C другой стороны

- Нет, не надо! Отправьте меня назад! Пожалуйста! Когда дверь снова открылась, Сэмюэл попытался вывернуться из рук санитаров, но и эта попытка оказалась обречена на провал. Держали крепко, с двух сторон, не позволяя сделать ни единого лишнего рывка или движения. Американца втащили в комнату, широкую и светлую, настолько, что он на секунду оказался полностью ослеплен и сощурил глаза, но, когда зрение восстановилось, принялся вырываться с утроенной силой, словно не осознавая обреченности своего положения. Помещение оказалось хорошо оборудованной операционной со стенами, вымощенными белым кафелем, операционным столом, находившимся почти посередине и накрытым полупрозрачной клеенкой, огромной лампой и великим множеством каких-то сложных приборов, истинного предназначения которых Финч не знал и совершенно не горел желанием вдаваться в подробности. В воздухе витал специфический запах медикаментов, который отчего-то казался очень смутно знакомым и от которого к горлу подкатывал ком. Возможно, что он уже лежал на этом столе и, раз так, уж точно не желает возвращаться сюда снова, по своей воле или же против нее. - А вот и вы. Я уже думал, что вы упустили нашего маленького друга. Сэм, повернувшись на голос, увидел перед собой человека в уже неприятно знакомом белом халате. Он стоял рядом со столиком, на котором были аккуратно разложены, тускло поблескивая в свете ламп, хирургические инструменты, один вид которых инстинктивно заставил отшатнуться. Мужчина был куда старше средних лет, высокий и с хорошо заметной залысиной, однако волосы его еще не тронула седина, хотя то тут, то там пробивались ее предвестники. Выглядел он спокойным, уравновешенным и даже немного дружелюбным, но это и пугало сильнее всего. Мысли и страшные предчувствия, не то реальные, не то полностью выдуманным больным и воспаленным воображением, обратились в настоящий водоворот, от которого раскалывалась голова, и сердце билось настолько часто и сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди, разломав на части ребра. Неизвестность давила, терзала, мучила, не позволяя успокоиться и взять себя в руки. Постепенно Финч начинал склоняться к тому, что желает, чтобы они сделали наконец хоть что-нибудь, открыли свои планы, а не мучили его ожиданием и чувством липкого страха, который пробирался по нервам, постепенно охватывая все тело и сковывая ледяным холодом сознание. - Приятно наконец-то познакомиться с тобой лично, - продолжал говорить хирург, кивком головы приветствуя остальных и глядя исключительно на своего пациента. С интересом, как и доктор Сингер, но чего-то большего американец разглядеть так и не смог. Картинку перед глазами застилал страх, разум был истончен и спутан, теряя нить здравого размышления. – Видеть тебя на операционном столе было не так увлекательно. Скажи, как тебе нравится здесь? Санитары с силой надавили на плечи американца и заставили его опуститься в инвалидное кресло, которое подкатил ассистент доктора Трагера. Запястья и щиколотки тотчас же окольцевали толстые ремни из темной кожи, сдавившие конечности сильно, почти до боли, не позволяя даже свободно шевельнуть ими. Гейл прижал к спинке кресла не оставляющего попыток освободиться или хотя бы ослабить напряжение пациента, в то время как тот, отчаянно озираясь вокруг, пытался найти хоть что-то, что могло бы помочь, все это окончить. Бесполезно. Помощи ждать здесь было совершенно не от кого и неоткуда. Не говоря уже о том, чтобы отвечать на вопросы. Как ему нравится в психиатрической лечебнице, где с ним и с другими делали непонятно какие вещи? Конечно же, он просто в восторге. Наверняка и этот доктор Трагер такой же ненормальный, как все здешние обитатели. - Я слышал, что ты пытался мешать своему лечению. Почему? – на удивление спокойно продолжил говорить мужчина, вновь вернувшись к столику с хирургическими инструментами, бегло оглядев их и не притронувшись ни к одному. Выглядело так, словно он подбирал что-то, наиболее подходящее для какого-либо действия, возможно, несколько выходящего за рамки привычного. – Мы ведь пытаемся помочь тебе. А ты взамен мог бы помочь нам. В горле пересохло от напряжения и волнения, американец не мог даже говорить, лишь тяжело и немного хрипло дышал, оглядываясь то на одного, то на другого врача. Надежда стремительно угасала, словно ее постепенно, с перерывами заливали водой, иногда позволяя разгореться вновь и немного сильнее. Чем он мог им помочь? У него лично не было ни денег, ни влияния, он даже нигде не учился и подрабатывал урывками. Лично Финча это вполне устраивало, чего нельзя было сказать о его семье. Может, они хотели надавить на его отца через все это? Нет, ненадежно и глупо, да и не станет он ради своего самого непутевого отпрыска соглашаться на какие-либо условия, не такой уж высокий пост он для всего этого занимал. Тут было что-то другое. - Молчишь. Мне это нравится. К чему бессмысленные разговоры, когда можно слушать и понимать, верно? – Ричард отошел к большому шкафчику со стеклянными дверцами, за которыми стояло великое множество склянок с какими-то препаратами. Точно прочитав в этом движении какой-то особенный сигнал, Рик приблизился к доктору Сингеру и почти шепотом заговорил с ним, не то задавая какой-то вопрос, не то требуя что-то. Временно оставив попытки вырваться, Сэмюэл замер на месте, внимательно прислушиваясь к их разговору и стараясь уловить каждый звук. Услышанное, на беду, повергло его в еще больший ужас. - Доктор, если все будет повторяться снова, позвольте ввести ему хотя бы обезболивающее. Я не подвергаю сомнению ваши решения, но это слишком. - Вы хотите снова вернуться к практике? Пожалуйста. Я уверен в том, что Вам предоставят эту возможность. – Даниэль полуобернулся к санитару, продолжая улыбаться, все так же обнадеживающе и спокойно. – Но вот незадача: сейчас Вы просто санитар. И я прошу вас обоих покинуть операционную. Вы понадобитесь нам очень скоро и гадать, когда именно, не потребуется. Мужчина коротким жестом указал обоим санитарам на двустворчатые двери в помещение, подкрепляя этим свои слова. Спорить с кем-либо он сейчас не собирался, да и не в том состоянии был, чтобы вести продолжительные дискуссии. Как только дверь за обоими закрылась, к инвалидному креслу почти вплотную подошел доктор Трагер. Все это время он, похоже, что-то говорил, но американец не слушал, на последней грани отчаяния пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Что-то говорить, что-то делать, но что именно, что может подействовать на этих людей и пронять их? Что он может предложить? Ничего. - Прошу вас, отпустите меня. Не надо ничего делать, пожалуйста, – рванувшись в кресле в бессмысленной попытке высвободиться, Сэм поднял взгляд на стоящего перед ним хирурга и обомлел. Буквально чувствуя, как внутри у него все холодеет и застывает, пациент не мог оторвать взгляд от исполинского размера ножниц, которые предназначались какой-то чудовищной работы. Вслед за холодом сквозь ледяной панцирь начала пробираться в разум паника. Не просто страх, а самая настоящая неконтролируемая паника, которая стремительно овладевала американцем. – Нет, пожалуйста… - Не надо бояться, больно будет только сначала, - доброжелательным тоном, от которого стыла в жилах кровь, с легкой улыбкой заговорил Ричард, осторожно приподнимая кисть левой руки Финча и внимательно осматривая мелко дрожащие пальцы. – Знаешь, молчание даже прибавляет таким, как ты, немного шарма. Хотя уверен, с тобой можно о многом поговорить. Ты еще не беседовал с отцом Мартином? Я думал, что за прошедшее время он уже успел повлиять на тебя. - Доктор Трагер?.. – немного неуверенно прервал монолог доктора Даниэль, коротко кивнув на инвалидное кресло и пациента. В последние несколько недель любовь Трагера к разговорам на самые разные темы возросла до невероятных масштабов. Нельзя сказать, чтобы над этим всерьез кто-то задумывался или волновался по этому поводу, однако ассистенту порой становилось немного не по себе во время подобных сцен. - Я знаю, - в свою очередь оборвал Сингера хирург, раскрывая ножницы и свободной рукой прижимая оставшиеся четыре пальца пациента, чтобы не повредить их, когда начнется сама операция. - Что... не надо. Пожалуйста, прошу вас, не надо! – судорожно вдохнув и выдохнув, американец попытался высвободить трясущуюся руку, однако ремни и доктор не позволили сделать ни одного лишнего движения. Глаза застилал струящийся по лицу пот, из-за него же больничная одежда на спине вымокла насквозь и липла к коже. В тот момент, когда надо было вырываться, пытаться хоть что-то сделать, он просто не мог. Лишь смотрел, уже не отрываясь, на собственный палец, зажатый между острых лезвий. Пытался было кричать что-то, пытался умолять, однако вместо слов из горла вырывалось лишь нечленораздельное бормотание, иногда больше похожее на судорожные всхлипы. Даже дышать, казалось, стало невероятно тяжело. Затем пришла боль. Вспыхнула и взорвалась, точно граната, стремительно разлилась по всему телу. Когда из обрубка, оставшегося на месте пальца, хлынула кровь, Сэмюэл завопил, отчаянно дергаясь и пытаясь освободиться. От собственного вопля словно заложило уши, а в мозгу пульсировала и билась всего одна мысль: боль, боль, невероятная боль. Он попытался отвести взгляд, но тут же новая волна накрыла его с головой. Крик невыносимой боли и ужаса сорвался в хриплый и захлебывающийся кашель, к горлу подкатила тошнота, а картинка перед глазами расфокусировалась и поплыла. Быть может, виной тому было все происходящее, а быть может, выступившие на глазах слезы. Финч продолжал дергаться и извиваться, старался выдавить из себя любые мольбы и просьбы, только бы этот кошмар прекратился. Вместо этого операционная огласилась еще одним жутким воплем. Из двух отвратительных обрубков на пол хлестала кровь, что попадала на колени и ноги пациента, который к тому времени уже почти прекратил отчаянно вырываться и кричать. Перед глазами все медленно поплыло, затем потемнело. А уже в следующий миг боль и все то, что осталось вместе с ней в этой жуткой операционной, ушло куда-то. Прочь, далеко, чтобы вернуться позже. С несоизмеримым ни с чем облегчением Сэмюэл погрузился в этот океан темноты, тишины и безмятежности. Все, что угодно. Только бы опять не было больно.