Мы крылатые! Мы бескрылые!

Малиновость его промежности заводила Арабеску так, что только одного взгляда с поволокой Фаэтона в его сторону хватало, дабы вновь подмять под себя это белокрылое искушение. — Ты мне их просто сломаешь в процессе. Все было просто замечательно, но контролировать свою страсть обоим оказалось весьма трудно. — Тогда иди ко мне на бедра сверху или встань раком, я устроюсь у тебя между крыльев. Самому двигаться уже не было сил, посему Фаэтон засунул свою давно и так почившую гордость куда подальше и опустился на колени, облокачиваясь и выгибаясь перед окончательно озверевшими от этого пошлого вида синими глазами. Арабеска и сам опустился вслед ему на колени, он огладил молочные половинки оттопыренной задницы, развел их в стороны и, наклонившись ниже, ввел в бордовое отверстие длинный язык. Язык, как и член, у крылатых эволюционно изменился в сторону длины. В обычном состоянии это было незаметно, он у них ловко входил в гортань, но при крайнем возбуждении или желании обладателя наливался, как и член, кровью, увеличиваясь в длину в два раза. Умелым языком Арабеска не просто проник в открытую задницу Фаэтона, он протиснулся глубоко в его вагину, однако матку, к своему сожалению, так и не достал. Фаэтон сладостно застонал, прогнулся еще сильнее, показывая всепоглощающую похоть и поддавая таз на Арабеску. Он его бы так и нежил целую вечность, но его выпавший налитый член, что буквально подпирал пол, просил большего. Посему язык вытащили, умело втягивая его обратно в глотку, а вылизанный анус заполнили более твердым и мощным предметом, вызывая предоргазменную дрожь как у себя, так и Фаэтона. Только когда член проник до самого конца, Арабеска немного успокоился, он очень нежно подхватил Фаэтона за впалый живот, аккуратно разведя его крылья свободной рукой, чтобы те не мешали любоваться изгибом изящной спины, и усилил свой натиск. Почему-то раньше он такое не испытывал, когда трахал наложниц отца. Такого единения, такого ненасытного жара, беспокойства за свою милую девочку и в то же время всеобъемлющего счастья от того, что они стали единым целым. — Ты мой… — шептал он, изливаясь в эту чувствительную матку. — Только мой. Никому тебя не отдам, даже посмотреть не разрешу. Фаэтон сладко выгнулся, уходя за ним на пик оргазма, прыская мощной струей терпкой спермы под себя. — Еще паранджу надень. Ага! Арабеска завис, не выходя из сжавшейся вокруг него пульсирующей вагины: — А что это такое? Тебе это точно необходимо? Фаэтон задорно рассмеялся от чистого сердца: — Думаю, что нет. Обойдемся без восточного давно умершего фольклора. И крайностей. И все было хорошо и великолепно, но почему-то его самочка наотрез отказывалась переселиться в родовой просторный замок. Землянина откровенно пугало то, что все равно придется рано или поздно сделать следующий шаг, ведь если он забеременеет, то для будущего ребенка пещера не лучшее место, как ни посмотри на это со стороны. Но пока Арабеска был точно уверен, что он еще не понес. Время еще было. — А как ты определяешь, есть ребенок или нет? Уж точно не своим членом. — Почему же… именно им… — не поняли подкола, а потом объяснили: — Матка тут же закроется и не пустит меня в себя, как только там появится малыш. А пока я туда свободно проникаю — ты не тяжел от меня. — Тогда тем более, пока ребенка нет, буду жить здесь. Арабеска не возражал, но и распечатанную девочку оставлять было нельзя. Теперь, когда Фаэтона лишили девственности, он пах на несколько миль особым запахом страстного желания. Этот аромат выделяла размятая членом Арабески матка Фаэтона. И любой пролетающий мимо самец тут же бы понял, что рядом текущая и еще пока не залетевшая, раскрытая сучка, которая только и ждет, чтобы ей вставили. Землянин все упирался до тех пор, пока утром к ним не заявились трое наглых синекрылых. Что видно летели на ритуальные игрища, ибо время уже поджимало, и сделали небольшой крюк, буквально по сладкому запаху найдя Фаэтона. Если бы Арабеска оказался простым крылатым — смертельной драки было бы не избежать. А так потрясли крыльями, погорланили во всю глотку и разлетелись, устроив маленькую потасовку. Фаэтон же понял, что оставаться в таком текущем состоянии ему здесь крайне опасно, океан рядом. И если крылатых будет больше, то Арабеска его в следующий раз от группового изнасилования не спасет. — Я согласен… — прошептал он помятому Арабеске, видя, как обрадованно зажглись смотрящие на него синие глаза. Пожитки собрали тут же и, встав на крыло, полетели в сторону парящего царского замка. Арабеска усиленно подстраивался под рваный полет Фаэтона, более того, он пару раз рвался его нести на руках, но землянин отказался. Он же не калека, сам потихоньку допорхает как-нибудь этими гребанными крыльями. Но лететь оказалось далековато для Фаэтона, он так много еще не находился в небе. Посему пришлось пару раз сделать небольшие привалы, на которых Фаэтон просто сидел на коленях Арабески и усиленно дремал, пытаясь восстановить утраченные во время полета силы, а принц его нежно держал в крепких объятьях, прикрывая крылами от пронизывающего ветра, что дул с равнин. Сил хватало только на поцелуи, и то зачинщиком был, конечно, Арабеска, он-то не измотался от этого короткого полета, а манящий запах Фаэтона его сводил с ума. Но видя, как ему слабо отвечают, принц держал себя в ежовых рукавицах, прерывая на корню наливающуюся похоть. Уговаривая про себя, что вот они прилетят, и тогда он уж оторвется. Будь здоров! Не выпустит свою половину на несколько дней из их совместной постели. К замку они припилили уже далеко за полночь. Фаэтон не знал, как ориентируется в полной темноте Арабеска, он же просто летел на шелест его крыльев. Но когда показались три луны, стало намного легче, теперь он хотя бы различал силуэт своего крылатого мужчины. — Как ты видишь в темноте? — Скорее слышу. Но и зрение тоже играет большое значение. Многие из нас предпочитают летать только днем, у некоторых появилась редкая мутация, которая вообще не дает ориентироваться в сумерках, не то что ночью. Такие обычно не выживают и умирают в младенчестве, хотя есть и исключения. Впрочем, как и у тебя. Ты ведь совсем глухой и слепой ночью, как несмышленыш тыркался во все стороны, пока я не стал специально ради тебя громко хлопать крыльями. Фаэтону стало немного не по себе, хотя его натренированный разум анализировал даже тут полученную новую информацию. Так вот почему их уши очень чувствительны и не выносят его задушевного воя. Также теперь было понятно, почему впрыснутый генматериал увеличил его глазные яблоки. Фаэтон тяжело вздохнул, но все же прошептал заветное для Арабески: — Спасибо. — Для тебя все что угодно, мать меня предупреждал, что первородные все были словно слепые котята ночью. Так что это для меня не новость. — А она, то есть какой он? — Кто? Мать? — уточнил Арабеска. — Не знаю как у вас… Для нас мать это все! Его ценят даже больше, чем отца, ведь именно мать отвечает за учебу собственных детей и вливание их в полноценное общество. Мать это учитель по жизни, и я очень его люблю. На Фаэтона глянули из-за плеча, а потом подбодрили, как могли: — Не волнуйся, ты ему понравишься. Ведь именно он настоял, чтобы я как можно скорее забрал тебя в замок и сделал официальной женой. — Значит, ты делаешь все, что скажет мать? — Ну да, а что? Он мудр, многое повидал в своей жизни и пережил много лет. — Сколько, если не секрет? — Примерно четыреста… — задумался Арабеска, от чего Фаэтон даже забыл, как махать крыльями. В его голове вспыхнуло буквально неоновыми огнями — длина года на этой планете равна примерно полторы земной, это же что же получается, если он правильно понял и ничего не перепутал в летоисчислении, то матери Арабеска примерно шестьсот земных лет. — Ты имеешь ввиду сезонов? — переспросил Фаэтон, пытаясь вспомнить, как надо летать, неужели наблюдатели так лопухнулись и не смогли точно подсчитать возраст этих крылатых? Сезонов же в году здесь насчитывалось целых пять. — Сезонами? В первый раз слышу, чтобы так вычисляли возраст, это же неудобно. Как и считать ритуальными течками. В нулях запутаешься! Фаэтон рвано сглотнул и задал следующий вопрос: — А тебе… сколько? — Сто пятьдесят, примерно как и тебе. Ведь у тебя первая течка. Хотя синекрылые взрослеют обычно куда раньше. Первый настоящий секс у меня был, когда мне еще и сотни не исполнилась, но, к сожалению, к ритуальным игрищам допускают только когда исполнится сто пятьдесят. Так как по первости сперма ни к крылатому дьяволу — практически бесплодна. От меня наложница только недавно забеременела, поэтому я и получил разрешение к ритуальным игрищам. А от младших братьев еще ни одна не понесла. Разве у вас по-другому? — недоумевал чернокрылый самец. — Да нет… примерно так же… просто я думал, ты куда… — Фаэтон пытался сказать младше, но все же еле выдавил: — Старше меня… А еще ему было очень непонятно, что же подразумевает Арабеска под настоящим сексом, тогда что по его мнению ненастоящий? — Это потому что я королевской крови — крупный. Ты помнишь тех, кто на нас напал? Фаэтон даже в полете поежился, еще бы он не помнил. Особенно их похотливые взгляды и торчащие члены, которые буквально вывалились из одежды все напоказ. Только дай, и оттрахают за милую душу! — Они куда меня старше, а ниже примерно на голову, да и размах крыльев так себе. У тебя и то шире. — Думаешь? — Уверен, ты же королевской крови. Такой же, как и я. Тем более первородный! — А кто такие первородные? — решил копнуть в этом направлении Фаэтон, представляя мысленно, какой же сейчас на станции наверно ажиотаж. Вот они практически вечно живущие! Ведь наверняка мать Арабески еще молод. А на Земле научились удлинять жизнь только до двухсот лет, и то какими суровыми способами, и далеко не всем это было по карману. — Те, кто спустились со звезд на нашу землю. Когда-то мы и сами были первородными, пока не распустили здесь свои крылья, — поведали ему задумчиво. — А у тебя кроме сводных братьев родные есть? — Только золотокрылый, вообще мать странный. Долго не мог забеременеть, да и сейчас после второго сына забеременеть больше у него не получалось. Поэтому отец выбрал себе еще двух официальных жен. — А в целом… сколько примерно получается родить детей, ну так в среднем? — За всю жизнь? — уточнил Арабеска, окончательно погружаясь в собственные мысли. — Я даже не задумывался… проще спросить у матери, ведь он золотокрылый. Но, думаю… три, от силы четыре… это вообще очень трудно, зачать и выносить детей. Тем более вырастить и воспитать. «А они еще убивают своих первенцев, если их крылья не синего цвета!» — Фаэтон глянул на темные крылья Арабески, которые даже в тусклом сиянии трех лун отливали синим, думая, что не все дома отличаются подобным благородством, как дом Синих Скал. Не зря же его направили именно сюда, настаивая для него именно на этом варианте. Замок не встречал их горящими во все стороны огнями, было только странное свечение по контурам парящих башен и крышам, а также такими же тусклыми огоньками оказались залиты все просторные галереи, мостики и арки. Это подтверждало тот факт, что крылатые в темноте видят куда лучше простого земного человека. — Все уже давно спят. — Арабеска повел Фаэтона к одному из самых высоко парящих строений. — Выше только король — мой отец. Принцы же занимают обычно замки своих матерей. Нам сюда. Но, несмотря на первую фразу принца, их ждали. — Говори сам за себя, сын. Не у всех столь прекрасный сон, как у тебя. Золотокрылый юноша в сверкающей серебром тоге даже в такой темноте вышел к ним сразу, как только ноги Фаэтона коснулись прохладного камня пола, и тут же подхватил под локоток пошатнувшегося белокрылого. Фаэтон по-смешному растопырил крылья, как неумелый воробей. — Совсем его замотал. Понежнее что, не мог быть? — Он еще не тяжел от меня! — оправдывался Арабеска. — Вижу. Возьми его на руки. — Я бы и сам догадался. Сын смешно препирался со своей матерью, чем вызвал у Фаэтона нежную улыбку, видно и правда его здесь примут очень даже тепло. — Ты сирота? Да? Мой мальчик. Мать скользил за широкими плечами сына и даже не спрашивал, а констатировал голые факты. — Да… вам это Арабеска сказал? — Зачем? Это видно по тому, как ты летаешь. Заметно, что у тебя не было практики до последнего времени, и ты больше ходил по земле, чем парил в небе. А затем, раскрыв двери готовой спальни, указал на широкую воздушную кровать. — Оба в постель и никакого секса пару дней! Пока твоя будущая женушка не восстановит все утраченные силы. И как бы Арабеска не был против, но он с великим сожалением… повиновался. *** — Вас тут только и не хватало! Фаэтона разбудил сердитый голос матери его крылатого мужчины. Он покрутил головой и раскрыл заспанные глаза. Арабеска спал как убитый, трепетно прижимая его к себе. Принца даже не поднял тот факт, что его «девочка» уже проснулась. — Но он так сладко пахнет! Какая разница, понесет он от вашего сына или от нас?! «Это те два ушлепка», — вспомнил знакомые звонкие голоса Фаэтон. — Своих невест ищите сами! Малы еще иметь дело с девственниками, летите в отцовский гарем, там и развлекайтесь. Ваши соки еще не созрели, чтобы оплодотворять. — Тогда тем более. Что от него убудет? Если он пару раз даст и нам, — не успокаивались эти секс-молодчики. — Хочу вам напомнить, принцы. Официальные невесты и наложницы —это совершенно разные статусы. Прекратите везде вешать ярлыки «Доступных для всех дырок». Вот ваш отец узнает, тогда мигом приструнит. — Ха, да он сам как учует, прилетит сюда первым на этот изысканный нектар. И на одну королеву станет больше! — огрызнулись мальчишки, но судя по скорым хлопкам крыльев, все же на время умотали от рассвирепевшей первой королевы. — А они правы… надо зажечь как можно больше благовоний. Только мне не хватало стычки короля и его первого сына. Фаэтон попытался выбраться из рук Арабески, но куда там. Его еще сильнее пригребли к себе, теперь уже частично подминая. От чего он затрепыхался сильнее. Конечно, кровать была очень удобной, она принимала полностью форму крылатых, но Арабеска весил много и Фаэтону оказалось под ним не очень уютно. — Проснулся, да? — прошептал синекрылый, не раскрывая пока глаз. — Почему я так сильно пахну? — выдал на бис Фаэтон свой первый вопрос, отчего синие глаза Арабески недоуменно распахнулись. — Ну, я думаю, потому, что ты первородный отчасти. — А другие, у них запах не такой сильный? — Нет, к ним приходится принюхиваться непосредственно впритык, ты же благоухаешь на всю округу. «Я вонючка! — сделал безрадостный вывод для себя Фаэтон, а потом подытожил. — Вонючая, текущая блядь… и за что мне все это? Господи!» — такой вывод не радовал. — Обычно более всего пахнет шея, подмышки, ложбина между ягодиц и пах. Когда касаешься этих мест языком, золотокрылый возбуждается сильнее и запах немного усиливается. — Спасибо за ценную информацию, обязательно учту, — огрызнулся Фаэтон. — Тебе-то это зачем? — снова не понял свою девочку Арабеска. Мол, трахают тебя, а не ты их. Чем вызвал полное депрессивное настроение Фаэтона. Тот еще помнил, как веселился на Луне. Девушки у него не переводились, он и правда был даже по земным меркам еще тем красавчиком, ебливым и похотливым не в меру. «Это мне наказание за все мои земные грехи», — подумал неутешительно Фаэтон и, отвернувшись от Арабески, зарылся под подушку. Синекрылый не возражал, что к нему повернулись его любимой задницей, он просто очень аккуратно прижался горячим пахом к этим прекрасным восхитительным полушариям и снова провалился в легкую дрему. Если мать сказал воздержаться и дать «девочке» несколько дней для отдыха, так оно и будет. И если отца принц, по большому счету, и не воспринимал совсем, только как лидирующего самца-соперника, то мать слушал безоговорочно. Но поспать им так и не дали, в коридоре что-то глухо ударили о стену и распахнули настежь двери. Если Фаэтон так и не понял что случилось, то Арабеска в миг оказался между дверью и их кроватью. Он буквально выскочил или вылетел туда, как показалось бывшему землянину. А в дверь входил мощный мужчина с черно-лиловыми крыльями, тут и гением не надо было быть, чтобы не понять — пожаловал сам король. Фаэтон вжался в белоснежные простыни и с ужасом глянул в сторону шикарного экземпляра-осеменителя всех и вся. Если Арабеска ему казался самим инкубом во плоти, то тот, что стоял сейчас у входа, являлся настоящим дьяволом. — Уйди с дороги… сын! — зычный голос полностью отличался от высокого Арабески. Он пробирал до костей, вибрируя во всем теле Фаэтона, подчиняя полностью и безумно возбуждая, еще немного и Фаэтон сам кинется к этому мужлану в его горячие объятья, забыв своего принца, как ненужный сон. Но если он это сделает и попадет к королю в постель, то не выживет… это точно. — Не смей трогать моего сына! — Королева по стенке, мятая и побитая, заползла вслед королю. — Мама! Арабеска напрягся, в другой момент он ринулся бы к своему второму родителю. Ведь это его счастливое настоящее и опора всей жизни. Но сейчас сзади него находилось его будущее. И он не мог отойти в сторону, чтобы дать отцу завладеть тем, чего так желал сам. — Я сказал в сторону! Не перечь мне, щенок. Еще не дорос, чтобы иметь свою собственную жену. А я сделаю из него свою четвертую королеву! «Четвертую королеву?» — Фаэтон сжался в клубок, конечно, если он так быстро прорвется к власти и получит прямое влияние на короля одного из ведущих домов, это значит, что все в ажуре, можно засылать бескрылых послов на первые для этой планеты переговоры. Узнать секрет практически вечной жизни, открыть планету для посещения ученых, обмена культурными ценностями, знаниями во всех сферах и прочего. Это был бы первый столь грандиозный и самый быстрый прецедент за всю историю Космоантропологии! Он попадет в учебные записи как землянин, принесший всему человечеству бессмертие. Сопливые школьники будут изучать его историю, как настоящего героя. Его ждали почет, уважение, слава… Фаэтон снова взглянул в черно-синие глаза короля, что в этот момент буквально налились кровью, пожирая его тонкую фигуру, прикрытую полупрозрачными балдахинами кровати и… решил испортить лавры всем, в том числе и тем червям в консервной банке, что летали на орбите и наблюдали за каждым его пердежом. Может сказалась его природная въедливость или упертость, своеволие, которое он во всю показывал еще своим учителям, ведь чего же проще выбрать того, кто на порядки успешнее, сильнее и уже имеет настоящую власть. Не правда ли? — Уйди, зашибу! — рыкнул король, он возвышался над Арабеской примерно на целую голову. Оно и понятно — кто такой первый принц перед этой безудержной мощью? Мелкий пацан, который только прошел свой порог половозрелости. И кто такой настоящий король?! Вседержитель этой земли, глава одного из ведущих домов — буквально бог во плоти! Да ни один золотокрылый в своем уме не выберет принца, если на его задницу претендует сам король. Стать королевой и неважно с каким номером. Это потолок любого, кто может выносить в своем чреве маленького ребеночка. Но… — Отец! Он мой, и я не позволю тебе забрать Фаэтона себе! — Что ты пролаял? Сопляк! — Король, сжав кулаки, двинулся в сторону принца, королева из последних сил обхватила его сзади, пытаясь остановить. — Отпусти меня! Или я выломаю твои крылья с мясом! Король буквально размазал золотокрылого юношу по стенке, а потом развернулся взбешенным берсерком к своему застывшему в ужасе старшему сыну. Если он думал, что после этого Арабеска отойдет в сторону, как послушный мальчик, и отдаст ему свою текущую девочку, то он ошибся. Арабеска был сыном короля, и хоть и молодым, но не менее упертым, чем его папаша. — Не смей трогать мою мать! Его звонкий голос на фоне отца звучал комично, но он встал в позу для нападения, при этом сложив крылья за спиной, дабы они не мешались. Вообще Фаэтон понял еще на станции, что для запугивания крылатые свои крылья наоборот раскрывали на полную длину, показывая их во всей красе, а вот когда дело доходило до самой драки, тогда прижимали плотно к спине, чтобы не повредить. Король свои тоже сложил с таким громким хлопком, что Фаэтон задрожал, принимая, что это смертельный вызов на дуэль. Он помнил голограммы Клауса, и те несколько жестов, которые бросил сын отцу, а тот подтвердил, говорили. Сейчас кто-то из них умрет. И это не простая шутливая потасовка, в которой папка своему зарвавшемуся сыну отшлепает его упертый зад. Нет, все было гораздо серьезнее и страшнее. И почему-то Фаэтону король мертвым пригрезиться никак не мог. А вот Арабеска с открученной головой запросто. — Нет, только не это! — королева из последних сил пыталась влезть между ними, но ее слабое тело с перебитой рукой и ногой не было уже на что-то годно, конечно король ей крылья пощадил, что не скажешь о других конечностях. И Фаэтон сделал то, что ему пришло единственное в эти напряженные минуты. Он закутался в белоснежную простынь и, спотыкаясь, неуклюже помахивая растопыренными белоснежными крыльями, влез между двумя заведёнными мужчинами, готовыми порвать ради него собственные глотки. Король недоуменно воззрился на его белоснежные крылья. И как понял по его недоуменному взгляду Фаэтон, он только сейчас рассмотрел, какой у них необычный оттенок, потому как все внимание венценосный сконцентрировал на королеве и своем первом сыне, пытаясь обойти их обоих и дорваться до той, что так пьянительно пахла. Фаэтон, увидев то, что король ослабил воинственную стойку, раскрывая на полную крылья обратно, понял, что кризис миновал. Землянин повернулся к издерганному Арабеске, а затем, сделав еще пару неуклюжих шажков, прижался к нему, трепетно обняв за шею тонкими дрожащими руками. Простынь соскользнула с тонкого тела, но Арабеска галантно прикрыл наготу избранника черно-синим крылом, вжав Фаэтона до хруста его костей себе в распаленную грудь. — Что? — король не мог поверить собственным глазам. Чтобы золотокрылый выбрал желторотика-принца и сам отказался от роли королевы? Не оценил мощь и завершенную красоту самого короля? Но более того, король недоумевал еще и по ненормальному окрасу самой «девочки». Посему повернул голову к кряхтящему на полу от боли золотокрылому. — Что с его окрасом? — Он первородный… — прошипел сквозь зубы золотокрылый. — И как видишь, выбор сделан. Я и сам удивлен, что он выбрал вместо великолепного тебя — сущего мальчишку. Но такова судьба, мой любимый, ты не можешь пойти против древних правил, так как последнее слово всегда за невестой. Король глянул на пьяного от близости с этим белокрылым созданием Арабеску и мотнул головой, с силой сбрасывая с себя морок видения, навеянный сладким запахом текущей самки. — Кажется, ты прав… если я его возьму силой и сделаю своим, это только мне навредит. Этот запах сводит с ума, а король должен всегда быть королем. А не слабым, пьяным от женских выделений мальчишкой. — Конечно, — кивнули с пола, а еще добавили, подъебнув: — А еще так, к слову, а то вдруг ты забыл, что если ты не учтешь желание самой невесты, нас ждет кровопролитная затяжная гражданская война. А твои царственные феромоны, судя по всему, на него не действуют. Как, к примеру, на меня. Король только хмыкнул, прекрасно зная, какой умной у него является первая жена. Он подошел к валяющемуся золотокрылому и поднял его осторожно на руки, стараясь не тревожить сломанные конечности. — Прости, но этот запах выбил меня с нужного курса, полетим, я помогу тебе наложить нужные лекарства. И пока ты полностью не поправишься, я не выпущу тебя из своих царственных спален. Золотокрылый мелодично рассмеялся, обняв целой рукой королевскую шею деспота-мужа, и хитро подмигнул Арабеске, прежде чем король и его первая королева оставили молодую пару наедине. — Я этого никогда не забуду. Ты будешь моей единственной королевой! — Что? — не понял Фаэтон, ему так было трудно оторваться от пьянящих губ его принца. — То, что ты предпочел меня самому королю и этим спас мою жизнь, — пояснили пьяным голосом. — А это так необычно? — Фаэтону было уже по барабану, он хотел снова трахаться и желательно прямо сейчас. — Это впервые за всю историю нашей цивилизации. Так как стать королевой — это… не просто почетно, возможность власти и заполучить все блага мира прямо здесь и сейчас. Это сама суть любого золотокрылого, ни один из них просто физически не может отказать самому королю. Отрезвили слова принца, от чего Фаэтон замер в его объятьях… И что же он снова наделал? Фаэтон глянул мельком в сине-бирюзовое небо и передернул белоснежными крылами. Он буквально слышал вживую, как его черви в консервной банке матерятся на всю вселенную, промывая его несчастные кости и обзывают полным идиотом. Но что самое страшное, это то, что Арабеска и не думал его сегодня трахать, потому как мама сказала дать несколько дней отдыха самочке. И как бы Фаэтон не умолял своего принца скрестить с ним ноги и отполировать его текущую матку, тот оставался непреклонен и кроме сладких поцелуев и объятий своей возбужденной девочке ничего не дарил.