Семнадцать дней до весны

- Я против, - Стив пытается выглядеть хладнокровным, но все внутри горит от негодования. - Нам все равно придется это сделать, так что в твоих же интересах помочь парню адаптироваться. А то, что я предлагаю… это ради твоего же блага, - Ник устало склоняет плечи, и Роджерс впервые задумывается, что даже глава Щ.И.Т.а не настолько всесилен, как ему всегда казалось. Не в плане физической мощи, нет, тут любой - даже самый хилый - агент обойдет своего начальника. В плане гениальности его ума. Но и стратегии и идеи, в которых Фьюри так силен, сейчас тоже поддаются ему с трудом: каждая фигура доски норовит показать характер. - Это всего лишь маска. Это не Джеймс. - Парень верит, что его зовут Джеймс. Сделай так, чтобы он им стал, - Фьюри хлопает его по плечу здоровой рукой, - если тебе не позволяет совесть, прими это как шанс в этот раз спасти своего друга. Роджерсу хочется сломать ему вторую руку за такие слова, и эта вспышка агрессии пугает его неимоверно. - В течение недели его подкорректируют, ты даже не отличишь. Поэтому советую вести себя с ним более приветливо, все же его настроили на то, что ты его лучший друг. И за эти слова, за обман – пусть целью его и является ублюдок Гидры – Роджерсу хочется разбить что-то, крайне схожее с головой Фьюри, но вместо этого он спрашивает: - Что будет, если я откажусь? - Ничего. Ему просто снова прокипитят мозг. Не волнуйся, мы найдем ему применение. Если он, конечно, переживет еще одну чистку. Чертов сукин сын! Стив не хочет жалеть кого бы то ни было, он не должен жалеть того, кто убил столько людей. А еще он знает, что его ловят этими словами на крючок совести. И все равно поддается. Поэтому, когда следом за вышедшим из лазарета Фьюри появляется безрукий наемник, Стив, вопреки собственному же нежеланию этого делать, улыбается ему, коротко и в меру приветливо, и интересуется максимально дружеским тоном: - Как себя чувствуешь, Джеймс? И, замечая удивленный взгляд и моментально светлеющее лицо «Джеймса», чувствует, что еще чуть-чуть – и он схватит автомат, чтобы всадить Нику с десяток пуль в его поганое бесчестное сердце. … Спустя сутки ручной убийца Гидры - к радости напарников Капитана – исчезает из комнаты и больше не возвращается, правда, всю последующую неделю его кости активно перетираются, но постепенно ненависть и злоба за неимением объекта травли сходят на нет, и жизнь возвращается в привычное русло. Только поминальные точки, возникающие в корпусе тут и там, до сих пор дают понять, что никто не забыл, что произошло здесь каких-то пару недель назад. … Когда Капитана переводят из общей комнаты в выделенную ему лично комнату-капсулу, крайне тесную, но зато индивидуальную, он выдыхает свободнее. Если раньше он радовался возможности находиться рядом с другими агентами, чувствуя себя рядом с ними живым, то теперь чужая скорбь и заботы, затопившие всех вокруг, лишь напрягают его, больше не вызывая сочувствия – они мало его волнуют: когда-то он потерял слишком много своих людей, чтобы теперь добавлять в список погибших имена тех, чьи лица он даже не помнит. Но лицемерие тоже для него в новинку, поэтому возможность пожить отдельно воспринимается им как дар свыше. Или как проклятие, когда однажды вечером дверь в комнату распахивается и на пороге появляется Джеймс. Его Джеймс. Улыбающийся ему открыто и светло, прежним, таким родным движением левой руки взъерошивающий отросшие волосы. Живой и невредимый. Как будто не его имя выбито на могиле на Арлингтонском национальном кладбище. Пустой могиле, потому что то, что осталось от Джеймса Бьюкенена Барнса после взрыва беспилотника Земо в 1945 году, легко могло уместиться в ладони.