Лесной трамвай заблудших

По Дороге Сна — тихий звон подков, Лёг плащом туман на плечи, Стал короной иней на челе. Остриём дождя, тенью облаков — Стали мы с тобою легче, Чем перо у сокола в крыле.

Мельница. «По Дороге Сна»

      Распахнув лицо навстречу этому миру, миру, которому принадлежал, Сиэль восстал из гроба, разорвав все оборонные круги одним лишь зверски метким движением — совершив бросок, точно горностай, на Себастьяна. В неумолимом наваждении мальчик сковал его движения, беспрестанно трогая едва ли не каждый миллиметр тела демона.       Атласные волосы, жгучие глаза, северно-прохладный лоб, точённые скулы, скальные плечи, утончённые рёбра — и круглый изгиб локтя. Распушенные, словно у оленя, аспидные ресницы. Северно-прохладный лоб и жгучие глаза. Жгучие глаза с живущим костром. Горячий крик, крик-свидетель смерти Горнхалла, возвещал всем и вся: «Живой, живой, живой!», отражаясь загробным шёпотом-эхо — «Жив...»       Сиэль вжимался в тело Себастьяна с такой силой, что вскоре они стали неразличимы.       — Я же поклялся: вернусь.       — Сиэль... Сиэль... Сиэль...       — Ты, Себастян, ты вырвал меня, — потрясённо пробормотал граф. — Спасибо тебе, спасибо.       — «Хва­тай­те своё имя, креп­ко-нак­репко, толь­ко оно вас спа­сёт. Тог­да, ког­да вы уже ни­чего пом­нить не бу­дете, или ког­да пом­нить боль­ше не­чего». — про­мол­вил де­мон в сло­жен­ные во­еди­но ру­ки маль­чи­ка.       — Да, дей­стви­тель­но, — изум­лённо под­твер­дил Си­эль: вот, ока­зыва­ет­ся, ка­кой вес име­ют сло­ва. Слова, собс­твен­ные сло­ва, единс­твен­ные, к ко­торым ты сам прис­лу­шива­ешь­ся — и которые хра­нит как сокровище твой пер­со­наль­ный Оке­ан. — го­лос его дре­без­жал — и сло­ва тоже. Как ба­рабан­ные па­лоч­ки. Треск их дре­веси­ны. — Имя оку­пило се­бя с лих­вой.        — Бра­во!       Две го­ловы, в пе­пель­но-смоль­ной рам­ке, опас­ли­во по­вер­ну­лись к се­реб­ристой. Выг­ля­дели они подобно двум ценителям-искусствоведам, из ук­ра­ша­ющей жизнь за­бавы пе­решед­шие к одержимос­ти вы­жива­ния. Неприспособленные люди, в жизни не державшие оружия в руках, воспевающие голод как трагедийно-прекрасную силу воли, но вдруг уничтоженные им.        Остаётся только поглотить друг друга без помех.       Пускай кто-то другой, найдя их останки, воспевает трагедийно-прекрасный голод...        —

«Дорогой тёмной, нелюдимой, Лишь злыми духами хранимой, Где некий чёрный трон стоит, Где некий Идол, Ночь царит, До этих мест, в недавний миг, Из крайней Фуле¹ я достиг, Из той страны, где вечно сны, Где чар высоких постоянство, Вне Времени — и вне Пространства».*

      С плеч Гробовщика, прямо к рукавам, скатились два насыщено-красных цветка.       — Ну на­до же. Вы вер­ну­лись. Не­веро­ят­но.        — Гро­бов­щик, — про­тес­туя, выс­ту­пил граф впе­рёд, — от­че­го же не­веро­ят­но? Я здесь.       Трепетным духом к душе прильнули близкие, испытанные слова — «Вне Времени — и вне Пространства».        — Дру­иды от­ста­ива­ли бес­смер­тие ду­ши, — па­риро­вал жнец, раз­ве­дя ру­ками: кол­пак слег­ка сдви­нул­ся на лоб, ру­кава на­ряда ше­вель­ну­лись, зрач­ки блес­ну­ли озорс­твом. — Мы за­ранее об­сужда­ли это. Те­ло как та­ковое не иг­ра­ло в их прак­ти­ке поч­ти­тель­но­го зна­чения. В на­личии — очень хо­рошо, лад­но, пусть бу­дет пре­ходя­щая кап­су­ла; не об­ла­да­ем — не нуж­но, го­ревать не ста­нем, ос­та­ёт­ся веч­ность ду­ши. Буд­да так­же при­зывал к бесс­трас­тию от­но­ситель­но пло­ти. Как ду­ма­ете, дру­иды за­боти­лись о под­держа­нии жиз­ненных сил те­ла во вре­мя эк­спе­римен­тов?        — Зна­чит, ты пос­лал ме­ня на зак­ла­ние.        — Вы са­ми, — поп­ра­вил ши­нига­ми с ве­сомым ви­дом, — рва­лись стать жер­твен­ным аг­нцем.        «Жер­твен­ный аг­нец, — ма­шиналь­но ду­малось Си­элю. — Бе­лый, ос­ле­питель­но-бе­лый жер­твен­ный аг­нец, как муд­рые перья бе­ло-се­вер­ной со­вы, теп­ло-бе­лый, слов­но шерсть лу­каво­го, бес­по­щад­но­го, про­ныр­ли­вого гор­ностая. Бес­по­щад­ность — она всег­да бе­ла. Всег­да лу­кава и про­ныр­ли­ва. Жид­ко-бе­лый, как че­шуя бе­ло-зыч­ной фо­рели. Бе­лый, как чре­во пыл­кой ло­шади на скан­ди­нав­ских сне­гах, пре­дан­но бе­лый, буд­то волчья лю­бовь к во­ле... всё это, в ви­де од­но­го аг­нца, они хо­тят пре­дать ло­гичес­ко­му — ос­ле­питель­но-бе­лому — фи­налу?»        — ...меж­ду про­чим, все обе­рега­ющие ме­тоды бы­ли при вас.       Вспять вспыхнули два ярких красных огонька.       — Я предложил вам одну из двух пилюль, — серебристый раскрыл ладони — на коже агрессивными ранами казалось соцветия Ликориса и Гибискуса. — Смертоносное пламя и согревающий огонь. Вы взяли обе.        Ши­нига­ми плав­но про­вёл паль­цем по бор­ти­кам по­лупус­той мен­зурки — крас­ный ка­зал­ся ещё гу­ще; крас­ный, ко­торый от­хлё­бывал Гро­бов­щик, из­редка, по­ка Се­басть­ян буд­то бы от­ми­рал вмес­те с си­не­ющей маль­чи­шес­кой ко­жей. «Этот крас­ный, — ду­мал се­реб­ристый, — нес­мотря на свою не­раци­ональ­ную аг­рессию, не так уж и плох: ка­кова бы ни бы­ла при­чина его по­яв­ле­ния, но щё­ки гра­фа так и пы­ла­ют баг­рянцем».       — Вы хотите создать свой этюд в красных тонах, граф?       Граф не отвечал: он отвергал всякую возможность вмешательства красного в его белое полотно.       — То, че­рез что вы прош­ли, граф, у кель­тов име­нова­лось «Ду­хов­ным по­лётом». — по­ведал жнец, отмечая, что опас­ный си­ний, цвет, предвещающий окоченение, окон­ча­тель­но от­сту­пил. — Суть зак­лю­чалась в от­сло­ении ду­ши от те­ла. Чуд­но-зна­комая си­ту­ация, не прав­да ли? За гра­ница­ми пло­ти, в смер­ти, в полёте... за­час­тую в та­ком ком­плек­те. По­кидая те­ло — нав­сегда или вре­мен­но — вы мо­жете уз­нать обо всём, что Бы­ло, Есть, Бу­дет.       Со­вер­ша­ет­ся Акт Опы­та на ос­но­ве сна. Бла­года­ря пе­реп­ра­воч­ным пун­ктам. Фик­си­ру­ет­ся пред­ме­тами. На­сыща­ет­ся ас­со­ци­аци­ями, сим­во­лами, мо­тива­ци­ями. Пе­реп­ра­воч­ные кам­ни с вы­сечен­ны­ми лич­нос­тны­ми образами, зна­чимы­ми, раз­ме­ща­ют­ся ру­ками пер­со­ны в де­вяти зна­комых мес­тах, ко­торые та час­то по­сеща­ет. Рас­сто­яние при этом меж­ду ни­ми ве­лико быть не име­ет пра­ва. Пе­ред сном сле­ду­ет пред­став­лять се­бе путь и мыс­ленно про­раба­тывать его тра­ек­то­рию.       В ито­ге, дух, ме­тодич­но ув­ле­ка­емый в Инос­то­ронье, ста­нет хо­дить к наз­на­чен­ным точ­кам самостоятельно.       Са­ми дру­иды прак­ти­кова­ли сей мар­шрут в бо­лее изыс­канном ви­де. Без рис­ка ос­та­вить свою ду­шу у какого-то кам­ня на­веки, хо­тя те­ло они, в це­лом, ра­зуме­ет­ся, не це­нили. Сог­ласно пос­ту­лату священ­но­го чис­ла в квад­ра­те — три ум­но­жен­ное на три — эти мас­те­ра не ут­ружда­лись по­ис­ка­ми кам­ней, ни од­но­го, вза­мен соз­да­вая ан­тиквар­ные ве­щи. Как пра­вило, ими ста­нови­лись коль­ца. По­это­му в дан­ное вре­мя, сре­ди жре­цов, скру­пулёз­но вы­ис­ки­ва­ющих све­дения о тех, древ­них дру­идах, все ста­дии наз­ва­ны кольцами. До­пус­тим, коль­цо Тран­смиг­ра­ции. Коль­ца — сво­его ро­да клас­си­ка.       Од­на­ко от­дель­ный тво­рец, ис­пы­тывая страсть к юве­лир­ным из­де­ли­ям, ос­та­ёт­ся ве­рен ори­гиналь­нос­ти. Как я со­еди­нил од­ну те­орию с дру­гой, — эн­со и коль­цо, — так лю­бой из них, ос­та­вив за ос­но­ву, гру­бо говоря, круг и пу­тешес­твие, соз­да­вал раз­ные дра­гоцен­ности и пред­назна­чения.        Пред­по­ложим...        Тень за­пястья на сте­не уда­рилась о шею — ру­ка Си­эля сом­кну­лась на связ­ке зо­лота.        — ...эти ме­даль­оны.        — А вы со­об­ра­зитель­ны, граф. — до­воль­но за­кивал Гро­бов­щик. — Дей­стви­тель­но. Но пос­коль­ку вы ос­ве­дом­ле­ны о на­личии де­сяти ме­даль­онов, сле­ду­ет про­лить ещё кап­лю све­та на со­бытия. Де­сятый, что подобен ос­таль­ным, но от­ли­ча­ется прин­ци­пи­аль­но (на про­чих узо­ры иные, а глав­ное — без пос­мер­тных имён), мы с Кло­ди­ей, по по­лови­не, соз­да­ли пе­ред её «смертью». До тех пор, по­ка он на­ходил­ся меж­ду прочими, не да­вая де­вят­ке сом­кнуть­ся, си­ла ос­та­валась за­кон­серви­рован­ной: из­на­чаль­ные ме­даль­оны не были за­коль­цо­ваны.       Од­на­ко ваш дво­рец­кий, под­спуд­но ощу­щая, что наш с кол­ле­гой эле­мент... — здесь ши­нига­ми не­умо­лимо за­хихи­кал. — ...слег­ка на­руша­ет ком­по­зицию, не­нароч­но пос­по­собс­тво­вал сво­ей род­ной сти­хии, сакральному, ре­шив воз­вра­тить Кло­дии его спер­ва.        С тех пор кван­ты соб­ранной энер­гии в поп­ри­щах пре­дыду­щих блуж­да­ний, тех, что были, есть, будут, об­ру­шились на вас глы­бой. Вы со­зер­ца­ли мно­гое, граф, од­на­ко по сей при­чине вас Прош­лое, Нас­то­ящее, Бу­дущее, в про­тиво­вес че­лове­чес­кой ло­гике, не хо­тят ус­тра­нить. За то, что вы снес­ли гор­ный мас­сив на сво­их пле­чах, оные эле­мен­ты же­ла­ют наг­ра­дить.        Так возь­ми­те же сей Дар!        Вспять тень сколь­зну­ла по сте­не, — ши­рокая и не­ус­тра­шимая, — ру­ка Гро­бов­щи­ка, пол­ным тор­жес­тва жес­том, ка­кой бы­ва­ет у пер­во­от­кры­вате­лей, про­демонс­три­рова­ла ка­кой-то пред­мет у вхо­да в по­хорон­ное бюро.        — Что это, Гро­бов­щик? — по­дал го­лос Се­басть­ян, взо­ром ис­кусс­тво­веда ощу­пывая ар­ку, буд­то бы вы­точен­ную из ас­пидной ска­лы.        — Ваш путь, — от­ре­зал ши­нига­ми, яв­но не на­мере­ва­ясь по­рочить ве­щи стан­дар­тны­ми фра­зами, хладнокровно уби­ва­ющи­ми то, что при­нято у не­кото­рых соз­да­ний на­зывать свя­тыней. Он бес­шумно вздох­нул, вспом­нив, что по­нима­ние сре­ди этих двух ис­кать тщет­но. — В «Ка­техи­зисе Жне­цов» про Ар­ку Вселен­ной на­писа­но мно­гое. Од­на­ко ви­жу её впер­вые. В свой День Рож­де­ния граф по­лучил бес­ценный Дар: как толь­ко он ми­ну­ет её свод, от­пра­вив­шись ту­да, ку­да ве­дёт его ду­ша, вре­мя обер­нется вспять. В ту пору, за ко­торую он так сра­жал­ся.        — Мой юный гос­по­дин?..       Сиэль наблюдал доступное ему одному: переполошенная кинолента режет белым светом его ладони и, сомкнув два конца, заключает его в круг. Сценарий для фильма переписан — сменены декорации, нарушена хронология, преображены роли. Пятнадцатилетняя Ангелина Дюлес, красная фигурка, упрямо требует у своего — Себастьяна Михаэлиса — парфе. Она хочет сладкого, ведь «быстро высвобождаемые углеводы равны достаточному количеству энергии», а их наличие — залог успеха, ей они необходимы, ведь графиня работает над поиском Джека-Потрошителя, хотя за королевскими письмами и документацией виден уголок листа с главной для неё целью — «Вылечить брата»; и неразрешённым для эпохи вопросом: «Как быть с пневмонией?» Взрослая Элизабет Миддлфорд, ступая тяжёлым шагом, рыщет на улицах Эст-Инда. Жестокая обида обгладывает её сердце — и только прохлада шпаги может быть препоной — только шпага принесёт в жертву сердца других вместо её собственного. Тёплая кровь брызжет на её руки — только красное тепло способно утишить её боль. Рэйчел насмехается над дворецким дома Барнеттов за горький чай. Горечи в её жизни и так много, куда уж больше? Рэйчел держит в руках выщербленную чашку с полынью. «Ещё немного горечи — и она треснет», — шепчет она. Сиэль Фантомхайв, двоюродный брат Ангелины Дюлес, наведывается в её поместье каждые среду и пятницу — по чёткому графику. Прозванная Мадам Рэд до сих пор не умеет танцевать вальс, и её всеобъемлющая активность не распространяется на танцы: совсем никакой охоты к изучению венского вальса у неё нет, как и к обязательному посещению в светских кругах балов. Сиэль Фантомхайв сдержанно предлагает свою помощь — он сдержан во всём, а в данной ситуации и подавно, будучи в равной степени настроенным против танцев, — торжественно обещая, что после они сыграют в партию шахмат. Винсент Фантомхайв, по приказу Её Величества, не покладая рук трудится над бессмертием человека, хотя для него гораздо симпатичнее воспевание вечности души. Однако после бешеных трудов ни времени, ни сил не остаётся, а крупица стремления натыкается на безобразный труп семнадцатилетней девушки, которая первой обретёт панацею от смерти — всё во имя Королевы; где уж тут взяться лирическому настрою?       Фильм был подобен кощунственной психоделике.       Квинтэссенцией его стал пикник Ангелины, Элизабет, Сиэля, Рэйчел, Внесение на холме. У каждого в руках было персональное оружие — стилет, шпага, револьвер, чашка, перо. Холм был стерильно белым под живым полотнищем, доколь за него не взялись обезумевшие руки — аккуратная рана на чреве у оленя, горностай, насквозь проткнутый шпагой, выстрел в лёгкие совы, утопленник-волк в горьких водах, кровавая вязь на чешуе форели...        Си­эль за­мер у сте­ны бро­шен­ным приз­ра­ком. Зо­лото об­гла­дыва­ло его ру­ки, за­бирая ос­тавше­еся: плоть. Зо­лото, зо­лото, зо­лото... оно наб­лю­дало и му­чило, му­чило и наб­лю­дало. Ни­како­го счастья не отмерит. Толь­ко се­реб­ро — зем­ной свет лу­ны, её от­пе­чаток, вы­точен­ный кин­жа­лом, мог ис­тре­бить зве­ря внут­ри.       Сиэль был раздроблен.        “Се­басть­ян. Ра­зум­ную со­ву, про­вор­но­го гор­ностая, от­важную фо­рель, всё, что бе­лым-бе­ло, всех, что есть в чре­ве у фе­ник­са — они хо­тят унич­то­жить... Ты зна­ешь, как ис­тре­бить веч­ность, Себастьян?”        “Си­эль”. — твёр­до, ре­шитель­но, не­поко­леби­мо.        Си­эль оч­нулся. Мир слег­ка дро­жал пе­ред его гла­зами, но ра­зум ви­дел яс­но. Он по­нял: Се­басть­ян, выр­вав Си­эля пос­редс­твом име­ни из Бес­ко­неч­ности, им же, име­нем, и по­ведёт. Возь­мёт за ру­ку — и ни­ког­да боль­ше не от­пустит. По­ведёт, да­бы че­рез миг стать ве­домым. Но Си­эль обя­затель­но по­забо­тит­ся, как толь­ко ока­жет­ся по ту сто­рону ас­пидной ар­ки, Ар­ки Все­лен­ной, о дол­ге сер­дца. Сде­ла­ет всё ра­ди пе­рево­рота в этой не­раз­рывной сис­те­ме: рас­кро­шит ак­ку­рат­ную ли­нию по­ряд­ка (хо­тя про­тив по­ряд­ка, да­же ес­ли за ним сплош­ной ха­ос, сов­сем неп­росто ид­ти) — дво­рец­кий и граф ста­нут рав­нознач­ны­ми, так, как преж­де ста­ло с де­моном и че­лове­ком — и без кап­ли вол­шебс­тва, в от­ли­чии от Се­басть­яна, раз­ве что с по­мощью од­но­го: «при­гор­шни ря­бины сре­ди трёх пинт зве­робоя».        Си­эль вло­жил свою ру­ку, вспо­тев­шую от нап­ря­жения, в ли­шён­ную пер­ча­ток су­хую ла­донь демона.        «Ис­сохший Оке­ан, — тре­вож­но ду­малось Си­элю. — Мой нес­час­тный, страж­ду­щий Оке­ан... ка­тас­тро­фа».       Он уже ша­гал к ве­личес­твен­но­му сво­ду, по­кидая ус­та­лость по­зади, жа­лос­тли­во кри­чащую бо­лез­ненным ре­бён­ком ус­та­лость, три ша­га, два, один... он зас­тыл, рез­ко кру­танул­ся на­зад на сто во­семь­де­сят градусов, от­пра­вив пря­мо в хват­кие ру­ки Гро­бов­щи­ка связ­ку ме­даль­онов — это прис­по­соб­ле­ние для разумного опы­та, зо­лотые внут­реннос­ти нес­конча­емо сто­нущей ус­та­лос­ти — и с каж­дым ми­гом ощу­щал, как в про­цес­се «ду­хов­но­го по­лёта» ук­ра­шений, единс­твен­но дра­гоцен­но­го зо­лото­го фон­да для се­реб­ристо­го жне­ца, от­ле­та­ет прочь чу­довищ­ное прош­лое со все­ми стра­дани­ями, оби­дой, не­пони­мани­ем...       Существовала только она вещь, могущая вылечить его.       —

«Дорогой тёмной, нелюдимой, Лишь злыми духами хранимой, Где некий чёрный трон стоит, Где некий Идол, Ночь царит, Из крайних мест, в недавний миг, Я дома своего достиг».

       С во­оду­шев­лённым ле­петом ис­це­лилась, за­коль­цо­выва­ясь, его а­ура.        Си­эль три­ум­фаль­но вски­нул го­лову и объ­явил:       — Бар­тер.