Fieldwork — This Is Not The End
Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир. В кино порой бывает, что спасителем оказывается совсем невзрачный, незаметный герой, от которого никто не ждал подвигов, все лишь удивлялись, как он вообще не погиб в первые десять минут фильма. Чаще всего у таких героев имеется сильнейшая мотивация в виде дорогих ему людей, попавших в беду: любимый человек, член семьи, близкий друг… В редких случаях даже злейший враг, которого, как оказывается, герою совсем не хочется терять. Паша тоже удивляется, почему он до сих пор жив, со своим-то вечным невезением. Ещё у него есть Марина — девушка, ради которой он готов отдать собственную жизнь, но всё-таки Паше не стать главным героем фильма, не спасти всех остальных. Он ненавидит свою беспомощность, но совершенно не разбирается в биологии, химии и тонкостях работы профессора Радомского, так что все его попытки логическим путём дойти до осознания того, как можно одолеть вирус, не приводят ни к каким умозаключениям. Если уж сам профессор, его дочь-медик и спасатель не могут в этом разобраться, то куда до них простому детдомовцу? — Паш, как мы будем жить? — тихо спрашивает Марина, упираясь затылком в неудобные железные прутья кровати в комнате парней. — Скоро нам снова потребуется выехать в магазин, где можно наткнуться и на этих кровожадных мутанток, и на группы зачистки. — В прошлый раз всё обошлось! — максимально ободряющим тоном произносит Паша и пытается улыбнуться, но выходит не слишком правдоподобно. К счастью, Марина даже не смотрит на него, прикрывая глаза. — Везти всегда нам не будет, — пессимистично замечает она. — А вдруг кому-то станет плохо, потребуется медицинская помощь? Аппендицит, например? Или пневмония? Или… Паша поднимается со своей кровати и подходит к Марине, опускаясь на колени перед ней и осторожно касаясь её рук. Ледяные. На самом деле, он сам думал обо всём этом. Сколько времени они смогут провести в бункере? Неделю? Месяц? Год? Рано или поздно в окрестностях кончится вся еда, которую ещё можно употреблять, кого-то из них прикончат, а то и найдут бункер! Наступят холода, а там, в самом деле, болезни (Паша, например, всегда очень тяжело переносит осеннюю простуду, несколько раз даже пришлось ставить капельницы), а потом появится ребёнок Марины. Продолжить выживать в этом бункере ещё долгое время возможно только при самом идеальном раскладе событий, которого им, как был уверен молодой человек, не видать. Что-то обязательно пойдёт не так, возможно, даже что-то совершенно незначительное и неожиданное, которое, как снежный ком, потянет за собой другие проблемы. У них нет шансов выжить, сидя здесь, и Паша прекрасно это понимает, но он обязан обезопасить Марину и её будущего ребёнка от этих переживаний. — У нас есть доктор, — говорит он, крепко сжимая руку Марины в своей, и ловит её потухший взгляд. — И что бы ни случилось, у тебя есть я. Все твои проблемы — мои проблемы, и я обещаю тебе, что решу их все. У тебя не будет ни единого повода для беспокойства. Ты мне веришь? По щеке Марины катится одинокая слеза, потому что она знает: Паша не врёт, он сделает ради неё всё на свете, а она не может отплатить ему тем же, пока занимается накручиванием себя на всё самое худшее и боится собственной тени. — Да, — кивает она и вытирает щёку тыльной стороной ладони. — Вот и отлично, — Паша перемещается на кровать, садясь рядом с Мариной, и улыбается, теперь уже по-настоящему. — Ты уже подумала над тем, как назовёшь малыша? — Ещё нет, — теперь и губы Марины трогает лёгкая полуулыбка. — Знаешь, когда я о нём думаю, то у меня такое чувство, что с появлением ребёнка всё будет хорошо. У всех нас. И мне не будет так страшно жить в этом мире. Странно, да? Паша ничего не отвечает, а Марине, кажется, и не нужен ответ. Вдвоём, держась за руки, они сидят ещё очень долго, думая каждый о своём и о том, что ждёт их — непременно вдвоём, вместе — в ближайшем будущем.***
Митя нервничает. Прошло уже четыре часа с тех пор, как он избавился от заветного порошка в порыве эмоций, движимый желанием доказать отцу Ирины, что он достоин его дочери. Четыре часа. Слишком мало для ломки, но достаточно для проявления нервозности и ощущения того, что скоро начнётся. Неизбежно. Он лгал себе, когда говорил, что не зависим, что может в любой момент остановиться, да и вообще он просто балуется «лёгкими» наркотиками, а зависимости от них вообще не бывает (не героин же, в самом деле!). Пытается лгать и сейчас, сидя в пустой комнате и убеждая себя, что лёгкая дрожь в руках, которую он уже почти-почти чувствует, от озноба, мол, простыл, наверное, и сухость в глазах оттуда же. У него всё в порядке. Ира ни о чём не узнает. Радомский ошибся. За спиной раздаются шаги, и стук каблуков гулом отдаётся в мозгу, раздражая, выводя из себя. Она будто выстукивает своими шпильками своё имя: Н-а-д-я. С-у-к-а. Шаги приближаются, усиливается и гул, терпеть который уже совсем нет сил. — Какого хрена ты припёрлась? — рычит он, оборачиваясь и натыкаясь на презрительную ухмылку, что бесит его больше всего на свете. Голдман останавливается в паре метров от Мити, вопросительно изгибая изящную бровь. — Ты что, совсем с катушек слетел от этого спаса… — она обрывается на полуслове, внимательно вглядевшись в лицо Мити, и улыбается шире. — А-а-а, где-то потерял свою драгоценную дурь? И твоя мышка-малышка не может заменить тебе этот кайф, да? А я могу. Митя резко поднимается со стула и надвигается на Надю с таким безумным взглядом, что та не сразу справляется с эмоциями, и на извечно самодовольном лице проявляется выражение страха, точь-в-точь такое же, как тогда, когда она увидела тех тварей в супермаркете. Но уже через мгновение Голдман расплывается в ухмылке и обвивает тонкими руками шею Мити, легонько проводя острым ногтем по шее сзади. — Я так тебя презираю, — хрипло отзывается Черкасов, но не пытается убрать с себя рук Нади. Впрочем, он и не обнимает её в ответ. — Ты хочешь меня, а презираешь себя, — возражает та, надавливая ногтем немного сильнее, а второй рукой ныряя под куртку и футболку Мити, очерчивая линию позвоночника. — Ты знаешь, что тебе никогда не быть с правильной Ирочкой, ты ей не нужен такой, какой есть. И тянет тебя к ней только от смутной надежды, что она тебя изменит, сделает из тебя лучшего человека. Но она не сможет. И тебе это не нужно. А я хочу тебя таким, какой ты есть. Брось её прежде, чем она бросит тебя ради Макса. Правильным девочкам — правильные мальчики, а мы с тобой плохие ребята. Её голос звучит так чертовски мелодично, что Митя слушает и слушает, хотя смысл её слов заставляет едва сдерживаться, чтобы не влепить пощёчину. Кажется, Надя не достойна даже произносить имя Иры вслух. Но, в таком случае, достоин ли он? В одном Голдман права: они с Митей похожи больше, чем он хочет думать. — Ты ведь не хочешь утащить и её на дно, верно? — всё тем же мелодичным голосом интересуется Надя, когда замечает, какой эффект производят её слова. Она приподнимается на цыпочки и пытается коснуться губ Мити, но в этот момент в дверном проёме возникает чья-то тень, и одновременно с этим Черкасов с отвращением отталкивает от себя девушку. — Этого не случится, — шипит он ей на ухо и переводит взгляд на фигуру в дверном проёме. Макс исподлобья смотрит на парочку, прислонившись виском к дверному косяку. Неизвестно, стоял ли он у стены всё это время или только вошёл. В любом случае, он видел то, что ему не следовало бы. — Я не помешал? — спрашивает он, буквально впиваясь взглядом в Митю, как кажется последнему. — Тебе что-то нужно? — спрашивает Черкасов, не думая отвечать на поставленный вопрос. — Я просто осматривался. — Попроси вон её провести тебе экскурсию, — Митя небрежно кивает в сторону Нади, слегка растерявшуюся от того, что их прервали. — Только берегись её в тёмных углах — набросится и оставит без штанов. В прямом смысле. С этими словами он выходит из комнаты, мимоходом то ли случайно, то ли намеренно задев плечо Макса, и удаляется, не оборачиваясь. Сдохли бы они оба.***
За ужином первые полчаса все хранят молчание, но глаза и жесты порой говорят больше всех существующих слов в мире. Радомские и Макс сидят будто бы особняком ото всех, периодически переглядываясь с сожалением и досадой, взяв на себя ответственность за то, что найти способ остановить мутировавших девушек до сих пор пока не удалось. Чуть поодаль сидит Митя и с неохотой ковыряется в тарелке, другой рукой отбивая на столе нервную дробь костяшками пальцев. Его сейчас совершенно не волнует то, что они не спасутся в ближайшее время, а в голове крутится определённая навязчивая идея, которой он боится. Валера, как ни странно, не пытается сожрать профессора глазами. Он сидит рядом с Айжан, периодически исподлобья бросая на неё взгляды так, чтобы не привлечь ничьего внимания. Не будь все озабочены своими собственными мыслями и проблемами, то непременно заметили бы, что Сычёв сияет, как начищенный медный таз, в то время как во взгляде Айжан сквозит определённая доля неуверенности. Первенство Валеры по уничтожающим взглядам отнимает Надя, у которой яда хватает на всех: и на Радомского, и на его дочь, и на Митю, и мимоходом на Макса попадает. Наташа сегодня сидит между Сашей и Скатом и никак не может понять, отчего чувствует себя так неуютно, точно меж двух огней. Или только хочет думать, что не понимает? Взгляд Марины направлен точно на Радомского, но он не выражает ни злости, ни отчаяния, а только сочувствие. Она понимает, что ему сейчас и так несладко — шутка ли, невольно стать причиной апокалипсиса в целом городе, чувствовать на своих руках кровь тысяч людей и знать, что ответственность за спасение оставшихся в живых лежит именно на нём. — Неужели нет даже намёков на то, что мы найдём выход? — спрашивает, наконец, Паша, озвучивая мысли большинства. Профессор делает глубокий вдох. Он только этого вопроса и ждал. — Мы с Ирой будем продолжать искать, — негромко отвечает Радомский, не поднимая глаз. Он считает, что не имеет права даже есть за одним столом с ребятами, пока не найдёт способ вытащить их из этого города. — Вы искали весь день! — нервно замечает Надя, стукнув кулаком по столу. — Профессору удалось синтезировать вакцину, а это уже шаг вперёд, — говорит Макс, пытаясь разрядить обстановку. Голдман усмехается и демонстративно отворачивается. Дочь и папаша совершенно одинаковы и ничтожны. — Мы пытаемся отталкиваться от состава вакцины, чтобы придумать нечто, способное остановить мутанток быстро, пока они не успели напасть, и так, чтобы не пришлось приближаться, — продолжает Ира, глядя на Сашу, как на наиболее понимающего в этой компании. — Почему именно от вакцины? — спрашивает вдруг Паша, который до того не принимал активного участия в разговорах, замолкает, а затем набирается смелости продолжать. — Вы... вы, кажется, говорили, что их тормозит свисток для собак. А если взять звук с чуть более высокой частотой и не прекращать его распространение, скажем, на протяжении минуты? Кажется, у этих… девушек очень чувствительный слух, это их главное слабое место. — Слабое место… — повторяет Радомский, нахмурив брови и на несколько мгновений закрыв глаза. — Точно! Отбрасывая в сторону вилку, он вскакивает из-за стола, бросает «Понял!» и мчится в одну из комнат. — Папа, хотя бы поешь сначала! — кричит ему вдогонку Ира и хочет пойти следом, но на её руку вдруг ложится рука Макса. — Не трогай. Кажется, он до чего-то дошёл, — ободряюще кивает он. — Надеюсь на это, — нарочито громко говорит Митя и двигает к себе стул, на котором сидит Ирина, и та от неожиданности дёргается, а затем неловко улыбается его выходке. — А Пухлый-то соображает! Внимание всех переключается на Пашу, скромно опускающего взгляд и пожимающего плечами, мол, он только идею подал, всё остальное сделает профессор, однако ни от кого не укрылся румянец на круглых щеках парня, когда Марина с благодарностью кладёт руку на его плечо и негромко что-то шепчет. — Марин, а ты его чмокни, он на радостях лекарство от рака создаст, — усмехается Валера, чем ещё больше вгоняет в краску Пашу, а теперь ещё и Марину. — Ну Валер, — закатывает глаза Наташа, но улыбается. - Ты молодец, Паш, - кивает Ирина. - Мы даже не пытались думать о чём-то, кроме вакцины, упёрлись именно в эту версию. А теперь, я уверена, папа сможет что-нибудь придумать. Всем неожиданно становится легко и спокойно, все отчего-то уверились в том, что профессор Радомский их спасёт, доверились ему. Безоговорочно. Даже Надя. За этим столом ещё никогда не звучал такой искренний смех, как сегодняшним вечером.