Победа жизни

      Что-то бухнуло за окном. Потом еще раз. Осторожно сняв с себя руки дочери, накинув на плечи платок, подошла к окну. Слышались крики: «Ура» и залпы. Видимо, салют.       Из маленькой комнаты вышла Алевтина Юрьевна. В Минск они со Светланой еще не вернулись тогда.       — А что происходит?       Я пожала плечами. Потом сунула ноги в домашние туфли и вышла на кухню, где стоял радиоприёмник. У окна стояла тетя Таня. Она развернулась на мои шаги. В глазах у неё стояли слезы.       — Вы что? Тетя Таня… Вы что?       — Всё, девочка. Всё… Войне конец, победа!       Мы обнялись. А из радиоприёмника продолжал звучать голос Юрия Левитана*. «8 мая 1945 года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена».       Потом также в обнимку вышли на лестницу. Обнимались абсолютно не знакомые люди. Ко мне тоже подошел кто-то из соседок, обняв и сказав:       — С Победой!       Я обняла её в ответ. В ту ночь не спали все. Обнимались, плакали украдкой. Прибежала Наташа (когда мы познакомились ближе, оказалось, что живем мы в двух шагах).       — Поздравляю, Наташ!       Обнялись. Наталья вся светилась от счастья.       — Я как чувствовала. От Алёшки письмо вчера пришло… Я как чувствовала…       Город очень изменился тогда. Счастливые лица, песни. Я заметила это, когда шла в госпиталь. Пока еще в госпиталь. Скоро уже он станет просто районной больницей. Уже скоро. Война кончилась!       — Зоя…       — Ольга Викторовна, с Победой!       — Тебя тоже!       Она обняла меня за плечи, и мы молча пошли по коридору. Слов не требовалось. За эти почти четыре военных года нас связало большее, чем просто общая профессия. Очень много пережил за эти годы коллектив больницы. Начиная от каких-то мелких неурядиц и кончая делом, заведенным НКВД на нашего главврача. Он был единственный мужчина в коллективе. На фронт Федора Александровича не взяли в силу возраста. И когда в конце сорок второго-начале сорок третьего под него начало «копать» НКВД, весь наличный состав, весь женский коллектив встал на его защиту. И ведь защитил.       — Даже не верится, что война закончилась, — улыбнулась я, решив прервать молчание.       — Моя война никогда не закончится, — тоже улыбнулась Ольга Викторовна, — твоя, впрочем, тоже. Если, конечно, ты не собираешься менять профессию.       — Куда я с этого поля боя…       — В институт тебе надо, Зой. Не будешь же ты всю жизнь…       — Ой, Ольга Викторовна, вы же знаете, почему… У меня ребенок, какой тут институт.       — Ну хотя бы на вечернее. Или на заочное. Ты просто знай, если решишь, то я направление с удовольствием подпишу. Квалифицированных работников ой как не хватает…       — Будет видно, Ольга Викторовна. Будет видно… Война закончилась, теперь легче будет. Я уйду сегодня пораньше?       — На вокзал? — улыбнулась женщина, скрывая грусть. Ей встречать было некого. Мужа у неё отродясь не было но были дети. Только вот старший сын погиб при обороне Сталинграда, а дочь только в этом году заканчивала десятый класс, собираясь пойти по стопам матери на лечебно- профилактический факультет нашего мединститута**.       — А как вы догадались?       — Так весь город там. Иди, все равно сегодня работать не получится.       — Спасибо, Ольга Викторовна, — я неловко обняла её.       Зачем я тогда ходила на вокзал, сама не знаю. С Витькой неизвестно что и как, а мама… Мама… Даже если бы не то письмо от Светловой, срок у неё заканчивается только в сорок девятом. Мама…       Вечером, уложив в моей комнате детей, вышли с Наташкой на улицу. Меня сразу же окликнули:       — Зоя!       — Митька!       Друг детства. Я кинулась обниматься. У него уже была своя компания, облюбовавшая скамью под сиренью. Там же у кого—то я взяла гитару. Удивленная Наташа спросила:       — Ты на гитаре играешь?       — Умела когда-то. Сейчас, если вспомню…       Не вспомнила. Вернула гитару ее обладателю, сказав:       — Я так лучше. Крутится, вертится шар голубой,       Наталья подхватила:       — Крутится, вертится над головой,       Дальше мы уже пели дуэтом. На гитаре сразу же подобрали аккорды.       — Крутится, вертится, хочет упасть, Кавалер барышню хочет украсть. Где эта улица, где этот дом, Где эта барышня, что я влюблён, Вот эта улица, вот этот дом, Вот эта барышня, что я влюблён.

***

      Вернулись мы за полночь, без сожаления отвергнув Митькину идею прогуляться до Площади пятого года***. Дети крепко спали. Решив не будить Глеба, я достала из шкафа новый комплект постельного белья.       — Ляжешь со мной валетом на кушетке?       Наталья неопределенно повела плечами. Потом спросила тоном, в котором сквозила надежда на длительный разговор:       — Ты можешь мне объяснить, зачем ты сегодня ходила на вокзал? Отца Ксенькиного встречать? Он кто вообще?       — Я сама не знаю, Наташ, зачем я ходила на вокзал. И давай ты не будешь задавать сейчас таких вопросов. День такой хороший, давай закончим его на веселой ноте. А то если я начну тебе рассказывать всю эту историю, то или разревусь или начну орать. Потому что чувства у меня двойственные.       — Ты не подумай, что я… Просто что ты будешь Ксюшке отвечать, когда она спросит?       — Что сама этого не знаю. Я серьезно. Он исчез из моей жизни, и только потом я узнала о том, что жду Ксюшку.       — А кто он?       — Помнишь, в тридцать девятом мне все цветы носили?       — Помню. На меня тогда еще Лешка ругался, когда я домой пришла с твоим букетом. Он капитан же вроде…был?       — Кто? — Я не сразу поняла о ком она говорит.       — Этот твой…       Я молча кивнула.       — Зойка, ужас какой. — Ната грустно улыбнулась. — Он вернется. Я в этом уверенна.       — Ты в этом уверена, а я пытаюсь в это поверить уже скоро пятый год. Очень хочется выдать желаемое за действительное. Очень хочется. Ладно, давай спать. — Махнула я рукой.