Семнадцать дней до весны

Джеймс становится собой прежним слишком быстро, чтобы Капитан продолжал называть его, пусть даже мысленно "Солдат", но слишком много чужой личности, вставшей в новую оболочку, как влитая, делают его старым добрым Баки, и Стив противится, противится этому, отдаляя миг, когда желание снова оказаться с Барнсом плечом к плечу перевесит отвращение к эксперименту над Зимним, ненависть к Фьюри и его идиотским планам, непонимание, как вообще можно из одного человека сделать другого, как можно выточить на месте прежнего характера новый, такой родной и знакомый, уничтожив жившее в этом теле, в этой голове раньше. Вычистить до стерильнейшей пустоты. Джеймс спит к нему спиной. Страшное оружие "Гидры", призрак-убийца спит к нему спиной, не боясь, что Роджерс может напасть, ведь друг не всаживает нож в спину друга, а Стив - друг, и неважно, что дружба шита белыми нитками по черному провалу на том месте, где должна быть память о ней и довоенном Бруклине. Стив рассматривает черты чужого лица, чувствуя желание снять скальп, чтобы проверить, как много лишнего под этой кожей, как много швов на ее обратной стороне, превративших чужака в того, кто был его другом. А потом застывает, буквально на доли секунды позволяя себе поверить, что это все-таки Баки, а не мясо с нашитым чужим лицом, и улыбка сама расползается по губам, потому что Джеймс забавно хмурится во сне, и это знакомо до жути. * Задание, которое им поручают как пробное в команде, совсем несерьезное, но Джеймс получает пулю в бедро, потому что Стив забывает его прикрыть. Роджерс выслушивает выговор от Фьюри и не чувствует себя виноватым, а в палату, где отлеживается с ранением Солдат, и вовсе приходит только на второй день. Барнс смотрит на него, и в глазах у него столько непонимания, сколько и тишины вместо упреков и вопросов. Невысказанные "Как ты мог?" жалят Капитана разрядами тока, и он впервые понимает, разглядывая скуластое, заострившееся лицо, полное неодобрения - родное до каждой черточки - что подставил друга, потому что, когда призрак обретает плоть, раны становятся ощутимыми, и если ты в них виноват, тебе и извиняться за каждую. - Тебе больно? - спрашивает он, понимая по взгляду: больно, чертовски больно. - Нет, я же суперсолдат, - Джеймс врет, и Стив читает это по привычке в его мимике и жестах, чувствуя зудящее нечто за ребрами, похороненное слишком давно - семьдесят лет назад - а теперь скребущее острыми лапками в попытке выбраться наружу снова. Это не Баки, напоминает Стив себе, это не Баки. - Я принес тебе фруктов, - кивает он на корзину, полную преимущественно яблоками (Джеймс в его голове надкусывает хрустящее яблоко, довольно утирая вымазанные соком губы тыльной стороной ладони), но Джеймс морщится, едва бросает взгляд на мешанину ярких пятен в плетеной корзине, и это заходит иглой в сердце Стива: все-таки не Бак, как бы ни пытался Фьюри вылепить личность другого человека. - Спасибо, - благодарит он и протягивает руку к апельсину, но спустя пару секунд все же хватая яблоко. - Будешь? - Нет, все тебе, - Стив адресует ему неловкую улыбку, и Джеймс возвращает широкую и искреннюю: - Ну смотри, знаешь же, как я люблю яблоки, тебе не достанется, - и тогда и так робкая улыбка Роджерса гаснет окончательно. Ему страшно и обидно, отвратительно и бесконечно неловко, потому что человек, сидящий напротив, действительно считает себя Барнсом. * Он приходит наутро снова, пытаясь своим присутствием сделать изоляцию Солдата от остального мира менее ощутимой. И первое, что бросается ему в глаза, это корзина, стоящая на прикроватном столике, полная нетронутых фруктов, и яркая оранжевая шкурка апельсина, лежащая рядом с подгнившим, надкушенным лишь единожды - чтобы не обидеть Стива, притащившего дурацкие фрукты в качестве извинений - яблоком.