«Прямо этюд в багровых тонах, а? Почему бы не воспользоваться языком художников? Убийство красной нитью вплетено в бесцветный клубок жизни, и наш долг — распутать этот клубок и вытащить из него красную нить, обнажая её дюйм за дюймом».
Артур Конан Дойл. «Этюд в багровых тонах»
Они застали Гробовщика не наедине. Безупречная репутация отшельника, укутанного мрачным рукавом чертога, рухнула с треском из-за сплошной нелепицы. Чудак, променявший слова на безмолвие, взявший на заметку незамутнённый смех вместо насаждённой скорби («Он из тех существ, — думал Сиэль, — что обменяют золотой фонд на серебристый. Когда золото, всё без остатка, скроется в гробницах, его смех выдаст серебро, которое он отвоевал».), так радушно принимал того, второго чудака, что беспрестанно молол чепуху. С ошеломлением, будто им объявили, что монархический строй Англии повален, Сиэль и Себастьян наблюдали за Греллем Сатклиффом. Красное нечто настолько не вязалось с цельным Гробовщиком (Казалось: что общего может у них быть?), что и человек, и демон готовы были уверовать в сиюминутную галлюцинацию. Однако «галлюцинация» не испарялась — напротив, становилась всё оживлённее. Багряный шинигами быстро набрал обороты сверхактивности, и его дифирамбы, восторги, пляски приобрели конвульсивный характер. Кричащие вихры метались из стороны в сторону, так же беспорядочно, как части тела. Неконтролируемые деформации силуэта, в основном, были вызваны неумением диспетчера Сатклиффа расщеплять своё внимание надвое. Но образовавшаяся ситуация зафиксировала и предмет ненависти, и предмет обожания. Бурные излияния неизмеримой радости в красных тонах, напыщенно-вульгарные, попеременно снабжались злостными рыками относительно оппонента — «противного мальчишки». И бровью не поведя, серебристый жнец самым деликатным образом вытолкал багряного за дверь. Последнее, что скрылось в темноте, была хорошо известная бензопила. Граф озадаченно глядел на бывшую её гавань — стену, у которой осталась другая, внушительного размаха Коса Смерти. «Коса Смерти не переломит Косу Смерти, — рассуждал он, — но между ними должно что-то происходить». — Никогда бы не подумал, — вслух произнёс Сиэль обрывок мысли. Какой-то подспудной стрункою улавливая, о чём речь, Гробовщик серьёзно произнёс: — Вы заблуждаетесь, граф. Он не врёт. Его губы не знают лжи. — Вероятно... его можно причислить к разряду существ «что вижу, о том и пою». — Тогда Сатклифф поёт искренне, — заявил жнец, — ведь он так верно назвал вас противным. — Гмх... — Сиэль слегка растерялся, но вскоре нашёлся: — В прошлом — согласен, но не сейчас. Гробовщик в один миг подскочил к мальчику, притянул его за воротники рубашки. Любопытные глаза неуёмного экспериментатора так и бурлили отравленной травой — синь радужки Сиэля в ответ затвердела. — Сатклифф поёт искренне, — повторил он. — Сегодня он спел мне песнь Гибискуса... он сочинил её, согласно языку цветов*, используя выдуманную метрику: первая и последняя строки — десять стоп, средняя — семь. Желаете послушать? — Гробовщик, я не думаю... — Эта форма была придумана Ангелиной Дюлес. Сиэль умолк, ошеломлённо уставясь в лицо Гробовщика. — Женщина назвала её так: stilettostep. В честь траектории и ритмики её орудия*, — перед глазами Сиэля пронеслось фатальное оружие. — Грелль, используя значение цветка и каркас, сочинял, Ангелина — выравнивала. Это было определённым стержнем перед очередным убийством. Утверждённый закон заклинания. Песнь Гибискуса стала финальной. — Какова же она? —«Страсти пылкое заступничество — Благородство красное: Нетленное красы изящество».
— Он не хотел её убивать. Вероятно даже убийством не считает. Это — как там? — исключительно «благородство красное», — свирепо отчеканил граф. — Миссис Барнетт умерла вместе с мужем. Мисс Дюлес ещё оставалась, но уже давно существовала, стоя на исходе жизни. Последняя и первая жила лишь для того, дабы нарядиться — чтоб умереть мадам Рэд. Сиэлю нечего было возразить. — Проверим... значит, заключительная мысль. — он удовлетворённо ухмыльнулся. — Да, теперь я вижу, что вы определились, граф, и точно знаете, что вам нужно. Теперь я готов вести с вами переговоры. — И не только переговоры, — сказал Сиэль, непрозрачно намекая, — отходя от острых ногтей шинигами, — что пора бы и ему соблюсти положенную дистанцию. — Ты поможешь мне, как я помог тебе. Гробовщик поправил камзол графа и елейно проговорил: — Только если вы отплатите мне ответами на блиц-опрос. Сиэль недовольно закатил глаза. Затем подумал, что скрывать ему уже нечего и сказал: — Договорились. — Примемся за дело! Слова Гробовщика донеслись со стороны гроба, который пару дней назад облюбовал Сиэль. Подле него стояли две мензурки, пленившие распаренные лепестки сгнившего под слоем кипятка красного цвета. Сиэль вытянул из воздуха память аромата. Вот, значит, на каком фоне «благородные» красные мотивы вспоминаются: акт смерти — в одном флаконе». — Суданская роза. — Гибискус — чудесный хранитель Смерти.* Мальчик поджал губы. «А ещё — пылкой любви. — вспомнил он. — Мадам, мадам... вас здесь так не хватает!» — Пускай Суданская роза хранит Алую мадам, — почтительно молвил Гробовщик. Гробовщик резко убрал чёлку со лба: наружу выбралось креплёное любопытство. — Что такое в вашем понимании чернота? — Отсутствие цвета. — Ваш личный закон? — От начала начал до финала финалов тропа одна. — Что это — ваша тропа? — Месть! — Rache, — вдумчиво проговорил жнец, — wilde vergeltung*. — Когда читаете книги, что важно? — Наблюдение. — Вы дали бы, как Артур Конан Дойл, двумя пилюлями шанс на смерть и себе, и врагу?* — Да. — молниеносно. — Равноценно. — Что такое смерть? — Отсутствие жизни. — Вы соглашаетесь почить в этом гробу в случае смерти? Молчание. Много-много молчания. — Да. Но умирать сейчас не собираюсь. Гробовщик как-то странно глянул на Сиэля — словно взвешивал: говорить или нет. Ответами он будто бы остался доволен. И правда... — Что же вы, граф, решили? — Я рассудил так, — медленно произнёс он. — Здесь мне места нет. Настоящее меня не принимает — и я его не приму. Я проплыл мимо с закрытыми глазами, и нет смысла открывать их под конец пути, ежели желаешь заучить маршрут. Бессмысленно. Будущее после такого, проанализированное, невозможно. Всё, что мне улыбается, это прошлое. Из-за спины вынырнул потрясённый вздох — клубок из разочарования, неверия, протеста. Демон сообразил, чему возложил непредусмотрительную клятву. Серебристый всплеснул руками. — Хи-хи, настоящее его не принимает! — в сердцах воскликнул он. — Да только оно и готово приютить всякого. Настоящее — один миг. Доброта его базируется на краткосрочности. А уверены ли вы, граф, в строгости будущего? Может, на фоне прошлого будущее выдастся вам товарищем. Улыбается ли прошлое? Сиэль молча выудил из-за пазухи загремевшие склянки. — Улыбается. Даже заливается смехом. И ты в том числе, Гробовщик. — непоколебимо отверг мальчик зигзаги шинигами. — «Кто не понял своего прошлого, вынужден пережить его снова». Будда говорит кронами Бука.* Приняв подчёркнуто серьёзный вид, Гробовщик сменил тактику: — А почему вы, собственно, так убеждены в том, что я могу вращать время? — Коли шинигами решают, достоин ли жизни человек, значит, решают и другое: достойна ли жизнь человека, — вызывая на поединок, отчеканил Сиэль. — Чудесно! В эмпирическом возбуждении, несвойственном ему, жнец ухватился за Косу Смерти. — Продвигайтесь, граф и дворецкий, в центр. Орудие искололо слои воздуха, не считаясь ни с чем, однако Себастьян успел, схватив за плечи, увлечь Сиэля за собой и тем самым уберёг его нос от увечья. Мальчик напряжённо моргал — Коса Смерти, совершив оборот, увеличила похоронное бюро, сгладив углы, улёгшиеся волнами. «Идеально круглое здание», — раздражённо подумал он. — Значит, вы решили провести наконец личностное расследование. Серебристый проницательно глядел на Цепного Пса Её Величества. — Итак, вы расшифровали элемент друидов*, граф, — констатировал Гробовщик, жестом указав, что посетителям следует пододвинуть гроб к себе, и принялся выцарапывать идеальную фигуру вокруг них. — Это похвально. Ваша непоколебимость и того ценнее. — Все вытяжки из растений оказались теми, что, соответственно, вознесены друидами как «древа жизни людей». Самые почтенные. И самые незадачливые. Проклятые растения. Бывшие люди. Очевидно. Однако не все они раскрылись — только десять. — К чему растрачивать слова на глухих? — просто вопросил Гробовщик. — Другие вам не потребуются, раз не открыли свою тайну своевременно. По-крайней мере, они вам не понадобятся сейчас. Посторонитесь, пожалуйста. — серебристый принялся стучать по полу, вырисовывая шпилем Косы Смерти какую-то чудную мелодию. Сиэль, переметнув внимание, заметил зелёные расколы на полу. Словно отравленная, неестественная, ядовитая трава. На шесть сегментов, заключённых в белый круг, возложили восемь трещин. Именно оные рытвины позволяли Сиэлю тщетно хвататься за последний шанс, как смертнику, коего удерживает на краю обрыва только мизинец. Верить в обратное не хотелось. — Это ведь не... — Шесть миров в энсо*, — беспощадно заявил Гробовщик. — И колесо года внутри — цикл друидов*. Проекция начинки миров не заставила себя ждать, следуя по пятам за поясняющими словами. Изображения поприщ существ ада и голодных духов, как и обителей демонов с богами, были схожи между собою — в первом случае страданием и скудностью, а во втором — властью и волей. Только мир людей и животных был как бы несколько размыт по характеристике, однако явственно материализован в контурах фигур — отдача должного доминированию плоти. Себастьян, как принадлежал своему миру, так и остался на его стороне: ноги его прочно держались за головы высокомерных демонов. Сиэлю же, по совпадению или предсказанию, досталось поприще животных. Синие глаза глядели с невыразимой тоской — их разделял целый мир: красные костры были невыносимо далеко. — Забавно, — протянул Гробовщик, — друиды не признавали учения Будды, однако у них много общего. И там бессмертие души — и тут. Почтение ко всему живому и связь с природой. Обоюдоострое стремление к знанию. Абсолютно незамутнённое стремление к поиску истины — самого себя. И сколько бы друиды ни отрицали шесть миров Будды, они утверждали существование бесконечности иных миров. Реинкарнация и метапсихоза*. Шутка ли? Сегодня мы соединим две теории для создания Пути в Безвременье. Гробовщик спустил свои волосы к лезвию Косы — прядь запетляла серебряной тропой. — Забавно, — повторил он. — Что-то настойчиво вас предупреждает, чем вы рискуете. — шинигами скосил глаза на пса, лапы которого находились у Сиэля под ногами. — Мне бы не хотелось вас терять. Впрочем, я всё равно вас найду — вы бесценный экземпляр. Эксклюзивный, так сказать, хи-хи. Но не думаю, что вы будете рады веренице убийств с моей стороны, пока я не сумею вас возвратить в первоначальный вид. — Хватит чушь пороть, — громко пресёк попытки запугать граф, несмотря на гадкую дрожь души перед непривлекательными перспективами. — Меня пока что будущее не интересует — необходимо лишь прошлое. Я дважды не повторяю. Ты знаешь: не отступлю. Приступим к делу. Каков курс процесса и что он требует от меня? Граф перенёс тяжесть мысли на черенок Косы: «Так какое же взаимодействие?» Стопы его глаз по серебристой тропе блуждали, блуждали, блуждали... — О, нет, — ухмыльнулся Гробовщик, превратно транслируя значение пристального взора на орудие. — Косой пользоваться не придётся. Вернее, придётся, но в этот раз она не причинит ни смерти, ни боли. — Довольно. Себастьян шагнул вперёд. Выражение его лица было схоже с тем, которое возобладало при первом выступлении, увиденном им в цирке, — сплошная потерянность, подавившая рациональное начало. Однако здесь была примешана ещё и непокорность. — Я до последнего отказывался верить в то, что вы намереваетесь покончить с собой, — дворецкий с силой сжал запястья графа. — Хотя мне следовало бы заставить вас отказаться верить в прошлое. — Что ты несёшь? — возмутился Сиэль. — Наоборот, я хочу найти себя! — Не такой ценой. — Себастьян мрачно покачал головой и свирепо прикипел взглядом к упрямому лицу. — Не ценой моей безрассудной клятвы... не вашей жизнью. Если нужно уберечь вашу душу, приковать её здесь и сейчас, то я убью всех, кого надо: Бист, Долл, Вэнди, Джамбо, Джокера... всех. Всех этих размалёванных людишек хоть три раза подряд, — Сиэль содрогнулся, — и присыплю их сожжённым демоническим кодексом. — Себастьян... — Я вас не отпущу, — рыкнул на него Себастьян, хватая графа за плечи. — Мне прошлое ничего не сделает — я вас сам отыщу. — Если ты сейчас переломишь мои ключицы, никакое прошлое мне уже не поможет, — зашипел в свою очередь Сиэль — руки демона обмякли. — Гробовщик. Могу ли я взять его с собою? — Вы же для самоанализа отправляетесь туда, а не на отдых. — развёл он руками. — Нет, конечно. — Себастьян, — благоразумно отступая, предостерёг Сиэль. — Ты поклялся. Помнишь? Клятва серьёзнее приказа для тебя. Клятва закрепила все мои указания как непреклонные. Я приказываю тебе быть рядом и не дать моей душе уйти из этого тела — ни при каких обстоятельствах. Будь что будет, но ты держи меня крепче. Мальчик извиняюще поцеловал застывшие запястья и стремительно отвернулся. Он не мог видеть причиненную боль, но слышать её закованный вопль оказалось ещё нестерпимее. — Гробовщик, зачем нужна Коса Смерти? — Лучше бы вы спросили, каким образом свершится ваше приключение, — склонив голову, поправил жнец. Случайное свидетельство картины из частной жизни его ничуть не смущало. — Видите ли, всякое внедрение в прошлое должно быть закономерным: никаких парадоксов, кроме самого скачка, не предвидится. Всё подчиняется одной реальности, сколько бы вторжений она ни вмещала. Однако вы хотите перекроить её, создать новую. Готовы отдать жизнь ради того, дабы, как вы сказали, постановить, достойна ли жизнь вас. — на тонких губах Гробовщика играла плутовская ухмылка. — Совершенно другая отрасль. Это возможно. Но гораздо сложнее. Нужно использовать долю времени из всех эпох. Ваш разум нужен вам в востром виде — таков он лишь в том случае, коли необременён воспоминаниями. Память мы выпустим сюда, под ноги, она станет вашей союзницей. Оказавшись по ту сторону, вы увидите: энсо следует за вами. Обращайте внимание на круг как можно чаще — Память равнодушие не стерпит. Пока энсо с вами — всё идёт как нужно. Если же что-то оборвётся, колесо года скомкает вашу жизнь, обеспечив бессмертие души, предрекаемое друидами. Обновленная душа с помятой коркою, углублённой в саму эссенцию, рухнет в один из шести миров. Случайно или по выбору — как знать? Может, вы станете этим прекрасным псом. — серебристый криво усмехнулся изображению собаки. — Иной раз придавленная лента прошлой жизни сглаживается несколькими фрагментами. Но этот процесс крайне редок, почти что феномен. Помните, как сильно трудилось прошлое над вашим изгнанием с его территории? Так вот, дабы это не случилось впредь, вам следует идти рядом с ним, но не враждовать. Не переписать, но написать. Грубо говоря, избороздив лес по вашим тропам, вы не приобретёте новых предложений для повествования — только смените их расположение. Вслед за тем изменится и нынешняя кинолента. Как вы знаете, воспоминания выходят наружу сквозь раны, оставленные Косою Смерти. Угроза, напоенная багровым, выбиралась из слабых пут. — Гробовщик, — тревожно спросил Сиэль, краем глаза смотря на желающего взбунтоваться демона, — есть ли ещё какой-то способ отделить воспоминания? — Отчего же нет? Есть вариант. Вам следует заснуть под одно заклинание-молитву. — Это как-то связано с богами? — подозрительно вопросил Сиэль. — Хи-хи, вернее, с богиней. — Почему? — Богиня Дану умела корректировать время, — терпеливо пояснил Гробовщик. — Иногда даже руководить. «Время между временами» вводилось друидами благодаря договору, существующему с двух сторон. Дану и друиды исчезли, — аппарат остался. Слова начинены конкретной сутью. Это заклинание выходит на контакт со Временем. — Ладно, — Сиэль потёр переносицу. По чести, он не устрашался лезвия Косы, но чувствовал себя виноватым перед Себастьяном — потому приходилось идти на уступки. — Богиня так богиня. Гробовщик направился к деревянной стене. — Чудесно, — выразил он согласие. — «Терпение — это противоядие от гнева»*. — Это наставление приобретено Рябиной, — медленно проговорил Сиэль. — Браво! — похвалил серебристый вспять. — Держите. Гробовщик всучил в руки графа по четыре крупных ягоды рябины. — У меня уже есть её экстракт. — непонимающе отрицал мальчик. — И... разве все растения понадобятся? — Разве воители выходят на поле битвы праздно? — строго вычитал его жнец. — В межвременных параллелях не один вы любите бродить, граф. Всякая потусторонняя рать вращается вместе со вселенскими орбиталями. Подозреваю, Рябина станет боронителем краше, нежели ваше честолюбие. Чем больше её — тем лучше. Ещё один пункт. Позволите? — жнец принял протянутый флакон с пылью Вяза, распустив длинную ленту, через миг оказавшуюся белым узлом на его запястье. — Пусть моё бюро станет начальной точкой отсчёта. Здесь всё начинается и здесь должно окончиться. Вяз как опора... «Всё, что мы собой представляем, создано нашими мыслями». Хи! Достовернее и не скажешь. Вскоре будем знать, что представляете собой вы и — солиднее ли Время. Жнец задумчиво постучал ногтями по стеклянному покрытию. — Вам предстоит подняться по девяти ступеням. Девять этапов, иными словами. Чем они будут наполнены зависит от вашей души и того, что вам дорого. В целом, что имеет на неё сильное воздействие. То, что Было, Есть, Будет, может причудливо смешаться. Ваша персональная проверка на право переписать кусок истории вряд ли снисходительна. Причуды могут дорого стоить. Они сопряжены с крупнейшим риском. Деревья, как бывшие люди, лишённые вместе с предыдущим обликом и старого, человеческого, образа жизни, но не лишённые разума, зрения и слуха, уполномочены всячески препятствовать вам. Дабы стереть враждебность растений, вы даёте соглашение оставлять на каждой стадии просветления один из экстрактов. Некий элемент почтения и выражения мирного отношения. Неважно, какой конкретно экстракт на каком-то из этапов, нет строгости в этом пункте, главное — совокупность. В итоге, когда врата в деформацию прошлого откроются, растения, чувствующие элемент-двойник, не посмеют вам навредить. Гробовщик опрокинул вместилище вытяжки из Вяза, маленькое облачко закружилось у его ног. — Как только вы отделитесь от тела, ваша душа вновь расколется надвое. Первая часть будет состоять из того, чем была три года по ту сторону, вторая — аналогичной здешней. Дискомфорта не предвидится, но и фрагментарного визуального контакта, какой был, тоже. Однако полученные сведения будут общими, основная часть эссенции, испытуемая, исполнит автономные функции транспортёра, — и намерения будут сходиться. Решающая роль останется за частью души здешней. Душа ваша станет цельной сразу после добровольного соединения, как уже случалось. До тех пор помните: главное — девять знаков миролюбия и девять итогов. Реплики, представляющие данные растения, — вот что значимо. Это — ваша опорно-двигательная система. Фабула вашей души. Древние жнецы пропагандировали жизнь в виде книги, невзирая на то, что жизнь конкретного человека записана на киноленте. Киноленты впечатаны на страницах книг. Ленты, пропитанные духом деревьев, — ваши закладки. Эпохальные моменты вашей жизни. При помощи закладок вы способны вернуться обратно. В свой День Рождения вы можете как потерять, так и обрести всё. Шинигами постучал Косой о бок гроба. — Полезайте-ка сюда, граф. — Ась?! — Гроб, который вам полюбился, сделан из Тиса. Тис — представитель Иносторонья. Он проводит вас в другую реальность. Вырядиться в парадный костюм и одеть дырявые башмаки в одночасье просто нелепо, хи-хи. Сиэль колебался какой-то миг, однако послушно залез в гроб, сменяя холод красных глаз на мрак. Тощая рука внезапно хлопнула по борту гроба. — Время. — таким важным аспектом пренебрегать он не смел. Верно истолковав требование, жнец пояснил: — Либо вы вернётесь спустя три часа — либо не вернётесь вообще. Гробовщик склонился над мальчиком. — Подойди, дворецкий. Ты можешь понадобиться ему. Себастьян, как сомнамбула, приблизился к своему господину. — Я возвращусь. Себастьян. Даю клятву. Себастьян не верил — он лишь молча стал на колени, прикрыв рукой ладонь Сиэля: ягоды рябины ему не страшны, ведь между душами установлен был контакт, подавляющий её борьбу против сверхъестественного. Если защищать — то обоих сразу. — Гробовщик. Будет ли Себастьян... я имею в виду... нынешний Себастьян сведущ, как и я, в двух реальностях? — Так положено, — пожал плечами шинигами. — Однако всякое возможно. Кто знает, с чем вы столкнётесь и куда повернёте? — Ты будешь помнить, — то ли приказал, то ли предугадал Сиэль. Закусив губу, он взялся нервически дёргать брошь, горящую на пиджаке. — Возьми её. Ты будешь помнить. Ведь это — причина, по которой я улыбался искренне. Впервые за несколько лет. Если демонов возможно растрогать, то Сиэль Фантомхайв знал одного из таких — ранимых. — Вы готовы? — Да. — Вы будете знать, что и как делать. Насчёт этого, граф, не волнуйтесь. И вернуться сможете... если ваша душа того захочет. Коли так — у вас будет возможность, пред тем как остаться внутри перекроенной действительности, сшитой «временем между временами», вернуться ненадолго сюда, «в настоящий момент времени». — Гробовщик отбросил серебристую пену волос на головной убор — тот свалился на пол. — «Ни на земле, ни на небе, ни в океане, ни в горах не отыскать места, где бы человека не смогла победить смерть». — Кипарис, — одними губами прошептал Сиэль. — Надеюсь, Океан будет к вам благосклонен — и смерть отступит под воду. Молчание. Много-много молчания. Гробовщик вспять колебался: говорить или нет? Сиэль был потрясён слезами на его щеках — пусть даже они характеризовались, благодаря ласковой улыбке, слезами умиления. — Это, граф, крайне изящно, — выдал он. — Ваша тётушка занималась организацией похорон. Сразу после смерти ваших родителей. Она лично выбирала гробы. Ангелина Дюлес находилась в состоянии, называемом у вас «слегка не в себе» (как забавны люди!) и говорила сама с собой. Её речь показалась мне занятной: «Жизнь... бесформенный бесцветный клубок. Бестолковое месиво — реальность. Моя жизнь такая же: все цвета высосаны смертью. Все, кроме красного. Моя действительность напоена красным... слишком эксцентрично и отчаянно». Под воздействием своих мыслей она выбрала и этот гроб тоже — для вас. И только позже поняла, что просчиталась. Знала ли она тогда — может, красный тогда нашептал? Вам следует, граф, найти красную закладку для вашей личной жизни, не допуская преобразования в моногамность полноценного. Будьте наблюдательным на страницах своей книги. Гробовщик, посеребренной волосами рукой вознёс глас, полный торжества и благодарности: —Слава тебе, Дану, Мать! Ты, о предшественница Богов, Древний Холм был твоим Супругом, Да будут благословенны твои ноги, которые привели тебя на эти Пути, Да будет благословенно твое лоно, из которого вышли все мы, Да будет благословенна твоя грудь, вскормившая нас, Благословена будь ты, Королева Земли, Ты, благословенная Дану, мать Богов, Помните меня, твоего ребенка любви и смеха, В этот день и во все дни всех времен года, Во все дни всех времен года.*
Чуждый язык и враждебные слова, качающие его душу в колыбели, завернув в собственную сорочку, обнажили свою суть. Благословенные вещи. Он пытался их словить, — то ли из злобы, то ли из любопытства, — однако они утекали сквозь сонные ресницы, влажными тропами плескались о борт, понукаемые силой водяных духов. Он будто видел свой организм изнутри, его формирование — создание в багровых тонах. Разместившись у диафрагмы, вздыбившись, выгибали ему хребет седые холмы, увлажняясь и превращаясь в реки, хлынув в сердце и застывая в значительном куске плоти серебром. Глаза теряли точку опору, свой путь, их стопы обучались в мечтательную синь... «Помните, граф: травами можно ловко орудовать — травы можно “вращать”», — последнее, что достигло его на задворках сознания. --------------------------------------------------------------------------------- *Суданская роза, подобно ликорису, обросла многими приметами и предрассудками. Согласно практике фен-шуй, гибискус — растение стихии огня. Ее рекомендуется выращивать людям, которые слишком замкнуты и рациональны. Это растение организует гармоничное пространство и помогает находить общий язык. Существует достаточно много мифов относительно китайской розы. Многие называют этот цветок кровавым, связывая его с негативной энергией и неприятными эмоциями. Это вызвано тем, что гибискусы отлично растут в коридорах больниц и поликлиник. В действительности там китайские розы приживаются из-за того, что в просторных коридорах проникает много света и присутствует комфортная температура. Гибискусу причисляют также свойство притягивать любовь и способствовать её формированию. Подробнее здесь: http://www.kakprosto.ru/kak-822648-kitayskaya-roza---cvetok-smerti. *Язык цветов (Флюрографика) — это символика или значение, которая при помощи композиций различных цветов, их количества и цветовой гаммы тайно выражает то или иное настроение, чувства и идеи в тех случаях, когда о них нельзя говорить открыто. *Stilettostep — итал. stiletto от лат. stilus — «палочка для письма», «острый стержень» и англ. step — шаг, стопа (в стихосложении). *Rache — нем. месть; wilde vergeltung — дикое возмездие. *«...как Артур Конан Дойл...» — одна из отсылок к повести «Этюд в багровых тонах». *Бук является хранителем древних знаний, способных из прошлого привести к будущему. *«...вы расшифровали элемент друидов...» Древние друиды верили, что Бог создал каждого человека из определённого дерева. Неодруиды, собрав то, что осталось от культа настоящих друидов, создали весьма известный гороскоп: http://www.astromeridian.ru/760.php. *Энсо (яп. 円相, энсо:, «круг») — символ дзэн-буддизма. «Настоящий момент времени». Круглая форма энсо символизирует самые сокровенные духовные истины. Это символ простоты и наполненности, равновесия и гармонии, конца и начала, это истинная природа реальности. Суть просветления. Слиться с энсо — означает постигнуть суть своего истинного «я». Энсо выглядит так: http://4.bp.blogspot.com/_DwqzFMmQgVQ/SwUIAaB_G0I/AAAAAAAABcE/ioCzpVWs0cs/s1600/Enso_intro.gif. *Колесо года — распределение сезонов. Кельты делили год на четыре четверти, приблизительно соответствующие современным временам года: весне, лету, осени и зиме. Однако кельтское колесо года делилось на восемь сегментов, каждый из которых соответствовал какому-то празднику. Кельтский календарь был основан на фазах луны, и состоял из 13 месяцев. Дополнительные дни добавлялись по необходимости, как «время между временами». *«Реинкарнация» и «метапсихоза», по существу, понятия синонимичные. Однако для удобства первое я взяла как обозначение теории Будды, второе — друидов. *«Терпение — это противоядие от гнева». Все фразы (что были раньше и будут позже), сказанные Буддой (а используются именно они, если не указано другое), соотносились с растениями по принципу комплементарности — я выискала характера деревьев и соединила их свойства со смыслом введенных цитат. В этом состоит суть мютюэлизма относительно реинкарнации и метапсихозы. *«Слава тебе, Дану!» — древнее кельтское заклинание с гаэльского языка.