Welcome to my life

— Астрид, открой! — Иккинг постучал в дверь, — Хофферсон, ну что ты как маленькая! Давай поговорим.       Астрид Хофферсон имела два больших изъяна: стервозность и неумение контролировать своего внутреннего ребенка. И если первый изъян иногда был ей к лицу, то второй был абсолютно бесполезным и усложняющим жизнь ей и тем, кто её окружал. — Астрид, ну хватит! — парень перестал стучать в дверь, — открой и давай мы с тобой поговорим!       Ответом ему была тишина, которая продолжалась уже минут десять, если не больше. Иккинг предпринял ещё одну попытку: — Хофферсон, ради Тора, ответь мне хотя бы!       На другой стороне, за белой дверью в ванной комнате, в которой еще не выветрилось тепло после горячего душа, сидела Астрид. Она как в самых драматических и романтических фильмах облокотилась о дверь и прижала колени к груди. Для полной картины не хватало потекшей туши и слез. Косметику она уже смыла, поэтому плакать было не так эффектно. Да и к тому же, она не умела плакать на «заказ» да и вообще, плакала не часто. Поэтому последней козырной картой было драматическое молчание, которым она сейчас и воспользовалась.       Астрид изначально понимала, что весь конфликт можно решить спокойным разговором. Но чем больше она думала об этом и чем больше Иккинг не понимал причину её злости, тем больше вино и ревность распыляли её. Она знала, что нельзя уходить, когда гнев в тебе кипит как раскаленное масло, но ничего не могла поделать со своей эмоциональностью.       Они с Иккингом начали со спокойного разговора, но в какой-то момент все вышло из-под контроля и её голос сорвался на крик. Поэтому стадия «я кричу, но меня не слышат» была успешно пройдена. А все потому, что у Астрид был мастерский талант — довести любого.       К тому же она была слишком пьяна, чтобы думать рационально, а спокойный голос Хэддока, который в теории должен был успокаивать, раздражал её до скрипа зубов. Горький привкус ревности затмевал рвущийся наружу голос разума, поэтому вся её хваленая сдержанность полетела к чертям. Теперь же она была на той стадии, когда в конце любого предложения хочется добавить «твою мать». — Астрид, пожалуйста, — парень сел рядом с дверью, — давай поговорим. Я понимаю, что значительно прокололся с тем, что разговаривал с Кристи, когда ты была здесь. — Серьезно, Хэддок?! — послышался возмущенный голос из-за двери. — Ты «прокололся»? Ты понимаешь, что это звучит так, как будто я поймала тебя с поличным на чем-то горяченьком и не очень хорошем?! Я бы на твоем месте тщательнее подбирала бы слова и выражения. — Нет, я не в этом смысле! Боги… — Иккинг закрыл лицо руками. Он сам себе роет могилу. — Прости меня, пожалуйста.       Он абсолютно запутался в происходящем. Для него этот конфликт не имел ни малейшего смысла. И он не понимал, как они от нахождения в комнате и спокойного разговора перешли к хлопающим дверям, крикам Астрид и теперь еще бойкоту в ванной. Просто фантастика! — Ты хоть понимаешь в чем именно проблема? Или извиняешься просто чтобы я отстала? — в голосе девушки послышались истеричные нотки, — если это так, то к черту твои извинения! — Послушай, Астрид, — он глубоко вздохнул, — я понимаю, что возможно твое раздражение и недовольство как-то связано с твоей не симпатией к Кристи… — Ради Тора! — перебила его Хофферсон, — перестань называть её «Кристи»! Это звучит так, как будто у вас очень личные отношения! А это не самая выигрышная позиция для тебя. — Но её все так называют, это её имя! — не понял Иккинг. — Называй эту… называй её просто Кристина, — Астрид вздохнула, а потом не уверенно добавила: — ну или хотя бы королева сланцев. — Что? Почему? — Иккинг удивился. Больше конечно тому, что Астрид наконец-то, слава богам, пошла на диалог с ним. — Ну-у, я расскажу тебе, но это не значит, что я не обижаюсь. Договорились? — Хорошо, — согласился парень. — Короче, — начала Хофферсон, — ты никогда не замечал, что к её австралийскому акценту всегда прилагаются сланцы, как только на градуснике показывается отметка в восемнадцать градусов? — Нет, никогда не замечал. А ты не упустишь важных деталей да?       Астрид за дверью усмехнулась: — Это я тебе еще не рассказала про её зеленые пряди волос и шорты как у серферов, — девушка рассмеялась и это заставило Хэддока задуматься о том, что они еще так мало знают друг друга и о том, как реагируют на сложные ситуации и конфликты. Он никогда бы не подумал, что Астрид вот так вот запрется в ванной и как маленькая девочка будет дуться. Хотя он мог бы догадаться об этом, если бы вспомнил их первые разговоры после «инцидента». Тогда Хофферсон совершенно отказывалась идти на диалог и все отрицала (благо, никакой ванны хоть тогда не было).       Сегодняшний вечер плавно из первого свидания перетек к первой ссоре, и вдруг Иккинг отчетливо понял, что это начало. Начало в самом хорошем смысле. — Слушай, Астрид, — совершенно серьезно начал он, — мне правда жаль, что все так произошло. Я действительно не до конца понимаю, чем именно обидел тебя. Но я надеюсь, что ты мне объяснишь и мы сможем прийти к какому-то общему согласию. Это мои первые действительно серьезные отношения. Понимаешь? — Иккинг, дело было не совсем в том, что ты с ней разговаривал, а то, в какое… — девушка резко замолчала, — подожди. Отношения? — Э-э, ну да, — немного растерялся Иккинг, он не ожидал такого вопроса, — стой! Ты хочешь сказать что я… — он быстро затараторил, как будто извиняясь, — я себе что-то опять на придумывал, да? — страх, который все это время спал где-то на задворках его сознания начал просыпаться, — прости пожалуйста, Астрид, я просто подумал, что ты ночуешь у меня и мы много общаемся, и целуемся, и как-то…       Замок щелкнул, и дверь открылась. Хэддок вскочил, сталкиваясь носом к носу с Астрид. — У нас правда отношения? Мне нужно знать! — девушка смотрела ему в глаза. Что-то было в её взгляде такое, чего Иккинг не замечал прежде.       Он замер, разглядывая несколько долгих секунд её лицо, а потом сказал: — Я бы очень этого хотел. — Но? — Без «но», Астрид. Я хочу отношений с тобой, долгих и серьезных. Просто жду, когда ты по своей привычке попросишь поцеловать тебя. — Иккинг широко улыбнулся. — Ну если вопрос только в этом, Хэддок, то целуй меня, — она подошла ближе, окончательно уменьшая расстояние между ними.       Иккинг почувствовал, как внутри у него все замирает на мгновение, а потом коснулся своими губами губ Астрид. Сердце, которое обычно ускоряло свой ритм, сейчас было спокойно, зато внутри все порхало, посылая легкую дрожь по телу. Он целовал Хофферсон нежно, но самозабвенно, забывая о ссоре между ними и о том, что возможно будет сложно. Разрушая внутренние преграды и наслаждаясь не только вкусом губ Астрид, то и тем, что она теперь полностью и безоговорочно его. Он прижимал её ближе к себе, сжимая в руках ткань футболки и думая о том, как же хорошо она выглядит в его одежде. — Ты же понимаешь, — девушка отстранилась от него, — что тебе теперь придется добавить к моему имени в контактах миллион и один смайлик? — О, Тор! За право быть твоим парнем, Астрид, я готов поставить самое большое количество смайлов, которое только позволит мне телефон.       Они рассмеялись, широко улыбаясь друг другу, и продолжили стоять близко-близко, сохраняя момент и наслаждаясь им до последней секунды. — Знай, что в колледже я при первой же возможности облапаю тебя на людях и зажму в кафетерии на зависть всем Кристинам, — Хофферсон хитро улыбнулась. — Поверь, я надеюсь всей душой, что это не шутка, — Иккинг коротко поцеловал её в губы и переплел пальцы их рук. — После такого эмоционального проишествия я думаю, что нам нужно выпить чаю с ромашкой и пойти спать.

***

      Астрид лежит на мягких простынях, которые утопают в лунном свете и преломляются из-за ночных теней. Она разглядывает спину Иккинга в серой хлопковой футболке и теряется в собственных мыслях. Неужели ей нужно было почувствовать выжигающее пламя ревности для того, что бы признаться себе самой, что ей нужны те самые ярлыки под названием «отношения»?       Хофферсон чувствует улыбку на своих губах когда мысленно произносит — «Иккинг теперь мой. Мой парень». Она чувствует себя глупо, но удовлетворенности в ней намного больше чем стыда. Она соглашается с тем, что ей это видимо было действительно нужно.       Астрид отметает страхи и ложится ближе к Иккингу, чувствуя через ткань футболки тепло его кожи. Парень что-то сонно шепчет себе под нос и переворачивается с бока на спину, закидывает руку за голову. Футболка на нем чуть мятая, а веснушки на носу освещает свет из окна. Астрид смотрит на него и не может оторвать взгляд. Она думает и думает. Вспоминает холодный февраль и собственное упрямство. Вспоминает последние две недели и смакует каждое мгновение. Ей не хочется сбегать, только придвинуться ближе и еще отчетливей почувствовать тепло Иккинга.       Хофферсон практически расслабляется и начинает проваливаться в сон, когда вдруг осознает, что один из страхов все еще жив в ней. Она думает о том, что Иккинг крепко спит, а то «самое», о чем она думает, возможно навеяно алкоголем. И прежде чем страх берет свое, а логика начинает вопить, Астрид шепчет в тишину: — Кажется, я люблю тебя, — и проваливается в крепкий сон.