dissolution

Блейз Забини/Чжоу Чанг Те, кто делят людей только на хороших и плохих, идиоты. Люди не бывают только хорошими или только плохими. Бывают, конечно, скорее хорошие, чем плохие, и скорее плохие, чем хорошие. Блейз был из последних. Нет, он считал себя плохим, но ровно до того момента, как вспомнил, что в далеком детстве отдал свою шоколадку плачущей девчонке. Забини вообще ненавидит слезы. Плачущих людей - тоже. Ведь если из твоих глаз вытекает соленая мокрая хрень, это уже значит, что ты... -Слабая, - фыркает он, глядя на девчонку сверху вниз. Затем повторяет еще раз, по слогам. - Сла-ба-я. - А мне плевать, - с какой-то одной ей понятной иронией усмехается Чанг и вытирает щеку рукавом, измазанным в черной копоти. - Стало только хуже. - Хуже уже не будет. Он встает недалеко от нее, у той же стены. Когтевранка сидит на каком-то обломке, прислонившись спиной к еще уцелевшей стене, а мелкий камень больно упирается ей в поясницу. Но она не делает ничего, ни-че-го, а вся ее чертова уверенность рассыпалась пеплом вместе с первым сгоревшим помещением. Блейз смотрит на нее - тощую, бледную и, скорее всего, холодную - и понимает, что что-то не так пошло, раз она еще не валяется трупом где-нибудь в каменных развалинах. Что же с тобой вообще стало, Чжоу Чанг? Ты же была такой... солнечной. - Ты чего здесь вообще забыла? - Забини о многом забывает спросить и постоянно давится темнотой, протягивающей свою мягкую тощую руку у него в глотке, прямо до желудка. Как же от всего этого тошнит. - Блять, - когтевранка матерится шепотом и довольно опрометчиво. Как будто тебя тут кто-то услышит. Как будто в условиях битвы кому-то вообще есть дело до твоих матюков, умница. - Почему бы тебе просто не дать мне спокойно дождаться здесь, пока кто-нибудь меня не прикончит? - Чжоу старается говорить раздраженно, но получается это плохо, наверное, из-за голоса, убитого и подавленного. Слизеринец кривится, и Чжоу Чанг, солнце Когтеврана и любой компании, где она находится, начинает казаться омерзительной. Он мог бы, конечно, прибить ее, чтобы не мучилась, ну, или хотя бы по той простой причине, что она тут вообще-то по другую сторону баррикад. Да, мог бы, но... Только совершенно не может понять, к чему тут это «но». И к чему вообще ее убивать. - Таких, как ты, не убивать надо, а бросать в темноту на растерзание самим себе. Удивительные способности пожирать собственный рассудок, - он цедит слова сквозь зубы, будто это поможет сделать их более едкими для девчонки. Она едва заметно вздрагивает и поворачивает голову в сторону Блейза, смотрит, безусловно, соглашаясь с ним. - Тупая дура. Пощечина прилетает так же быстро, как сама Чанг вскакивает с места. И гребаный маленький камушек, причинявший пояснице боль, громко стукается о каменный пол. Узкие темные глаза широко распахиваются, а ладонь - в самом деле, холодная - прикасается к щеке вновь, но уже по-другому. И щека не горит даже - ну хоть на что-то сгодились твои холодные пальцы, раз ты ими даже палочку удержать не в состоянии. - Спасибо. Забини думает, что смотреть ей прямо в глаза вот сейчас, именно в данный момент, нельзя. И ему самому неизвестно, почему. Холодные пальцы по теплой коже скользят к виску и едва касаются его. Блейз резко поднимает глаза, и что-то вроде звона бьет по ушам. А в животе шевелится, мерзкое, темное. От ожогов шевелится, горит ведь на солнце. Слизеринец отталкивает от себя девчонку, и она даже не удивляется этому. - Катись к своим, слабачка. В одиночку точно грохнут. Когда она уходит, не сопротивляясь, не говоря ни слова, шевеление в его животе прекращается, и родная темнота вновь ласково обнимает. Тощими пальцами за шею. Он иронично усмехается: - Захотелось тени солнца, блять.