Welcome to my life

      Иккинг молча сидел и поглядывал на часы. Эхо от тиканья секундной стрелки отдавалось в голове бесконечными звуками, заполняя всё его существо. Пара должна была вот-вот закончиться, но парень уже практически потерял веру в это: время тянулось бесконечно долго, медленно, словно тягучая патока. В голове теснился миллион мыслей, которые ни в какую не хотели покидать его, лишая шанса вдохнуть глоток свежего воздуха и изощренно мучая его.       Он так сильно устал от этого, чёрт возьми. Устал от этих эмоций и мыслей, которые не давали ему покоя. Боль, которую он, казалось, испытывал при каждом вдохе, давила на него. Голова болела от недосыпа, мышцы требовали отдыха и изнывали от усталости. Всё это превратилось в сплошной кошмар. — «Боги, придёт ли этому когда-нибудь конец?» — думал Иккинг, наблюдая за стрелкой часов, которая, кажется, стала двигаться ещё медленнее.       Ему казалось, что он сходит с ума. Почему он просто не может успокоиться и начать жить дальше? Подумаешь, его отвергли, с кем не бывает? Всем нам разбивали сердца, не нужно делать из этого чёртову драму. Он не первый и не последний, не особенный же. Но даже эти мысли не могли помочь ему. Боль от того, что от него отказались, даже не успев выслушать, словно вцепилась в него, не желая отпускать. Живот каждый раз скручивало неприятной болью, когда он вспоминал её слова: «Хэддок, это было ошибкой по пьяни!» — «Да, Иккинг, в чём твоя проблема? Почему ты не можешь это забыть? — твердил внутренний голос, упрекая и насмехаясь над ним. — Придурок, совсем не можешь держать себя в руках и ведёшь себя как тряпка»       Зачем он подошёл к ней, правда? Какой был в этом смысл? Неужели он верил, что она поменяет своё мнение, взращённое годами, когда они ещё вместе учились в школе? — «Ты жалок, Хэддок», — усмехнулся внутренний голос, заставляя парня поёжиться.       Вдруг Иккинг почувствовал, как на него волнами начала накатывать злость и раздражение. Он попытался глубоко вздохнуть, чтобы привести в порядок свои эмоции и чувства, которые готовы были вот-вот захватить его. Головная боль усилилась, пульсируя и адски раздражая. Парень обхватил голову руками, чувствуя холод собственных ладоней. На пару минут это действительно помогло: головная боль начала утихать, а злость рассеиваться. Вкус мятной жвачки практически исчез, и теперь безвкусная и слегка горькая резинка только мешалась. Появилось непреодолимое желание выкинуть её, а вместе с ней и мысли, которые продолжали тесниться у него в голове.       Послышалось шуршание листов тетрадей, а следом по коридору из-за закрытой двери послышалась трель звонка. Это не было облегчением, которого ожидал Иккинг: раздражение, злоба и эта чёртова головная боль тотчас вернулись. — О, Один, — едва слышно пробормотал парень, вставая из–за парты и собирая свои вещи в рюкзак. — Не забудьте, послезавтра лабораторная работа по химии, а через пару дней зачёт. В этом семестре оканчивается курс химии, — громко и чётко кричала учительница вдогонку уходящим студентам.       Иккинг поборол желание крикнуть ей «заткнись». Она начинала раздражать и действовать ему на нервы. Из класса он вышел самым последним, чувствуя, как ярость возрастает в нём с каждой секундой.

      В коридоре, слава богам, было прохладно, и это способствовало уменьшению головной боли. Иккинг приложил вечно холодную ладонь к шее, где заканчивался воротник рубашки, и почувствовал облегчение, запрокинув голову. Этот день подходил к концу: пары кончились, и это было одним из поводов для радости. Всё, чего ему не хватало сейчас для полного счастья, так это хорошего обеда и чего-то холодного, вроде кофе со льдом. — Эй, Хэддок! — этот рёв прокатился по всему коридору. Парень прикрыл глаза, узнавая этот голос. И все мечты о хорошем обеде рассеялись, а раздражение и злоба снова вступили в силу.       К нему навстречу, идя большими твёрдыми шагами, приближался Себастьян Йоргенсон. Он тяжело дышал, его волосы были взлохмачены. Что ж, судя по его взгляду, он готов был убивать. — Что? — устало проговорил Иккинг, поворачиваясь к однокурснику.       Себастьян оказался в одно мгновение рядом с парнем и грубо толкнул его к стене, ничего не объясняя. Хеддок почувствовал, как при ударе из него выбили весь воздух, ведь он достаточно неприятно приложился к холодной, каменной стене головой. Вот чёрт, что с этим парнем не так? — Ты! — злобно начал Йоргенсон, — я всё про тебя знаю, придурок! — В смысле? — спросил Иккинг, морщась от боли в голове, — прежде чем вот так вот толкать меня, мог бы сначала… — Я всё знаю, чёрт тебя дери! — перебил его Себастьян, не давая закончить, — всё знаю про тебя и Хофферсон!       Хеддок почувствовал, как кровь у него холодеет, а сердце замедляется. Шестерёнки в его голове сработали молниеносно, даже до того, как Себастьян успел договорить «Хофферсон». Итак, его задача сейчас сделать максимально удивлённое, не испуганное, спокойное лицо. Нужно показать этому качку, что он не в курсе того, о чём тот говорит. — Что? — больше удивления в голосе, — ты о чём?       Дело было в том, что Себастьян считал Хофферсон своей. В прямом смысле слова — как вещь. Что никто из парней в этом колледже не имеет ни малейшего права на неё. Они, конечно, не были вместе, и Астрид постоянно проговаривала это, но до этого парня редко что-то доходило, особенно в присутствии белокурой красавицы. Так что, как только Хеддок появился на пороге этого колледжа, его точно так же грубо прижал к стене Йоргенсон и объяснил, кто здесь главный и какие права у него, «рыбьей кости». — Я знаю, что ты переспал с ней.       Это было как гром среди ясного неба. Боги, ему конец. — Ч-что? — меньше страха, Иккинг, пошути с ним. Разряди обстановку, — Себастьян, послушай, с чего ты взял? Где Хофферсон, а где я? Увы, она птичка не моего полета. И к тому же, мы все знаем, что она твоя. — Видимо, не все знают, что она моя, — Йоргенсон приблизил своё лицо к лицу Иккинга. В его глазах бушевало столько ярости. — Кажется, я плохо тебя объяснил в тот раз.       Себастьян отодвинулся и скрестил руки на груди. Видимо, ожидая какого-то ответа от Иккинга. — Слушай, а кто тебе вообще сказал эту ересь? — Хэддок чувствовал спиной весь холод каменной стены. Его сердце грохотало так сильно, что грудной клетке становилось больно. — Сказал что? — удивился брюнет. Его лицо на секунду приняло совершенно тупое выражение, показывающее его уровень интеллекта. — А, ну ересь — это религиозное учение, противоречащее церковным догматам, — начал Иккинг, — а если проще, то сейчас это слово используют как синоним слова — чепуха или заблуждение. — Короче, слушай сюда, — лицо Себастьяна исказилось гримасой раздражения, — этот человек не мог ошибиться, уж поверь мне. И сказать чепуху она точно не могла.       И тут Иккинг понял, что всё это конец. Потому, что уже через несколько секунд ему пришлось уклониться от удара. Кулак Йоргенсона попал точно в стену, где совсем недавно была голова шатена. Йоргенсон рыкнул, выражая своё разочарование, и приготовился для следующего удара. — Слушай, это недоразумение, — торопливо начал оправдываться Хэддок.       Вместо ответа Йоргенсон занес кулак и ударил. Иккинг, всё ещё пытаясь уклониться, дёрнулся, но недостаточно быстро, поэтому удар пришёлся не в нос, (видимо как планировал Себастьян), а в скулу. Иккинг почувствовал жжение, а ещё тупую боль, которая теперь была по всей левой стороне лица. Но он не особо обратил внимания на это. Стараясь двигаться как можно быстрее, он резко рванул в сторону, потому что до этого был в ловушке между брюнетом и стеной. — Убегать от меня вздумал, Хэддок?! — ещё больше разозлился Себастьян. Его шаги были широкими, поэтому ему ничего не стоило догнать Хэддока.       Оказавшись практически рядом с Иккингом, Йоргенсон резко вытянул руку и схватил убегающего парня за плечо, потянув назад. От неожиданности Иккинг чуть не упал, еле удержавшись на ногах, пока он пытался придумать, что делать дальше, Йоргенсон сильно сжимал его плечо, не давая возможности на повторный побег. Паника захлестнула всё существо Иккинга. Он знал, что только трусы убегают, но страх внутри него был настолько силён, что это последнее, о чём он сейчас думал. — Ты жалок, — хмыкнул Себастьян, и так быстро ударил Иккинга, что тот даже не сразу понял, куда пришёлся удар. Кажется, он слышал хруст. Глаза пришлось быстро зажмурить, потому что в голову ударила резкая боль. Он начал злиться на себя, ведь он и в правду был жалок.       Одним резким и точным движением, Себастьян перекинул его через себя и кинул на пол. Иккинг закашлялся, чувствуя, как воздух резко вышел из него, вздохнуть было тяжело. Он открыл глаза, почувствовав у себя на лице что-то тёплое, вязкое и, наверно, слизкое. Это однозначно было неприятно и даже больно. — Ты такой слабак, — рассмеялся Себастьян, подходя ближе к нему и склоняясь, рассматривая лежащего на полу парня, — думаю, тебе стоит преподать урок раз и навсегда.       Себастьян размахнулся и ударил ногой Иккинга. Удар пришелся в район ребер, но боль от него волнами прошлась по всему телу. Хэддок попытался встать, но у него не было сил, а стоило ему подняться на четвереньки, как Себастьян снова ударил его. Боги, это было так больно. Он даже не мог вздохнуть. Из его груди вырывались хрипы и кашель. Это было ещё больнее, чем дышать. Каждый вздох давался ему с усилием. Вдруг, он почувствовал сильную боль в носу: видимо аффект прошел. Он попытался ещё раз вздохнуть, чтобы выровнять дыхание. И в этот момент снова почувствовал удар.       Голос Йоргенсона и его угрозы стали расплывчатыми, свет слился в одну полосу, он перестал различать где пол и стены. Всё стало размытым, уши словно забили ватой. Затем, послышались крики, ругань… Но удары прекратились, и это было единственным важным для него сейчас. Последнее о чём он подумал, так это то, что, наверно, та тёплая липкая жидкость на его лице была кровью.