Welcome to my life

      Когда Астрид ступила на прохладную плитку ванной комнаты, все мысли, что, казалось, покинули её в ду́ше, новым грузом навалились на неё. Она ощутила, как спокойствие покидает её и чувство вины и ненависти к себе возвращаются, снова утягивая её на дно. Сейчас, она, кажется, предпочла бы грызущую пустоту, которая временами сменяла раздражение. Капли воды капали на белую плитку, разбиваясь на тысячи брызг. Мыльная пена, которая осталась на её ступнях, понемногу начала исчезать. На несколько секунд девушка застыла, рассматривая пальцы своих ног и ногти, выкрашенные в черный цвет. Она ушла в какой-то транс, зависла между реальностью и сном, принимая все мысли и переживания, переставая бороться.       Через какое-то время, она очнулась, вода продолжала капать на пол с потемневших русых волос. Взяв мягкое полотенце, Астрид закуталась в него и присела на бортик ванны. Продолжая рассматривать свои пальцы, как будто между слоем лака и её ногтями она могла найти ответ. Ответ, от которого она бежала, стараясь не замечать его, игнорировать. Влажные волосы липли к плечам и шее, остужая горячую кожу, после душа. Она уставилась в эту пустоту, ограждая себя от ненужных вопросов и навязчивых мыслей. Какое-то время, ей удавалась сдержать весь этот поток, который грозился вот-вот обрушиться на неё, чтобы уничтожить, загнать в ловушку. Так она просидела, казалось, вечность.       Тишина вокруг, отдалённые и еле слышные разговоры матери и отца, создавали вокруг неё какую-то особенную атмосферу и она надеялась, что сможет побыть здесь достаточно долго, прежде чем эти мысли снова задавят её. По плечам побежали мурашки от холодных, мокрых волос. Мыльная пена совсем исчезла с пальцев ног, оставляя после себя небольшие лужицы на этой противно белой плитке.       По какой-то причине, Хофферсон вдруг возненавидела все вокруг. Раздражение подступило к ней незаметно и теперь накрыло её, унося с собой. Ненависть к себе проснулась, давя на её хрупкие плечи, а потом вдруг, осознание…       Какое-то время, девушка пыталась отогнать эту мысль. Не может такого быть, нет. — «Ну же, Астрид, признай это, — заговорил этот извечный, внутренний голос. — Ты трусиха. Маленькая, беспомощная, слабая трусиха».       Нет, не может этого быть. Она сильная, гордая и непоколебимая. — «Была раньше, а что ты сейчас?»       Воспоминание, сегодняшнего дня, захлестнули её. Та перемена настроения, что произошла в машине, когда она везла Хеддока в больницу и то, как позорно она оттуда сбежала, боясь хоть минуту находиться рядом с ним. Боязнь того, что её мысли, могут оказаться правдой, боязнь признаться самой себе. То, как она бежала от правды, стараясь огородиться от чего-то ещё неизведанного для неё. То, как она боялась этого, по непонятной ей причине. И это вечное раздражение, когда слабый внутренний голос докапывается до неё, пытаясь доказать ей что-то. Тот абсурд, который не может быть правдой. — «О, Тор, да ты даже в голове себе признаться не можешь. Ты заменяешь это слово чем угодно, лишь бы не говорить его. Ты точно трусиха, Астри, по-другому это не назовешь».       Хофферсон резко встала, и достала фен, пытаясь заглушить им свои мысли.       Она не трусиха.       Когда её волосы были подсушены, она вытерлась и вышла из ванной, чувствуя, как прохладный воздух комнаты заставляет её тело покрыться мурашками. Хофферсон надела большой бесформенный свитер с длинными рукавами кремового цвета. И заколола шпилькой влажные волосы. Какое-то время она молча стояла посреди комнаты, прислушиваясь к самой себе, почему-то надеясь, что эти мысли уйдут, оставят её в покое.       Она не трусиха.       На какое-то время у неё получилось убедить себя в этом. А внутренний голос перестал тыкать её в это, надсмехаясь над ней. Астрид со спокойствием выдохнула и принялась убираться в своей комнате. Что угодно, лишь бы занять себя чем-то чтобы не думать. Потому что, она понимала, до чего может дойти, постоянно думая об этом. И если все её мысли окажутся правдой, тогда у неё появится ещё больше проблем, чем было до этого. Хотя, кажется, куда уж больше. Просто, она не может признаться себе в том, чего не существует. Всё это ненужные мысли, навеянные последним событием, так поменявшим её жизнь.Нет смысла признавать и верить в ложь.       Она не трусиха, она просто не видит во всем этом смысла.

***

      В дверь дома Хофферсонов позвонили. Астрид прислушалась, пытаясь понять, откроют ли её родители дверь или нет. Но внизу не послышалось ни шагов, ни просьбы открыть дверь. Из этого, девушка заключила, что родители куда-то ушли, пока она боролась со своими мыслями. Звонок повторился. Резко выдохнув, девушка почувствовала, как её раздражает вся эта ситуация. Бурча себе под нос ругательства, она спустилась вниз и открыла дверь. — Иккинг? — удивилась она, чувствуя как её сердце пропустило удар.       Перед ней стоит запыхавшийся высокий парень с растрепанными каштановыми волосами. Глаза устремлены прямо на Астрид. Секунда — и Хофферсон оказывается прижатой к шкафу, больно ударившись затылком. — Что ты делаешь? — шипит на него девушка. Она смотрит за спину шатена и отмечает, что дверь закрыта. Как у него получилось так быстро это сделать? Она поднимает глаза на Хеддока и ей становится неловко от того, как близко они стоят. На его лице, покрытом веснушками, отражается целая буря эмоций. Иккинг тяжело дышит, опаляя кожу ее лица горячим дыханием. Близость с ним дурманит ей рассудок. — Можно? — спрашивает шепотом парень и смотрит на губы Астрид. Невольно, она облизывает их, чувствуя, как по ее телу пробегает волна мурашек. — Что? — не понимает она. — Можно, — Иккинг обрывается на секунду, поднимая взгляд от губ, всматриваясь в ее голубые глаза, — можно, я тебя поцелую?       Этот вопрос эхом повторяется в голове девушки, но Астрид ничего не успевает ответить. Прежде чем до неё доходит смысл его слов, она чувствует, как его теплые губы касаются её губ. Парень прижимает ее к шкафу, вжимаясь в неё, и Астрид прикрывает глаза, чувствуя, как по телу пробегает горячая волна. Все мысли разом исчезают из её головы, оставляя там идеальную чистоту. Хофферсон поддается навстречу парню, поднимая руки и зарываясь пальцами ему в волосы, прямо как тогда, на вечеринке. Чувство дежавю и удовольствие от поцелуя накрывают её. Иккинг впивается руками ей в талию так, словно это последнее, что может удержать его от падения в эту пучину безумия. Астрид думает, что завтра будут синяки, но эта мысль не остается надолго в её голове, так как через какое-то время она чувствует, как его пальцы поднимают её футболку.       Астрид прижимает Хеддока за шею ближе к себе, задыхаясь от новых эмоций, когда его шершавые пальцы касаются ее поясницы. — Боги… — между поцелуями шепчут они оба, прежде чем снова тонуть в этих эмоциях, которые заглушают всякие остатки разума.       Поцелуй получается влажным, резким и совершенно опьяняющим. Как будто со стороны, Астрид слышит свои сдавленные вздохи и то, как Иккинг шепчет «моя». До Хофферсон не доходит смысл его слов, она вся погружена в поцелуй.       Как вдруг, парень останавливается, резко отстраняясь от нее. Непонимающими глазами, девушка смотрит на него, пытаясь прийти в себя и привести дыхание в норму. Сердце бешено колотится.       Хеддок опирается правой рукой о шкаф, около головы Хофферсон, и шепчет ей на ухо, задевая мочку уха своим горячим дыханием: — Трусиха…       Астрид резко села на кровати, тяжело дыша. Пару секунд она приходила в себя, привыкала к темноте в её комнате, прежде чем, смогла понять, где она, и силуэты стали четче. Она вся взмокла, футболка в которой она спала, неприятно липла к телу. Хофферсон запустила пальцы в запутанные волосы. В комнате было душно, видимо её мама закрыла окно. Девушка встала и открыла окно, чувствуя, как холодный зимний воздух наполняет комнату и отрезвляет. Сердце уже начало набирать привычный темп, успокаиваясь. На улице шумели редкие машины, откуда-то доносились смех и крики. Прохладный воздух окутал Астрид. Ей стало вдруг так легко, мозг еще не проснулся и кроме расплывчатых воспоминаний, у неё в голове ничего не было. Хотелось пить, сон вымотал её. Но она словно прилипла к полу. Хофферсон хотелось остаться здесь, на перекрестке между четырьмя и пятью утра, когда время словно замирает, останавливая всё вокруг. Здесь и сейчас, всё было по-другому, мир был другой.       И на секунду, на одно мгновение, она смогла признаться себе в том, что пугало и мучало ее все это время. — Я боюсь влюбляться, — прошептала она, чувствуя как мокрая и холодная из-за пота футболка касается её спины и добавила внутреннему голосу, который ликовал: — Надеюсь, ты доволен…