Мы крылатые! Мы бескрылые!

— Он с неба… первородный, но в то же время в нем есть гены Дома Черных Пустынь… я всегда знал, что их род был самым древним. Только Полярные Дома ближе всего к ним, да и те в последнее время предпочитают полную изоляцию от всех остальных царственных семей. Слышал, что их принцы берут в жены простолюдинок, чтобы освежить застаревшую кровь. Как это мать делает, юноша откровенно не знал, но его мамочка, только пропустив белые локоны сквозь пальцы, знала о генотипе любого, причем не хуже высокоточной современной земной генетической лаборатории. — Если упустишь его, будешь полным идиотом, и постарайся опередить своих младших братьев. Слухи распространяются быстро, если ты не будешь первым у него, тебя обойдут. Конечно, мать была права, но в данный момент принц больше беспокоился о здоровье своих брательников, нежели самой беловолосой девы. Ибо точно знал, что его ненормальная «девочка» чрезвычайно сильна и опасна, особенно когда не в духе. В этом состоянии она при нем пребывала постоянно, и принц все время терялся в догадках, чего же не хватает его прелестнице? И почему она до сих пор не попросила близости с ним и не захотела получить от него маленького новорожденного птенчика? — В общем, лети к нему и пока не осеменишь — не возвращайся! Хоть живи с ним все оставшееся время до игрищ. Ты меня понял? Наилучший вариант — трахнуть и беременного притащить сюда! Хотя настоящая беременность очень редка, но будем надеяться на лучшее. Так как по древнему закону ты отвечаешь за своего ребенка. Закон принц прекрасно знал, но он был как бумеранг извилист и о двух, а когда и о четырех концах. Многие золотокрылые на ребенка с синими крыльями, как на живца, ловили незадачливых папаш, а когда и на чужого ребенка. Не все золотокрылые могли так лихо читать генетику по волосам, как его царственная мамаша. Из-за чего королеву вечно просили подтвердить или опровергнуть очередное отцовство. Пока мамочка читала нравоучения дурню-сыну, слухи-таки распространились как цунами по всему дворцу. Она еще не высказала все, что думает, и наполовину, как два младших брата, сговорившись, мотанули искать на свою голову секретную избранницу старшего принца. Найти по наводке их соглядатаев «спрятанную» деву не составило труда. Белокрылая «дама» возвращалась с богатой охоты, неся на поясе парочку убитых перепелов. Та какофония, что лилась из ее сладких уст, не дала приблизиться даже на несколько миль к нужному объекту, посему крылатые парни встряли, зависнув на близстоящей скале, как два побитых стервятника. — У него странный окрас? Может, в детстве болел? — Меня удивляет другое, как же наш брат смог… вообще подлететь к нему? Странный язык, не находишь? Он точно с полюсов. Просто парни были не в курсе, что, когда Фаэтон оказывался дольше, чем трое суток в гордом одиночестве, он переключался в режим «Говорю и думаю вслух для парней с орбиты, чтобы жизнь и им не казалась райскими кущами». Сегодня Фаэтон их решил добить своим великим умением петь, потому что вспомнил, как оно пагубно повлияло на принца. Песня составлялась из предметов, что он видел, когда нес тушки свежевать к его любимому месту у речки. Примерно так — вижу куст, пою о кусте! Вижу камень — пою о камне! Более того, Фаэтон прекрасно знал весь регламент ведения дел наблюдателей. И что буквально все предметы, которые выделил внедренец, необходимо было зафиксировать, описать, составить каталог и прочее. Приложить голограмму, схему строения и объяснительную записку что и почем. Он шкурой чуял, как там, в космосе, ругаются на него семиэтажным матом. Но бюрократия великая вещь! И против правил, которые были еще строже, чем у военных, никто со станции пойти не мог. Даже этот чертов профессор. Посему, вызверившись на свою до чертиков измененную жизнь, Фаэтон решил все носители информации на станции забить всякой хренью. Ну а его великие напевы шли в довесок. Он просто представлял, как на Землю летят мегатонны ненужной информации, и как куча институтов, научных сотрудников копаются во всей этой горе дерьма, абсолютно никому не нужного. И на его издерганной душе… теплело… немного. Так, насвистывая на ведомый только для него убойный лад, Фаэтон браво дошагал до ручья. Братья же находились в явном недоумении, откровенно не понимая, зачем деве топать по земле, когда можно по небу всего несколькими взмахами умелых крыльев. — Может… он уже того, тяжел от Арабески? — Не шути так, Юминг! Слуги сказали, что первая царица поучала Арабеску заделать ему птенца как можно скорее. Значит он еще не в положении и вообще может быть девственником. — Но, Эрлинг! На Арабеску это не похоже. Хотя тот ребенок у наложницы, ты не думаешь, что его мать подстроила все это? И наш старший брат еще пока стерилен? Фаэтон и не догадывался, что за ним следят очень внимательно две пары черных пытливых глаз. Он совсем ушел в себя, обдирая этих странных перепончатокрылых куропаток, которые были все же больше млекопитающими, чем птицами. И даже перестал подпевать, но продолжал комментировать каждый шаг, потроша эти чертовы тушки, злорадно представляя, как к бесконечным отчетам о камнях, кустах и деревьях присоединится еще и полное строение его будущего завтрака. Их же там куча на орбите, вот пусть и занимаются делом. А он уж очень постарается погрузить эту чертову станцию в полный хаос информации. Да так, что когда дойдет дело до самого главного — у них попросту не останется ни свободного времени, ни места на носителях, ни особого желания. Меж тем, как убойная мелодия прекратилась, принцы решили приблизиться к этой непонятной деве поближе. — Что он делает? Разговаривает с убитой дичью? — Может, у них так принято? На полюсах, говорят, живут совсем конкретные варвары, они так далеко ушли от цивилизации, что полностью скатились и окончательно озверели. Меж тем дева собрала ненужные потроха, шкуру и прочее, и очень лихо запалила при помощи кремния костерок, сжигая все останки в нем. — О-о-о! У принцев округлились глаза, они даже представить не могли, что золотокрылый на такое способен. Тут раздался шум в кустах, и мальчики окончательно замерли мертвыми глыбами, так как дева, не глядя, метнула туда свой клинок и через пару минут вытащила с радостью бравого охотника очередного многоухого кроля. — Завтра в небо! Раз сегодня такой волшебный достойный улов. Тот, кого звали Эрлинг, в ужасе посмотрел на того, кто носил имя Юминг. — Мне… страшно… брат… — Мне… тоже… Желание смыться как-то уж очень сильно обострилось, тем более это белокрылое чудо…вище засвистело, практически ломая их нежные барабанные перепонки. Оба придурка ринулись прямо по кустам прочь от Фаэтона, забыв про свои царственные умелые крылья, но вот беда, как раз в этот момент Фаэтон узрел их сам. И когда колючки остались позади, прямо перед носом двух засранцев неуклюже спланировало белокрылое исчадие ада. — М-м-м… черные крылья, наглые смазливые хари… кого-то вы мне явно напоминаете, господа. Принцы, наверное, бы обоссались, но, как и Арабеска, были полностью здоровы и моченедержанием не страдали. — Ха! Вы младшие братья того ебнутого утырка из Дома Синих Скал? И на какой хер приперлись на мою территорию? От такой наглости юнцы впали в полный ступор, а меж тем Фаэтон вдруг осознал, что его желание отдаться этим ушлепкам начинает возрастать. Несмотря на свой испуганный вид, парочка была просто суперсекси. Фаэтон уже представлял, как кувыркается с ними обоими, обкатывая то один здоровый член… то другой… собственной жутко зазудившейся задницей. Тем более желание трахаться стало навязчивой идеей, как необходимый наркотик. И чужие мужские причиндалы мерещились везде и постоянно, причем в виде крайне извращенной фантазии, окруженные то какими-то цветами, то райскими перьями, а бывало и тонким кружевом. «Я схожу с ума. Наверное в поломке крыльев есть свой здравый смысл… Боже, неужели я становлюсь настоящей гейской шлюхой?!» — в ужасе осознал Фаэтон, отгоняя от себя с силой видение двух обнажённых крылатых мачо, с весьма аппетитными, текущими стояками, между прочим, текущими исключительно на него. — Это земля нашего дома… — пискнул один из них охрипшим от страха голосом. — Я ее откупил на целую вечность вперед у вашего брата. Еще вопросы есть? Фаэтон старался думать о чем-то холодном, супер неприятном, чтобы хоть как-то остудить себя, к примеру, о той груде дерьма, в которую он случайно вляпался этим утром. Помогало плохо, перед глазами плясали картины одна развратнее другой. Он и так еле сдерживался в присутствии старшего принца в последнее время, держась только на личном упрямстве и зашкаливающей гордости. Но наличие сразу двух это было как из базуки по воробьям прямой наводкой. — А-а-а… — протянул второй, затравленно оглядываясь и косясь на меч, что висел в ножнах на портупее, обвивающую тонкую талию девы. — Мы наверное… полетим отсюда. Юноши попытались распахнуть крылья, но исчадие ада подавляюще рыкнуло: — Стоять! И желание быть проткнутым мечом при взлете сразу куда-то отпало. — Вы так и не объяснили мне зачем приперлись? — Так познакомиться… — начал один. — Сейчас спою, — предупредил Фаэтон весьма грозно, на всякий случай уточняя: — Громко. Очень! — Только не это! — запричитал другой. — Тогда говорите и все начистоту. Как они, перебивая друг дружку, выложили все. И что нужно и не нужно, сдав всех и вся вместе с собой. — Значит, беременного и в замок… — задумался Фаэтон весьма серьезно. — Замок-то большой? — А-а-а? — округлили две пары черных испуганных глаз. — Бэ-э-э! Залов, спрашиваю, много? — Очень! — снова в две луженные глотки старательным хором. — Замечательно, значит эхо будет что надо, — хищно оскалился Фаэтон этим придуркам. — А теперь прикиньте, как будет божественно звучать мой голос там в полную силу. Примерно показать? Юноши побледнели окончательно, а потом все же в ужасе ломанулись от него в небо в разные стороны, начхав на все! — Сопляки. Хотя убегают грамотно, врассыпную. — Фаэтон сплюнул на землю презрительно. — Таких только самих трахать, а не отдаваться, — и, развернувшись, пошел обратно к своим убиенным зверькам. *** Зверьки подрумянились, покрывшись аппетитной хрустящей корочкой, когда в его пещеру прибыл тот самый, кого в последнее время Фаэтон почетно называл про себя «Мой ебнутый принц». — Все хлопочешь по хозяйству? — Как видишь. Кстати, тут твои братишки прилетали. Принц с хрустом сжал мощные кулаки, да так, что даже Фаэтону стало дурно. Как бы то ни было, но крылатый был физически слишком силен. На порядок самого Фаэтона, если не на два. И зачастую землянина спасало только его интересное положение «самочки» на этой чокнутой на всю голову планете. — Они к тебе прикасались? — А что, были должны? Принц разжал ладони, а потом, сделав пару решительных шагов, заключил Фаэтона в крепкие объятья. Раньше так крылатый не поступал и всегда послушно держался от белокрылого на должном расстоянии. Но сейчас все было иначе. Бывший землянин задрожал. Запах этого мужчины, его тепло, сила, энергетика. Буквально все поглотило его настолько, что стало откровенно невыносимо. Это было, словно его всего окунули с головой в мощный афродизиак. Ноги подкосились, и Фаэтон сам не понял, как вжался в столь желанное прокаченное тело. Усилившийся запах «самочки» говорил Арабеске, что его вожделение не против с ним скрестить ноги. Но он чувствовал его и раньше, правда не в такой сильной концентрации. Обычно «девочки» так пахли, когда наступали ритуальные игры. Даже наложницы из гарема его отца так убойно не благоухали и не были столь желанными. Арабеска застонал. Запах и тепло тонкого тела били по нервам, еще секунду и он сорвется, возьмет белокрылого силой. Насилие… конечно было характерно для синекрылых, но в его семье не приветствовалось. — Не бойся меня. Просто доверься, и я все сделаю так, чтобы тебе стало очень хорошо. Фаэтона нежно подняли на руки и донесли до пышного топчана. Землянин пытался собраться с мыслями, но взбесившееся тело не хотело его слушаться. Разум говорил оттолкни его, пока не поздно. Трахаться это куда еще ни шло даже с мужиком, но вынашивать от него потомство? Это уже ни в какие ворота! А руки сами оплетали грациозную шею, бедра раскрывались на всю ширину, давая полный доступ к его горячим, как раскаленное железо, чреслам. — М-м-м… ты готов зачать прямо сейчас. Раньше времени, надо же, — оценили малиновость промежности своей самочки. — Как хорошо что ты не подпустил к себе моих братьев. Я бы не простил измену ни тебе, ни им. — Что значит раньше времени? Фаэтон наблюдал, как его одежда и все украшения, которые принц трепетно снимал с него, отбрасываются в далекий угол, и позлорадствовал, украшения были теперь погребены под усиленным ворохом тряпок, так что на орбите обломались по-крупному, упустив великий шанс посмотреть крылатое гей-порно. — Периоды течек обычно у золотокрылых совпадают, они бывают пять раз в год, через каждые три месяца. Поэтому игрища устроены так, чтобы как можно было больше зачато между новообразованными парами младенцев. Ты разве этого не знал? — Нет… Фаэтон следил с опаской, как раздевается принц, скидывая с себя в тот же самый угол и свои одежды. Ха, даже не услышат, вспомнил снова о своих космических собратьях Фаэтон, но тут губы черноволосого заскользили по его белоснежной коже, и все мысли улетучились. Было только желание отдаться, как у ведущего единственное — взять! Принц был очень нежен, но то, что Фаэтон увидел у того между ног, быстро его отрезвило. Налитый член, выпав из крайней плоти, буквально увеличивался на глазах, пока не стал в два раза, если не в три длиннее, чем у Фаэтона. «Он же конский!» — белокрылый забрыкался, но к топчану придавили так, что хрен сдвинешься, а распахнутые губы умело заглушили своими. «Видно боится, что я запою! Правильно делает, ибо только перестанет в меня вгрызаться своим ртом, я заору так, что сдохнут все в округе треклятые зайцы!» — пронеслось в пьянеющей голове. Но видно, все же принц глупым не был, он ловко заломил вверх мешающиеся ему руки, умело уложив на спину свое вожделение так, что крылья тоже оказались зажаты в силках, и Фаэтон совсем потерял возможность трепыхаться. Бедра раздвинули сильнее, хотя куда еще, он и так их раскрыл во всю ширь, потому что взбешенное тело хотело тупо ебаться. Свободной рукой облапали попу, проверив на ощупь мягкость и влажность широко раскрытого ануса, довольно хмыкнули. Задницу не обманешь, кое-кто просто горел изнутри настоящим огнем и хотел стать новоиспеченной мамочкой. Арабеска убедился в том, что белокрылый готов его уже принять, а также длинными пальцами проверил наличие девственной плевы, введя их по максимуму внутрь. Фаэтон застонал от навалившейся похоти и уже позабыл, что хотел завопить, как только ему освободят рот. Губы отпустили, но ему хватало лишь сил на то, чтобы ловить разгоряченный воздух и стонать во все горло, пока этот засранец массирует у него внутри умелыми пальцами. — Ты девственник, но такой горячий, что сводишь меня с ума. У меня еще таких не было: настолько открытых, отзывчивых и безумно жарких. Пальцы убрали и, приставив головку члена, протолкнулись в узкое, судорожно сжимающее его плоть желанное нутро. Фаэтон закричал во все горло, на что Арабеска только довольно хмыкнул. Вот эта музыка для него была сладка, словно приторный горный мед, что выделяли летающие местные мелкие собачки. У него был девственник, первый девственник за всю его бурную половую жизнь. Вначале он промассировал на всю длину собственного хозяйства необычайно мягкий и нежный кишечник своей девочки, видя, как ответно наливается небольшое по сравнению с его хозяйство Фаэтона. А потом поменял чуть наклон своего члена, не вытаскивая его до конца, и ввинтился в то самое отверстие, что так его манило, прорывая девственную плеву. Фаэтон изогнулся от сумасшедшей боли, что буквально раскаленным шомполом его пронзила от расколотого зада до бухающего затылка. Из его члена потекла сперма вперемешку с мочой*, судорога свела руки, ноги и крылья. — Потерпи, сейчас боль пройдет. Арабеска сделал еще один выпад вспотевшими бедрами, распахивая на всю длину черные крылья. Эти крылья буквально закрыли все пространство пещеры Фаэтона, боль не уходила. С каждым тычком, пока член третировал его несчастную вагину, сознание начинало плыть. Он отключался, уходя от обжигающей боли в столь необходимое небытие. «Я умираю… вот что значит затрахать до смерти. А я Клаусу тогда не поверил…» — Еще немного… потерпи, мне тоже, знаешь, не сладко. «О чем это он?» — Фаэтон сфокусировал нездоровый взгляд на потеющем на нем парне, принц выглядел бледным и замученным, с него уже не просто капало, а текло настоящими ручьями. — Еще… чувствуешь, я уже прошел всю твою вагинку, еще немного… а вот и она, твоя маточка. Арабеска, сжав от боли зажатого члена зубы, навалился сильнее. Фаэтон вдруг почувствовал, как этот самый поршень, что его буквально убивал, на что-то надавил, а потом вдруг резко провалился, стукнувшись тут же о внутреннюю стенку небольшой полости. — Вот она, теперь я весь в тебе. «Так вот зачем ему такой длинный член… а это не просто, оказывается, оплодотворить другого мужчину», — он прислушался к собственному организму и вдруг понял, что боль утихает, словно они вместе прорвались сквозь бурный бешеный поток несущейся воды. Принц лежал на Фаэтоне и отпыхивался, набираясь сил перед последующими действиями. — Ты у меня первый такой, девственник. А я матери не поверил, когда он как-то сказал, что не каждый синекрылый может распечатать девственника. И, кроме того, из-за длины членов девочки предпочитают отпрысков царских семей, так как простолюдины с синими крыльями не могут достать матки у золотокрылых своими короткими членами. И с ними соитие совсем не то… м-м-м… как бы охарактеризовать… одним словом — пустое. Со мной же боль должна уйти, твоя маточка под натиском моей головки и ее выделений начнет вырабатывать ряд гормонов: смесь эндорфина и афродизиаков природного происхождения. Чувствуешь, тебе становится легче? Принц не лгал, Фаэтон и правда почувствовал, как вслед затухающей боли приходит неподдельное счастье от воссоединения с этим мужчиной, волнами накатывает сильное возбуждение. Да такое, что просто сил нет, как хочется самому насаживаться на этот мощный, находящийся полностью в нем член. Теперь Фаэтон понимал, почему любой золотокрылый с превеликой радостью шел в гарем к принцам царственной крови, а не создавал пары с простолюдином. Принц сам уловил, когда лиловые глаза Фаэтона заволокла похотливая дымка, и, хищно улыбнувшись ему, начал двигаться, увеличивая амплитуду, вдалбливаясь и массируя все его обволакивающее нутро. Белокрылый выгнулся под ним от сладострастия, его член выплеснулся спермой, в которой не было и капли мочи. Арабеска этому только обрадовался, значит, он сделал все правильно, и его девочка находится на самом пике блаженства и совсем теперь не чувствует никакой боли. Эта ночь была самой безумной, иногда Фаэтон приходил в себя, но тут же практически проваливался в волны, полные страсти и желания. И так до утра, пока сам Арабеска не насытился своим белокрылым сексуальным чудом. — Они прекрасны. На рассвете Фаэтона закутали в накидку и вынесли из пещеры, ритуально встречать местное солнце. — Я никогда не сломаю их, даю тебе свое слово принца. И клянусь своей жизнью! Белые перья с таким трепетом пропустили сквозь пальцы, что Фаэтон задрожал. — Перед нашим светилом, что дает нам жизнь вечную! Я — первый принц дома Синих скал Арабеска, беру тебя в официальные жены. Мой возлюбленный… — принц замялся. А Фаэтон вдруг резко заржал, пугая тишину. — Ты чего? Не хочешь? — испугался неподдельно принц, от своего ненормального партнера он мог ожидать чего угодно. — Да нет, только сейчас понял, что ты и имени-то моего не знаешь, как и я не знал до последнего момента твоего. — И что тут такого? Кстати, как тебя зовут? — Фаэтон. — Хм-м-м… Ну вот и познакомились, — продолжая как ни в чем не бывало. — Моего возлюбленного Фаэтона до скончания веков! Ты согласен стать моим? — Только с несколькими условиями, — усмехнулся зловредный землянин, хотя задница продолжала свербеть и просилась снова на подвиги, так как ей очень мало оказалось предыдущего порева. — И их у меня будет гораздо больше, чем ты думаешь. — Условия? Какие? Арабеска никак не мог понять вообще это белокрылое создание. Если бы он предложил официально замуж любому золотокрылому, так тот бы просто был бы на седьмом небе от счастья. И даже боялся бы дышать в его сторону и лишний раз взглянуть, дабы не спугнуть свою свалившуюся на крылья удачу, ведь принц может и передумать в любой момент. А тут даже непонятно, рад ли Фаэтон его словам или нет, коль у него есть еще какие-то условия. — Ну одно из них будет таким. Ты не умертвишь ни одного нашего ребенка, если даже первым будет золотокрылый. — У нас в семье это запрещено, вообще-то… — почесал тот недоуменно затылок, соображая на свой лад и думая о том, что эти самые «условия» нужны его женушке только потому, что их культурные ценности очень сильно разнятся. — А какие будут другие? — Я могу их осветить постепенно? — Как скажешь… Хочешь, я отнесу тебя к ручью, и мы искупаемся? — предложили очень даже галантно. — Позже, но сперва. Мне этого мало… того… что было между нами этой ночью… — Фаэтон потянулся к манившим его губам, а позже положил узкую ладонь на вновь наливающийся член принца. — И я хочу еще. У Арабески глаза стали с круглые монеты. Такой открытой похоти он еще не видел ни у одного золотокрылого. Но Фаэтон был настолько сексуальным и желанным, что его разложили прямо тут, на зеленой траве, застенчиво прикрывая крыльями от глядящих на них бирюзовых небес.