Скетчи

      Когда стихли последние крики ужаса и отчаяния, когда умолкли всхлипы боли и мычание скорби над кучкой пепла, осталась только тишина, гнетущая, устрашающая и обволакивающая. В ушах стоит звон, каждый шорох сначала кажется благословением Создателя, затем становится похожим на смех проклятого заклинателя, сумасшедшего мага, упивающегося вкусом и запахом десятков женских тел и безвозмездно пользующегося их кровью. Когда наступает такая тишина, не хочется больше ничего, рука сама собой тянется за тонким лезвием, способным в считанные мгновения прекратить эти муки…       - Хоук, ты в порядке? – спросил Фенрис и поддержал магессу плечом, не дав ей упасть.       - Все нормально…       Мариан тяжело оперлась на золоченый посох и отошла от эльфа, не хотелось сейчас находиться к нему так близко, все-таки он предупреждал, пусть он орал во все горло, ругался и проклинал магов и саму Хоук на чем свет стоит, но он был прав, это угнетало еще больше.       - Ну, вроде бы как на этом мы закончили, да? – задорно поинтересовалась Изабелла, вытирая широкие клинки своих кинжалов разорванной в клочья рубашкой разбойника.       - Да, сегодня уже все. Идем домой, – устало сказала магесса.       Компаньоны сдержанно попрощались друг с другом и отправились в разные стороны. Изабелла с Варриком тут же отправились пить в Висельник, решив растратить деньги, только что снятые с трупов уличных бандитов. Фенрис, молча кивнув всем спутникам, отправился прочь из Нижнего Города в свою мрачную берлогу. А Хоук, разочаровано вздохнув, направилась к себе домой, стараясь выбирать самый длинный и тернистый путь. Возвращаться в пустое поместье она не хотела.       Когда наступает такая тишина, уже нет никаких больше желаний, ничего, кроме болезненных обжигающих сожалениями воспоминаний. Они безжалостны как лезвие самого острого кинжала, холодны и вязки, как лед заклинателя, они проникают в самую душу, не отпускают, повторяясь в голове раз за разом, пробуждая где-то внутри тщетное, но непреодолимое желание все исправить, любой ценой.       Двери поместья с фамильными гербами на колоннах по бокам оказались перед глазами слишком быстро, солнце только-только заползло за горизонт. Как бы девушка не устала, она не сможет заснуть, чтобы отдохнуть, ей нужно вымотать себя до тех пор, пока она не станет терять сознание от слабости, даже битв на улицах для этого недостаточно.       - Хочу умереть… - пробурчала себе под нос Хоук, зловещий шепот спугнул проходящую мимо черную кошку.       Петли входных дверей были идеально смазаны, уж лучше бы они скрипели, надрывно вопили, рычали на вторженца, чем вот так безмолвно впускали в разверзнувшийся молчаливый ад. Доме вкусно пахло едой, но Мариан не могла есть, она не ела уже больше недели, перебиваясь водой или съедая какие-то крохи, когда ее заставляла это делать Орана, слишком уж она жалостливая и настырная оказалась эта эльфийка.       - Вы вернулись, сударыня! – жизнерадостно воскликнул Бодан, но тут же сник, замечая, что настроение у магессы никоим образом не улучшилось.       - Госпожа, ужин готов, – спокойно сказала Орана, поправляя складки на фартуке.       Эльфийка улыбалась, когда она улыбается, она даже кажется красивой, щеки уже не выглядят такими впалыми, появляется румянец и пропадает это выражение побитого до полусмерти виноватого щенка. Когда она появилась тут, Хоук очень радовала улыбка этой девочки.       - Я не буду есть…       - Но, госпожа, вы должны съесть хоть что-нибудь, – с трудом сдерживая эмоции, воскликнула эльфийка. – Вот увидите вам понравится, я старалась изо всех сил угодить вам, пожалуйста, идемте, поешьте.       Выражение лица у служанки было такое, что становилась понятно – она не отцепится до тех пор, пока ее хозяйка не съест хотя бы несколько ложек.       - Ладно…       Суп и в самом деле был вкусным, наверное, девушка не почувствовала вкуса, уже неделю у нее на языке только проклятья и почти ощутимый привкус того подвала. Запах его был настолько острым, что переходил во вкус, горький, от которого горло тут же сводило спазмом, а рот наполнялся слюной, чтобы смыть эту погань поскорее. Магесса осилила целых три ложки, на большее она не смогла себя уговорить.       - Я к себе, – коротко сказала Хоук и тут же отправилась наверх с кухни, провожаемая сочувствующим и немного обиженным взглядом служанки.       Подниматься наверх тоже было сущей пыткой, ведь нужно пройти мимо Ее комнаты, дверь в которую теперь как бездонный затягивающий провал, как открытая дыра в тень, только что оттуда демоны не лезут. Оттуда веет могильным холодом, ужасом и тишиной.       Голоса в большом зале стихли, только сопел у камина пес и Бодан задумчиво перебирал что-то в своем большом сундуке.       Тишина.       Хоук отперла дверь своей комнаты и зашла, запирая ее на ключ изнутри. Камин не горел, окна зашторены старыми плотными шторами. Балдахин на кровати местами порван и висит теперь погаными лохмами. И почему он красный? Почему эта дрянная тряпка именно красного цвета, почему не синий или зеленый? Хоук всегда любила этот цвет, он всегда ассоциировался с ее семьей, с ее шрамом, с ее одеждой, с ее поступками и с ней самой.       - Я ненавижу красный цвет.       Возле кровати стоял простой деревянный сундук с барахлом, которое удалось забрать с собой из Лотеринга четыре года назад. Какие-то тряпки, книги, деревянный солдатик Карва, каким-то чудом умудрившийся затесаться в этом хламе, пара ножей, уже окончательно затупившихся от времени. Старое платье Бетани, шерстяное с кожаными вставками на рукавах и поясе, она уже в юности увлекалась изящной броней.       Девушка достала из сундука платье сестры и прижала его к себе, оно пахло пылью и залежавшейся кожей, уже плохо гнущейся от старости. Может как-то взяться и смазать эти детали маслом, грех пропадать такой вещи.       Жаль, сейчас нельзя снова оказаться дома, в уютном домике на юге Ферелдена, где на жарком душном чердаке ютились три сумасбродных юнца, а в кухне всегда горел жаркий огонь и пахло пирогами. Жаль нельзя больше повиснуть на сильном отцовском плече, подразнить брата и заплести косы сестре. Даже в доме дяди уже нельзя оказаться, там ведь тоже уже никого нет.       Хоук зарылась лицом в ткань, задыхаясь от рыданий и старой пыли, забивающей ноздри и горло.       - Госпожа, к вам пришли.       Стук в запертую дверь оказался слишком уж неожиданным. Девушка тут же вытерла рукавом слезы и пару раз шмыгнула носом, унимая сопли. Она должна быть сильной, пусть даже и готова отправиться к престолу Создателя. Друзья не должны знать ее такой.       За дверью был Андерс. Как всегда с каким-то непонятным выражением на лице, то ли он опечален сутью мироздания, то ли он рад, что он еще жив, пойди его пойми.       - Я могу войти? – спросил мужчина.       - Заходи.       Маг, глядя на довольно обезумевшую обстановку комнаты только тяжело вздохнул. Мариан быстро сложила старые вещи обратно в сундук и уселась на него сверху.       - Варрик прислал ко мне посыльного, сказал, тебе нужна помощь.       - Он зря беспокоится, со мной все в полном порядке.       - Да? – спросил гость.       - Конечно.       - Тогда как ты объяснишь это?       Андерс указал рукой на прикроватную тумбочку, на которой были бережно разложены целых пять ножей, все рукоятями к кровати так, чтобы до них можно было легко дотянуться, не вставая с постели.       - Решила умереть красиво распластавшись на шелковых простынях?       - Тебе-то какое дело…       - А такое, Хоук, что я очень ценю тебя и то, что ты сделала для меня! Как ты докатилась до этого? Ты вообще ешь? Спишь? Ты же вся прозрачная, открой окно и тебя в форточку вынесет! Хоук, ну в чем дело? Возьми же себя в руки!       Девушка не ответила, а одержимый сокрушенно умолк, обвиняюще и вместе с тем с жалостью глядя на магессу. Девушка опустила глаза, бессильно заламывая руки и не зная куда себя деть и чем занять, снова зазвенело в ушах и повеяло холодом, надо бы растопить камин, а то так недолго и простудиться.       - Не молчи… - после долгой гнетущей паузы сказала Мариан. – Продолжай говорить, иначе я просто оглохну от этой тишины.       - Если надо, я буду с тобой все время говорить.