Скетчи

      Зверобойная пыльца щекотала ноздри, а черная прядка все время падала на глаза, мешала толком рассмотреть деревянную мишень, сделанную из дубового спила. Натруженные за утро руки уже плохо слушались, но упорство и гордость подогревали снова и снова натягивать сухощавую жилу к самому уху, вслушиваясь в тихий треск деревянных луковых плеч и гудение напряженной тетивы. Кончики пальцев были красные истертые почти до волдырей, ногти обломались до самого мяса, а связка на руке ныла, моля об отдыхе и обычной для сельской девчонки работе.       Тетива сухо тренькнула и ощутимо ударила по предплечью уже и так красному от повторяющихся раз за разом ударов. Тонкая стрела с зализанным белесым гусиным оперением взвилась в небо и исчезла в густой траве, поднырнув под мишень между деревянными кольями-опорами.       - Еще раз. – Отец заканчивал увязывать в последнюю вязанку хворост, собранный по поляне, как всегда хмурый, настороженный как тот лесной зверь, ожидающий услышать неосторожные шаги охотника в любую минуту.       Новая замусоленная тонкими костлявыми пальцами стрела легла на тетиву, пальцы нестерпимо чесались и горели от прикосновения гладких перьев и засаленного древка. Снова натяжение до самого уха, снова дрожь в руках, которую нужно обуздать. Еще один удар по красной коже руки, но теперь стрела все-таки угодила в мишень, с сухим стуком впившись в податливое желтое дерево.       - Я попала. – Руки дрожат.       - Еще раз. – Отец забрасывает в телегу все увязанные вязанки и огромные, похожие на валуны, бревна, он даже не оглядывается, заботясь только о том, чтобы лошадь не смела далеко уходить.       Глубокий вздох на котором тетива с новой стрелой снова оказываются у уха, белые перья щекочут веснушчатую загорелую щеку, на нос падает непослушная прядь, а на темный полированный наконечник стрелы неожиданно приземляется белая с черной точкой капустница, вальяжно и неторопливо помахивая крыльями и тонким хоботком пробующая на вкус соленое горячее от полуденного солнца железо. Руки горят, но не пугать же невесомое создание резким выстрелом, летящая стрела может поранить ее тонкие светящиеся изнутри крылья. Поводив белесыми парусами для важности, бабочка неторопливо поднялась в воздух и как магический всполох огня поплыла дальше по поляне, выискивая для себя нечто более привлекательное, чем твердый жесткий металл.       «Треньк» Стрела впилась в самую середину дубового спила, еще дрожа от напряжения рук, ее выпустивших.       - Я попала. – Нужно заправить прядь волос за ухо, сейчас снова будет выстрел, а она так мешает.       Отец наконец-то закончил с заготовкой дров и подошел ближе, быстро осматривая напухшие пальцы и красное предплечье, затертые грязными пальцами перья стрел. В его лице только интерес и повисший в воздухе вопрос, который он не задаст.       - Я этого хочу. – Рука уверенно сжимается на теле лука, пусть и больно связке.       Он кивнул и наконец-то улыбнулся, как будто все это время он и сам не был до конца уверен с этой затее. Теперь ему говорить не нужно. Стрела сама ложится на тетиву, снова горят пальцы, щекотно щеке и гудит возле уха напряженная оленья жила.       Легкий свист над головой, как скольжение большого листа по воздуху осенью, на лицо падает, резко мелькнув, короткая широкая тень. Так тихо, что и не заметил бы в полной гудения шмелей, мух и пчел лесной чаще. Не дрогнуть, сдержать напряжение, поднять руку вверх и спустить голодную белоперую стрелу прямо в белую грудь черношеего болотного гусака, торопливо парящего над поляной. Гуси кричат только в стае или при встрече с охотником. Но кричат не долго, отрывисто и дико, прощаясь с изумрудно-бирюзовым миром. Пару мгновений он еще пытается лететь, трепетно взмахивая потерявшими былой ритм серыми крыльями, но потом умолкает и падает рядом с мишенью, подминая летние сверкающие травы и распугивая пчел.       Отец кивнул, теперь в семье есть кому добыть дичь к столу, накормить подрастающих брата с сестрой и вечно обеспокоенную мать.