарём прокатывающийся по телу регулярно, напрочь укладывая штабелями нервную систему, так, что она была не в силах тянуть свои крючковатые ниточки к перевернувшему всё вверх дном Себастьяну. Мальчик даже не сразу заметил пьющего чай демона. А заметив, не обратил внимания, точно демоны, использующие вещества питания человеческие, встречаются на каждом шагу. Полное пренебрежение окружающим миром, родившееся от союза успокоения и удовольствия, позволило с особым тщанием отнестись к речи так называемой бабушки. Времени зря тратить она явно не намеревалась. — Думал ли ты, что Рай и Ад — это не предел? Земля — промежуточное состояние, но должно быть что-то ещё. Мальчик, насколько узко мышление большинства людей! Это просто невыносимо, а индивидуумов, не желающих мириться с данной реальностью так мало! Несправедливая непропорциональность удручает. Однако всё исправимо. Во времена юности мне не сиделось на месте. Кровь кипит и волнуется, желая найти нужное русло, отдаваясь ему без остатка. Вся ханжеская жизнь светского общества казалась мне несусветней нелепицей... да так оно и было. Не хотелось растрачивать жизнь зазря. Открытия, действия, события — вот что целиком занимало мои мысли. Но вот беда: мне некуда было вложить свои силы. Пока, наконец, не появилась королева Виктория, порядком, сама того не зная, вмешавшись в мою замужнюю жизнь, а вместе с ней поколение из поколений — Цепные Псы. Первым стал твой дед. Тогда поместье, как избранный её Величеством штаб, наводнили всяческие знатные люди, оказывающие помощь в раскрытии преступлений. Дела шли неважно: до сих пор в толк не возьму, почему такое доверие было оказано моему мужу. Худо-бедно, конечно, преступников находили, которые, к слову, служили скорее предметом для общего обозрения и сокрытия истинной цели организации «Благородных Псов». Однако, когда дело бывало связанным с существами запредельно далёкими от людей, — а такое происходило нередко, — мы расписывались в бессилии. Виктория знала о мистике, происходящей на улицах Лондона. Подозреваю, что знала она также и о моём уникальном таланте. Иначе некак объяснить... Оказалось, что насыщенная знанием об убийствах, исследованием мест преступлений жизнь обнаруживает иной раз полезные умения. Переполнення представляемыми сценами убийств, вскоре я стала преследуемая ими. Как спасательное, но губительное видение они прокручивались передо мной в полной темноте. Я чувствовала, что вот-вот рехнусь. А рассказать никому не могла — всё же совсем недавно свирепствовавшая Инквизиция меня устрашала. И я молчала. До тех пор, пока в ночном сновидении не пришли совершенно иной облик и кардинально отличающееся убийство. Варварский стиль. Косой. Проткнуть человека косой, представляешь? Хотя, кому я это говорю... Я твёрдо решила: во что бы то ни стало спасу этого человека. И неважно, что старик должен был не сегодня-завтра душу Богу отдать. (Какова ирония, а?) В реальности происходящего я была убеждена, — такие картины чётче не создашь, чем есть на самом деле. Не провидение это... разве что сон наяву или явь во сне. Не знала, куда несут меня ноги. Несравнимое чувство, точно тебя тянут вперёд, к месту назначения. Пришла. Почти вовремя. Убийца стоял у кровати, смерть уже заграбастала жизнь, но этого мой мозг ещё не принимал. Таким образом, отшвырнув косу к стене, я открыла способность к телекинезу. — Клодия Фантомхайв впервые подкрепила слова примером, махнув рукой и поместив «независимый» огонь в центр стола. — Каково же было моё изумление, когда вдруг я осознала, что раненный человек не истекает кровью! Проследив за моим взглядом, «убийца» просто сказал: «Так нужно». «Зачем?» — зуб на зуб не попадал, но вопрос прозвучал. «Сложно объяснить в двух словах». «Мне спешить некуда». «Тогда мне определённо нужны вы!» — воскликнул седовласый. С того часа и завертелась шестерёнка под названием «А что, если...»