«А если у меня и не было хорошего настроения?» «Тогда можешь выпить до дна всю чашку, а может и не одну. Знаешь, прямо вместе с этими пакостными пылинками на дне, что вызывают кашель, и с холодной слизкой пенкой с поверхности, которая никогда не смешивается с напитком, как бы ты ни старался. Выпил? Все выпил? Ай да молодец, даже не закашлялся! Часто пьешь его, наверное? Значит, ты безнадежный раб системы и собственных вкусовых стереотипов, мой друг, поздравляю».
Недалеко от работы, на одном из тех совершенно одинаковых маггловских проспектов, есть забегаловка, где готовят едва ли не самый отвратительный кофе на свете, но делать нечего, в министерстве ведь не кормят. А еще там, наверное, если собрать всю бумагу из всех офисов, перемолоть ее и смешать, то все равно не получится настолько концентрированный мерзкий вкус древесины. Этот кофе должен быть вылит на стол, растянут в лист, смят и брошен в серую пластиковую корзину.«Трехочковый? Ну надо же, сколько лет ты уже здесь работаешь?»
Кафе в подвальном помещении, где освещение тусклое и душное и постоянная влажность. Пожалуй, импровизированный мяч не долетел бы до цели, размокнув и потяжелев. Знаете, что отвратительнее мокрой бумаги? Мокрая бумага, которая воняет кофе. Но для нас, принтеров, сойдет. Мы прожуем это низкосортное и выдадим деньги. А дерут они, кстати, втридорога. Официантка с глубоким декольте и некрасивыми толстыми губами мило улыбается, выслушивая по очереди от членов нашей магической министерской элиты, сосредоточившейся, как и обычно, за дальним большим солом, комплименты по поводу кофе. Официантка тоже бумажная. Ее лицо, постоянно улыбающееся, привлекающее многих, - бумажное оригами, которое не распадается и не теряет форму уже несколько лет. Бумажная, лакированная, очень привлекательная для потребителей этой самой бумаги. Я ухожу всегда раньше, потому что кофе крайне отвратителен и смазливая официантка положения не спасает. К тому же она уже немолодая и с ребенком. Но ключевой момент – она маггл. Опилки до сих пор терроризируют вкусовые рецепторы, задевают краем еще и обоняние, и возникает ощущение тошноты и переполненности. Книга жизни, истерзанная в клочья кем-то чужим, давно превратилась в ненужные опилки, отдельными кучками осевших на стенках желудка, легких и кровеносных сосудов, но а больше всего их все-таки в голове. Порой они даже больно впиваются. Собрать бы их в кучу и… Если понюхать ее волосы, они будут пахнуть как тот кофе: мокрой бумагой и ароматизаторами? Цвет ведь такой же. Она совсем как та официантка с бумажным лицом. Принесла кофе и ждет, улыбается. Чего улыбается? За окном гребаный всемирный потоп, ей пришлось пустить ненавистного еще со школьной скамьи меня к себе и накормить-напоить. Разве есть здесь повод для улыбки? Легкая горечь бьет в нос, а на чуть обожженном горячим напитком языке – вкус шоколада. Мысли все еще заняты коллегами, официанткой с толстыми губами, мокрой бумагой, как вдруг исчезает что-то привычное, понятное и приевшееся. - Что это за кофе? Молча дает три глянцевых пакетика, которые, кажется, срастаются с рукой и не покидают ее до самого дома. - Пф, магглы, - разлетается тихая дежурная фраза на случай недовольства чем-либо. А недовольство, оно есть всегда. Отскакивает от стен упругим мячиком, нитью наматывается от дверной ручки и до всех ближайших предметов, выползает каждый вечер из классических черных ботинок. Громко хлопает тяжелая входная дверь, и вместе со связкой звенящих ключей выпадают из ладони пакетики.«Когда ты успел с собой взять это мерзкое пойло из опилок и эмульгаторов?»
Должно быть, когда-то завалялось в кармане пиджака. Ну ладно, пусть лежит тут, раз уж есть.