Welcome to my life

      Иккинг лежит в пустой холодной комнате и смотрит на уже привычный вид из окна. Каждый чёртов день одно и то же. То же пасмурное небо, с завывающим в щели окон ветром. Те же голые деревья, с тяжёлыми облаками над ними. Оконная рама, которая раньше была белой, теперь кажется жёлтой, так долго Иккинг смотрит на неё, выискивая недостатки, что в итоге его мозг начинает замечать мерзкие, жёлтые пятна, от которых становится тошно. Он молчит целый день, иногда сглатывая, чувствуя привкус от лекарства, выпитого в обед.       В комнате холодно, кажется, что батарея совсем не работает. Приходится кутаться в больничный плед, в бордовую с черными полосками клетку. Плед до ужаса колючий, но тёплый, поэтому после обеда Иккинг просит медсестру принести ему ещё один плед. Он не может встать, ребра ещё сильно болят, поэтому приходиться, как маленькому просить что-то подать и помочь надеть. При каждом движении жгучая, раздирающая боль.       Он чувствует себя просто отвратительно, когда приходится просить первое время приносить ему утку. Ему мерзко и противно от себя самого. Он ненавидит медсестру, помогающую ему приподняться, но ещё больше ненавидит себя. Чувство мерзкое и гадкое наполняет его, каждый чёртов раз, когда он понимает собственную беспомощность.       Он пьёт горами обезболивающее, лишь бы иметь возможность передвигаться хотя бы до уборной. Через несколько дней, он может самостоятельно ходить. Он с мрачным видом, чувствуя боль в рёбрах, медленно идёт по коридору, руками обхватив себя, в попытке облегчить боль. Первое что он видит в зеркале в туалете, это грязные тёмные волосы, сосульками свисающие на лоб. Ненависть начинает закипать в нем, но он продолжает рассматривать своё отражение. Худое, осунувшееся лицо с бледным, неживым оттенком кожи, круги под глазами.       Возвращаясь в палату, он готов кричать и вопить, от ненависти, которую испытывает к себе и этой боли, которая преследует его.       К нему никто не приходит. Дни он проводит в одиночестве, подолгу думая в тишине, перебиваемой тихими голосами врачей в коридоре и звуком тележки, на которой развозят еду. Иногда он сидит в телефоне, бездумно листая ленты в соцсетях, но почему-то быстро устаёт от этого. Иногда читает, стараясь забыться, вглядывается в слова, почему-то в надежде найти там ответы.       Через недели две, он начинает чувствовать, как силы вместе с аппетитом возвращаются к нему. В тот вечер, рисовая каша на ужин с бутербродами кажется очень вкусной, просто до невозможности вкусной и он думает о том, что добавка не была бы лишней. К вечеру ему приносят передачу. Отец отправил к сыну Боба, решив, что дело не такое серьёзное, чтобы приезжать самому.       Иккинг по-детски радуется тому, что для него передал Боб и тут же, кидается строчить ему сообщение с благодарностью. Внутри у него разливается странное тепло и приятная мысль, что он не один, что его не забыли.       Иккинг привык чувствовать одиночество, постоянную пустоту внутри, которая появилась после смерти матери. И вот такие моменты проявления заботы, он ценил и очень дорожил ими. На следующий день ему звонит отец. Они редко говорят по телефону, ещё реже в живую. Разговор получается натянутым и сухим. Стоик спрашивает, какие лекарства принимает Иккинг, сколько раз в день ему делают уколы и что говорят врачи о выписке. Не торопясь, парень всё рассказывает ему, чувствуя опять это тепло внутри.       Голые стены больницы, выкрашенные пастельные тона, почему-то начинают давить на него странной, непонятной тяжестью. Начавшийся к вечеру снегопад, усиливает это тяжёлое чувство внутри. Весна не вступила в свои права, на улице все тот же противный февраль, который убивает своей безнадёжностью и теми событиями, которые таит в себе.       Ночью Хэддок не может уснуть, рассматривая тёмный потолок уже не первый час. В окно он больше не может смотреть, его тошнит от летящего большими хлопьями снега. Какой-то слишком рыжий свет фонаря, неприятно отражается в искрящемся на земле снегу. Все это уже стоит у Иккинга поперёк горла, и он не может больше смотреть на снег. Ненависть опять наполняет его, и он громко вздыхает, от накативших на него чувств. Безнадёжность, которую он чувствует, разъедает его изнутри.       Иккинг слышит звук, оповещающий о приходе сообщения, и краем глаза замечает светящийся экран телефона. Он в удивлении приподнимает брови, и стискивая зубы, чувствуя жжение в рёбрах берет телефон с тумбочки.       На экране телефона высвечивается сообщение: «Как ты себя чувствуешь?»       Несколько секунд Иккинг прибывает в некотором замешательстве. Сообщение пришло от неизвестного номера. В голове, парень пытается перебрать, кто это может быть. Ведь о том, что он в больнице может знать только несколько человек. Парень мысленно загибает пальцы, однозначно, это знают Боб и его отец, но их номера у него в телефоне есть, тем более, им нет смысла ему писать, особенно так поздно. Дальше идёт Себастьян, но разве ему хватит мозгов узнать, как он? Да и боги, такое сообщение длинное написать, — с сарказмом рассуждает Иккинг, чувствуя закипающую в нем злобу. Последний кто знает о том, что он здесь, это Астрид. Но… это последний человек, который может ему написать. Да и зачем ей узнавать, как он и все такое?       Чуть дрожащими от волнения и неуверенности пальцами, Иккинг набирает сообщение: «Астрид?»       Ответ почему-то приходит почти сразу, звук от сообщения заставляет сердце Иккинга набирать скорость: «Она самая. Значит, ты ещё не умер? :)»       Она что, шутит с ним? Видимо он перепил болеутоляющих, потому что прямо сейчас, ему все это снится. Этого в реальности быть не может. Зачем-то вдыхая больше, чем нужно воздуха, парень печатает: «Нет, боюсь, что от перелома ребра не умирают. Так что, в другой раз ;)»       Отправляя сообщение, Хеддок успевает пожалеть, что поставил смайлик. Странное сообщение выходит, словно он смертник какой-то или самоубийца. Глупо как-то…       Астрид на удивление отвечает быстро: «Надеюсь, следующего раза не будет»